Страница 7 из 13
Норбридж пошёл вперёд, и Элизабет последовала за ним.
– Да, мы стараемся, чтобы здесь кипела жизнь, – сказал он. – На каждом этаже выставлено что-нибудь интересное. Ты потом походишь, посмотришь. На пятом этаже – рубашка, которую носил величайший маг всех времен Гарри Гудини. В этой рубашке он спрыгнул с дирижабля прямо на Эмпайр Стейт Билдинг.
– Он туда прыгал? – спросила Элизабет и мысленно сделала отметку, что непременно надо проверить, потому что она никогда о таком не слышала.
– Так он рассказывал моему отцу, – ответил Норбридж. – А на девятом этаже у нас есть шахматы, в которые играли Льюис и Кларк – или кто-то из них, не помню, – когда открыли Америку.
– Я думала, что они шли по Орегонской тропе, – заметила Элизабет. Она не хотела напрямую поправлять Норбрида.
– Они столько всего открыли, – сказал он голосом, полным восхищения.
Коридор располагался на нескольких уровнях, поэтому им пришлось подняться по небольшой лестнице.
– А четырнадцатый этаж? Как ты думаешь, что у нас там?
Элизабет удивилась – почему он считает, что она должна что-то думать.
– Даже не представляю, – сказала она.
Норбридж остановился и пожал плечами.
– Ничего, – сказал он. – Здесь нет четырнадцатого этажа. Только тринадцать. Так что ничего и не может быть на четырнадцатом этаже, не так ли?
Прежде чем она успела ответить, он указал на резную вишневую дверь, до которой они как раз дошли.
– Но посмотри сюда, – сказал он.
На стене возле двери была прикреплена маленькая серебряная табличка с надписью: «ЭТОТ НОМЕР НАВСЕГДА ЗАРЕЗЕРВИРОВАН ЗА ЭДВИНОМ И ОРФАМЕЙ ТЭТЧЕРАМИ. ПРОСЬБА НЕ ВХОДИТЬ».
Элизабет поняла, что ничего не понимает. Она перечитала надпись ещё раз, но у неё снова не возникло никаких соображений по поводу того, кто были эти люди и почему Норбридж показал ей эту табличку. Она могла вспомнить лишь Бекки Тэтчер из «Приключений Тома Сойера».
– Извините меня, Норбридж, – сказала она, – но я не знаю этих людей.
– Они миллиардеры, – тихо сказал Норбридж. – Может быть, даже триллионеры. Они приезжают в «Зимний дом» не чаще одного раза в год, но платят за все время, чтобы номер оставался за ними.
У Элизабет никогда не было карманных денег. Её дяде и тёте едва хватало достатка, чтобы зимой протапливать дом, а ей приходилось упрашивать тётю купить ей одну-две пятидесятицентовые книжки на распродаже книг в библиотеке. Она не могла даже вообразить, чтобы кто-нибудь тратил деньги, чтобы держать за собой номер в отеле.
– Зачем они платят столько, если почти не бывают здесь? – спросила она.
Норбридж пожал плечами.
– Думаю, потому что могут. Какая разница, если у тебя уже и так больше денег, чем ты можешь потратить? Если что-то стоит миллион, а у тебя есть триллион, то какая разница, если у тебя будет триллион минус миллион?
– Наверное, это так, – ответила Элизабет, продолжая обдумывать эту идею. – Я живу с дядей и тётей, и у них на самом деле ничего нет.
Элизабет рассказала, как странно получилось, что дядя и тётя отправили её сюда на рождественские каникулы. Она даже спросила Норбриджа, не догадывается ли он, кто за неё заплатил. Но Норбридж знал не больше, чем Джексон.
– Ты всегда жила у них? – спросил Норбридж.
– Мои родители погибли, когда мне было четыре, – сказала Элизабет.
Эту историю она знала исключительно со слов тёти Пурди.
– На празднике в честь Дня Независимости. Пиротехника сработала неправильно, взрыв произошёл в том месте, где они сидели. Я была слишком маленькая и ничего не помню.
Она старалась произносить эти слова как можно более безразлично и не показывать своей грусти. Дело было не в том, что она ничего не помнила, а в том, что, по её воспоминаниям, не было ни праздника, ни пиротехники, ни толпы, ничего подобного. Что-то произошло, действительно что-то страшное, и в памяти Элизабет запечатлелись и режущий слух шум, и громкие выстрелы, и крики. Тётя Пурди настаивала, что всё случилось во время пиротехнического шоу, и Элизабет пришлось в это поверить. Временами она задумывалась, что, может быть, её родители погибли как-то по-другому. Когда-нибудь, обещала она себе, когда она уже не будет жить у дяди и тёти, то обязательно выяснит, что с ними случилось.
Норбридж прикрыл глаза.
– Мне очень жаль, – сказал он. – Всегда очень больно терять тех, кого любишь. Очень больно.
Он двинулся вперёд.
– Пойдём.
– Те два джентльмена в фойе, – спросила Элизабет на ходу, – они и вправду целых два года собирают паззл?
Ей показалось, что они сделали меньше, чем могли бы, даже с учётом колоссального размера головоломки.
– Мистер Веллингтон и мистер Рахпут с супругами приезжают в «Зимний дом» три-четыре раза в год, – ответи Норбридж. – Они остаются на одну-две недели. Пару лет назад я откопал старую дедушкину головоломку, они высыпали её на стол в фойе и начали собирать. Мне кажется, они больше спорят, чем собирают, но они очень милые, и им нравится по вечерам заниматься головоломкой. Каждый вечер они ставят на стол табличку «Пожалуйста, не трогайте наш пазл». Насколько мне известно, вряд ли кто-то его хоть раз коснулся. Я счастлив, что могу предоставить им такое занятие.
Норбридж остановился перед двумя деревянными дверями под огромной табличкой «Кухня Сладостей».
– Ну вот, пришли, – сказал он, – хотя кухня в это время закрыта.
Он указал на стеклянный стол возле дверей. Стол был уставлен высокими незажжёнными свечами цвета лаванды и огромными фарфоровыми блюдами, заполненными чем-то похожим на сахарные квадратные конфеты.
– Несколько флюрчиков не помешают после длинного путешествия, – гордо сказал он. – Ешь на здоровье, мисс Элизабет Летин.
Элизабет рассматривала блюда, на которых возвышались горы конфет. Она раньше видела конфеты в обёртках, коробках или пакетах, но никогда никакие сладости не лежали перед ней горками на тарелках.
– Что это? – спросила она.
– Флюрчики. Всемирно известные конфеты из «Зимнего дома», – сказал Норбридж, словно сообщая ей общеизвестную информацию, такую, как имя президента, или что надо говорить, когда стучишься к кому-нибудь в дверь на Хэлллоуин.
– Пожалуйста, возьми одну. Или, может, три.
Он ещё раз махнул рукой в сторону стола, и Элизабет подошла поближе и с сомнением посмотрела на конфеты. Они вовсе не казались вкусными.
– Я такого не пробовала, – сказала она.
– Лесной орех, абрикос, сахарная пудра, и ещё кое-что, – сказал Норбридж. – Ну, давай же.
Он наблюдал её сомнения и улыбался.
– А, понимаю. Может быть, тебе хочется чего-то более питательного, чем конфеты? Не беспокойся, тебе принесут бутерброды в комнату. Пока что давай начнём с десерта.
– Как они называются? – спросила она.
– Флюрчики, – ответил Норбридж. – Это придуманное название. Ничего не значит, но Нестор Фоллс говорил, что в нём есть что-то альпийское. На самом деле эти конфеты родом из Турции.
– Как рахат-лукум! – воскликнула Элизабет. – Конфеты, которые ест Эдмунд в «Лев, ведьма и гардероб»!
Норбридж наклонился вперёд.
– Именно, – сказал он, сделал паузу и продолжил: – Но эти лучше.
Он кивнул в сторону тарелок.
– Пожалуйста, угощайся.
На тарелках высились горы конфет, каждая была размером с шоколадку – ту, которую находишь в коробочке, и, пока не откусишь, не знаешь, какова начинка.
Элизабет взяла одну конфетку, положила её в рот и сразу же – точно так же, как мелодия песни иногда кажется знакомой, даже если ты её никогда вроде бы не слышал, – поняла, что она их уже пробовала. Ощущение было настолько мощным, что потрясло её. Она быстро начала жевать, изучая конфету языком.
Девочка не могла вспомнить, где ела такие конфеты, но вкус был таким же привычным, как прикосновение простыней ночью или запах осеннего дождя в Дрире. Вот что странно: в доме тёти Пурди и дяди Бурлапа никогда не было конфет. Тётя Пурди часто говорила, что сладкое портит девочкам не только зубы, но и мозги. Хотя Элизабет подозревала, что тётя и дядя просто не хотели тратить деньги на такую причуду, как конфеты. Она не могла даже представить, что дома в Дрире были флюрчики.