Страница 2 из 67
Сидя на валуне и наслаждаясь персиком, Малдер внимательно рассматривает молодого солдата. Его форма, как всегда, аккуратная и чистая, создает разительный контраст с непокорной, неровно постриженной шевелюрой ярко-рыжего цвета, торчавшей из-под кепи. Его лицо совершенно гладкое, щеки покрывает мальчишеская россыпь веснушек, и, поглаживая свою трехдневную щетину, Малдер уже не в первый раз задается вопросом, а насколько моложе рядовой Скалли того возраста, который он указал при вступлении в армию. Время от времени Малдер подумывает о том, чтобы сдать его, – в музыкальном корпусе было бы куда безопаснее для того, кому еще, похоже, нет и шестнадцати – но всякий раз, рассматривая этот вариант, он напоминает себе, как одиноко ему будет без его молодого друга рядом. Самому Малдеру, в конце концов, всего девятнадцать, и раз уж на то пошло, такая ли уж большая разница между девятнадцатью и пятнадцатью годами? Вербовщики не особо привередничают, когда дело касается возраста добровольных новобранцев, и Скалли определенно не единственный подросток, чье ничем не подтвержденное заявление о подходящем для вступления в армию возрасте было принято без лишних вопросов.
И опять же, вновь напоминает себе Малдер, внушительные навыки Скалли в качестве снайпера пропадут даром, если его низведут до барабанщика, помогающего другим маршировать. Скалли уравновешенный, зрелый, хорошо подчиняется приказам, и можно быть уверенным в том, что он отлично выполнит свою работу в бою, несмотря ни на что. Это далеко не о каждом мужчине вдвое его старше можно сказать, и Малдер вовсе не намерен жертвовать солдатом уровня Скалли, каким бы там ни был его настоящий возраст.
- Как долго, по-твоему, мы сегодня будем идти? – спрашивает Скалли, и Малдер пожимает плечами.
- До заката, полагаю, - отвечает он. – Прошлой ночью я спрашивал полковника Скиннера, куда нас ведут, и он сказал, что я узнаю об этом на месте, так что не стоит забивать себе этим голову.
Скалли смеется.
- Полагаю, он и сам не знает, - замечает он. Выкинув оставшуюся от персика косточку, он отклоняется назад на локтях и устремляет взгляд на лагерь, который начинает выплывать из понемногу рассеивающегося тумана. – Сегодня снова будет жарко. – Малдер кивает. – Как думаешь, сколько человек упадет в обморок от теплового удара, прежде чем мы остановимся на ночь?
- Уверен, что немало. Кстати, об этом, - говорит Малдер, пронзая своего подчиненного грозным взглядом. – Постарайся пить как можно больше. Мне от тебя пользы не будет, если придется тащить тебя на носилках за полком.
- Там слишком пыльно, - соглашается Скалли. – Плюс я не смогу раздражать тебя оттуда, верно?
Малдер фыркает.
- Это точно, - соглашается он, и они погружаются в уютное молчание, наслаждаясь постепенно прогревающимся утренним воздухом.
- Получил новые письма из дома? – в конце концов спрашивает его Скалли, и он кивает.
- Пару дней назад, от Дианы, - отвечает Малдер. Краем глаза он видит, что Скалли морщит нос, но притворяется, что не замечает этого. Он не знает, что в его фактически невесте не нравится Скалли, помимо того, что она южанка из Вирджинии… но так как Малдер и сам оттуда (хотя он и оставил свой дом и семью, чтобы сражаться за Союз), он не понимает, почему это имеет значение. Пока что он решает никак не комментировать реакцию своего друга.
- А что насчет тебя? – спрашивает он Скалли. – Ты наконец одумался и написал своей семье?
Скалли снова морщится.
- Чтобы моя мать примчалась сюда и утащила меня домой? – Он качает головой. – Нет уж. Я написал сестре в НьюЙорк. Она даст остальным моим близким знать, что со мной все в порядке, не раскрывая мое местонахождение.
- Ты и вправду думаешь, что твоя мать приехала бы сюда за тобой? – спрашивает Малдер. – Не представляю, чтобы женщина в одиночку совершила подобное путешествие, да еще учитывая то, что мы будет в совершенно другом месте, когда она получит твое письмо.
- Ты не знаешь мою мать, - мрачно заявляет Скалли и погружается в угрюмое молчание. Они стараются избегать темы семей, в основном потому, что оба не согласны с тем, как другой обходится со своей. Скалли считает, что Малдеру не стоит раскрывать столько информации о передвижениях их полка в письмах к южанке (особенно той, что является приемной дочерью человека, вхожего в ближний круг Джефферсона Дэвиса (1)), несмотря на постоянные заверения Малдера в том, что Диана, которую он знает значительную часть своей жизни, совершенно аполитична и вряд ли передаст какие-то важные сведения отцу. Малдер, со своей стороны, не понимает, почему Скалли так уверен, что его семья приедет за ним, узнай они, где он находится. Многие юноши лгали о своем возрасте, чтобы им позволили сражаться, и он искренне сомневается, что раз семья Скалли – военные, то его родители или братья будут сильно против того, чтобы один сын пошел по стопам остальных двух.
С противоположной стороны поля доносится звук горна, означающий, что пора сворачивать лагерь и возобновлять путь. Скалли соскальзывает с камня, и Малдер неохотно следует за ним. Вместе они бредут на звук, чтобы поучаствовать в общих сборах, на неопределенный срок оставляя позади эту короткую передышку, продолжить которую они смогут, лишь когда вновь возникнет такая возможность.
Время для себя – почти непозволительная роскошь в полку, который постоянно либо занимается строевой, либо марширует, и Малдер должен был бы испытывать раздражение на Скалли за постоянные покушения на драгоценные минуты уединения, которые ему удается урвать… но, как ни странно, он ничего подобного не чувствует. Он не анализирует это, но каким-то образом общение с рядовым Скалли, наслаждение их тихой беседой успокаивает и придает ему сил так же, как и молчаливое сиденье в полном одиночестве.
По возвращении в лагерь Скалли вливается в поток людей в синем, а Малдер заходит в свою палатку, чтобы собрать вещи - вставленные в рамки фотографии Дианы и его сестры и письмо, которое он внимательно прочитал перед сном – и складывает их в свой ранец. Когда он выходит, закрепляя свою ношу на спине и убирая пистолет в кобуру, солдаты из его роты начинают собирать его палатку, оборачивая парусину вокруг колышков и закрепляя ее на месте ремнями, после чего забрасывают ее в следующие за полком телеги.
Рядовой Скалли вдруг снова материализуется справа от Малдера, как всегда, бесшумно, протягивая ему оловянную кружку с дымящимся кофе. Малдер с благодарностью принимает ее и делает глубокий глоток, сильно обжигая язык, но не обращая на это ни малейшего внимания. Стоящий рядом Скалли с его собственным ранцем, одеялом и мушкетом, закрепленными на спине, делает куда более мелкие глотки из своей чашки.
- Спасибо, - говорит Малдер, и Скалли молча кивает. Вместе они шагают к пыльной Ганновер-роуд, на которой солдаты собираются в строй, готовясь к продолжению марша на Пенсильванию. Они приближаются к полковнику Уолтеру Скиннеру, суровому и внушительному в своем молчании, который следит за процессией с высоты своего коня. Он сухо отвечает на приветствие, когда Малдер и Скалли отдают ему честь, и, поравнявшись с ним, двое мужчин заметно замедляются.
- Что-нибудь известно о том, сколько мы пройдем сегодня, сэр? – спрашивает Малдер, зная, что испытывает удачу, задавая тот же вопрос, что и накануне. Скиннер хмуро косится на него, но все же отвечает.
- Известно, что кавалерия Бьюфорда сражается с солдатами мятежников примерно в дне хода к западу отсюда, - говорит он, - в окрестностях городка Геттисберга. Основные силы Ли тоже недалеко, и генерал Мид хочет, чтобы большая часть Потомакской армии как можно быстрее прибыла туда. – Малдер и Скалли переглядываются, удивленно подняв брови. Вся Потомакская армия марширует на полном ходу, чтобы столкнуться с тем, что, вероятнее всего, представляет собой основные силы Северовирджинской армии. Что бы ни случилось потом, одной лишь перестрелкой из укрытий дело не ограничится.
20-й Мэнский уже выстроился перед их полком, 83-м Пенсильванским, занял передовые позиции и готов маршировать. Позади, дальше по Ганновер-роуд, 44-й Нью-Йоркский полк тоже уже почти готов. Малдер кивает Скалли.