Немного ненависти

Впрочем, это было не так-то просто. Жадные щупальца этого банкирского дома, словно корявые корни старой ивы, оплетали практически все, с чем ей доводилось сталкиваться.

– Вообще-то там осталось не так уж и много. Я уже завладела контрольным пакетом акций оружейной мастерской в Остенгорме по такой цене, что ты просто не поверишь.

– Оружие – всегда удачное капиталовложение, – одобрил архилектор, глядя, как она отбивает клинок Горста своим.

– Мне говорят, что будущее за этими огненными трубками. Этими «пушками».

– В Стирии мы получили с ними неоднозначные результаты.

– Однако их делают все меньше размером, более портативными и более мощными. – Она ловко обошла вялый выпад Горста. – А сейчас для них разработали еще и взрывающиеся ядра.

– Во взрывы тоже всегда стоит вкладывать деньги.

– Особенно если мне удастся заключить пару контрактов с королевской гвардией.

– Даже так? Ты знаешь кого-нибудь влиятельного?

– Так вышло, что я устраиваю званый вечер для Азиль дан Рот и нескольких других жен военных. Ее муж, кажется, недавно был назначен главным смотрителем королевского арсенала.

– Как удачно, – иронически отозвался ее отец.

Следующий выпад Горста был настолько слабым, что это было даже оскорбительно.

– Эй, я тоже не стеклянная! – сказала ему Савин, раздраженно отмахиваясь от кончика его клинка. – Нападай по-настоящему.

В конце концов, она фехтовала всю жизнь. Девчонкой она мечтала переодеться мужчиной и победить на турнире, а потом стащить с себя капюшон – и предъявить восторженной толпе золотые локоны. Потом в моду вошли парики, и локоны были сбриты. Честно говоря, они все равно не были особенно привлекательными, скорее коричневыми, чем золотыми. А затем она узнала, что мужчины никогда не рукоплещут женщинам, которые их побеждают в их собственных играх. Так что Савин оставила фехтовальный круг носителям членов и решила вести счет своим победам в банке.

Она отбила две атаки, которые были не намного сильнее прежних, и на этот раз, ловко обойдя последовавший за ними ленивый рубящий удар, пихнула Горста гардой короткого клинка.

– Мало того, что ты говоришь как женщина, ты еще и дерешься так же?

У Горста едва заметно дрогнул глаз.

– Ого! – воскликнул ее отец. – Очко в пользу леди.

– Я хочу знать, каково это – когда на тебя нападает опасный человек, нападает по-настоящему. Иначе в чем смысл?

Савин снова встала в позицию, уверенная в своей стойке, уверенная в своей хватке на рукояти клинка, уверенная в своих способностях.

Горст взглянул на архилектора. Тот задумчиво сжал губы, потом еле заметно двинул плечом:

– Что же, ей надо когда-то учиться. – В его лице появилась жесткость, которой Савин прежде не видела. – Поучи ее.

Было какое-то едва заметное отличие в том, как Горст встал на свою отметку, как подвигал ногой, плотнее упирая ее в поскрипывающие половицы, как повращал могучими плечами и ухватился за свой иззубренный клинок. На его плоском лице практически не отражались эмоции, но ощущение было такое, словно в нем приоткрылась некая дверь, и в щелку Савин увидела запертое внутри чудовище.

Легко улыбаться при виде быка, если знаешь, что он надежно прикован. Когда внезапно осознаёшь, что цепи нет, а его рога направлены на тебя и копыто роет землю, представление о быке радикально меняется.

Савин приоткрыла рот, собираясь сказать: «Подожди!»

– Начинай.

Она была готова к его силе. Стремительность Горста – вот что стало для нее неожиданностью. Не успела она даже выдохнуть, как он оказался рядом. Широко раскрытыми глазами Савин увидела опускающийся на нее длинный клинок, и у нее едва хватило присутствия духа, чтобы отшагнуть в сторону, подняв свой короткий, чтобы парировать удар.

…Как выяснилось, она все же не была готова к его силе. Удар оказался таким мощным, что у нее онемела вся рука от кончиков пальцев до плеча, а зубы застучали друг о друга. Ахнув, Савин отшатнулась назад, но навстречу уже двигался короткий клинок Горста. Еще удар – и ее длинный клинок вылетел из бесчувственных пальцев и покатился по половицам. Савин принялась вслепую тыкать коротким, позабыв все свое обучение и приемы. Взблеск металла…

Длинный клинок противника хлестнул по ее фехтовальной куртке, выбив из легких весь воздух в одном сиплом, жгучем выдохе. Едва удержавшись на ногах, Савин пошатнулась. Мгновением позже в ее корпус впечаталось плечо Горста. Ее голова резко мотнулась вперед, лицо с хрустом во что-то врезалось – возможно, в его твердую макушку.

…Она что, летит?

…Стена саданула ее сзади, пустая комната завертелась перед глазами, и, к собственному великому удивлению, Савин внезапно оказалась на четвереньках, глядя в пол и недоуменно моргая.

Перед ее лицом по полированному дереву барабанили кровавые капли.

– Ох, – выдохнула она.

Ребра сводило болью при каждом судорожном вдохе, гортань обжигало кислой рвотой. Пальцы безнадежно застряли в гарде короткого клинка, и Савин пришлось несколько раз ошалело взмахнуть кистью, прежде чем клинок со звоном упал на пол. Кожа на тыльных сторонах пальцев была содрана. Она приложила ладонь к пульсирующему рту, отняла и увидела пятно крови. Ее рука тряслась. Ее всю трясло с ног до головы.

Было больно. Ныло лицо, ныло в боку, ныло уязвленное чувство гордости. Но больше всего ее потрясла не боль, а собственная беспомощность. То, насколько неверно она оценивала свои возможности. Покрывало сдернули, и Савин увидела, насколько она на самом деле хрупкая. Насколько хрупок любой человек в сравнении с безжалостной сталью клинка. Мир больше не был тем, что несколько мгновений назад – и тот, прежний, был лучше.

Горст присел возле нее на корточки, сжимая в одной руке иззубренные клинки.

– Должен вас предупредить, что я все же немного сдерживался.

Ей с трудом удалось кивнуть.

– Понятно.

На отцовском лице она не увидела ни следа сожаления. Как он любил говорить, непрестанная боль излечила его от чувства вины.

– Фехтование – это одно, – произнес он. – А настоящий бой – совсем другое. Лишь немногие из нас годятся для насилия. Полезно время от времени освобождаться от наших заблуждений относительно себя, даже если это больно.

Он улыбнулся, глядя, как она вытирает кровь из-под разбитого носа. Савин давно махнула рукой на попытки его понять. Большую часть времени он вел себя так, словно она – единственное, что для него дорого в презираемом им мире. Но потом подворачивался удобный случай – и он обращался с ней как с соперником, которого желал сокрушить.

– Если вас атакует опасный противник и вы видите, что он не шутит, мой совет: бегите. – Горст встал и протянул ей широкую ладонь. – Скорее всего, он рано или поздно сам себя уничтожит.

Он поднял ее и поставил на ноги, колыхавшиеся как желе.

– Спасибо вам, полковник Горст. Это был… очень полезный урок.

Ей хотелось плакать. По крайней мере, этого хотелось ее телу. Но она ему не позволила. Стиснув ноющие челюсти, Савин выставила вперед подбородок.

– На следующей неделе в это же время?

Ее отец закашлялся от смеха и хлопнул ладонью по подлокотнику кресла:

– Так держать, девочка!

Обещания

Броуд лежал без сна, глядя в потолок. На потолке была трещина, рядом с пожелтевшим пятном вздувшейся пузырем побелки. Кажется, он смотрел на нее всю ночь. Смотрел на нее, пока солнце взбиралось на небо над узкими зданиями, путаясь в натянутых между ними бельевых веревках, заглядывая в узкую улочку, сквозь узкое оконце в узкую подвальную комнатушку, где они жили.

Кажется, он смотрел на эту трещину уже не одну неделю, снова и снова гоняя в голове по кругу все те же мысли. Дергаясь из-за них, словно речь шла о каком-то важном выборе, который ему предстояло сделать. В то время как все свои выборы он уже сделал, и все они были неправильными, и теперь было уже ничего не изменить.

Он тяжело вздохнул и тут же инстинктивно задержал дыхание. Этот мерзкий масляный привкус в воздухе Вальбека, эта вонь дерьма пополам с луком, навеки поселившаяся в подвале, сколько бы Лидди его ни скребла. Она впиталась в стены. Она впиталась в его кожу.