Страница 12 из 49
Для Павсания, как для того, кто был родом из Спарты, города-государства, печально известного отрицанием любых удовольствий, Византий, наверное, стал маленьким раем. Вполне вероятно, что Павсаний первым возвел вокруг города стены, чтобы оградить именно это живительное, хмельное очарование. Это – очень показательный шаг{71}, особенно оттого, что спартанцы презирали городские стены, кичась тем, что «стены Спарты – это ее юноши, а границы – острия их копий»{72}. Афины возвели вокруг себя собственный кордон в 478 г. до н. э., в тот же год, когда Павсаний укрепил Византий, – город стал его, и тиран явно имел на него большие планы.
Победы Павсания, по-видимому, во всех смыслах одурманили его. Этот спартанец заказывал восхваляющие его стихи и посвящения, и даже велел высечь свое – и только свое – имя на постаменте Змеиной колонны, возведенной в Дельфах греческими союзниками в память о поражении персов. Это сюрреалистичное и прекрасное сооружение – золотой треножник в дар богу Аполлону на витой, 5,5 метра высотой, бронзовой колонне в виде сплётшихся змей – было не только религиозным жертвенником, но еще и памятником павшим на войне. На витках змеиных тел были выгравированы названия 31 греческого города-государства, объединившихся для противостояния персам. Представители власти, убедившись в гордыне Павсания, в замешательстве тут же изничтожили столь вопиющую саморекламу этого выходца из Спарты.
Восемь столетий спустя Змеиную колонну перенесли на ипподром Византия. Невозможно отделаться от мысли, что Павсанию в душе было бы приятно, что этот памятник (ныне довольно невыразительное сооружение) – одна из немногих сохранившихся с античной эпохи древностей, стоящая до сих пор в современном Стамбуле неподалеку от Голубой мечети и доступная для всех. Сегодня здесь любят остановиться перекусить туристы и молодые стамбульцы. Этот выдающийся памятник древности описал Геродот, и то, что осталось от него, возвышается ровно на том месте, куда (как пишет историк Евсевий – в IV в. н. э.) его поместил император Константин.
Оригинальную золотую чашу, которая изначально лежала на головах змей, расплавили в 350-х гг. н. э., а в Археологическом музее Стамбула хранится всего одна из змеиных голов. В городе, в самом его историческом центре, невольно отдают дань памяти этому выходцу из Спарты, который так страстно любил это место.
В древние же времена счастливые деньки Павсания были сочтены. Мало того что он строил всевозможные эксцентричные козни, Павсаний еще и заигрывал с персами, носил персидские одежды (по слухам), спал с персидскими женщинами, носился с идеей династического брака с дочерью Ксеркса{73} – и все это не прекращая командовать греческим флотом со своей базы в Византии. После того, как где-то в 477 г. до н. э. Павсания призвали из Спарты по какому-то несколько надуманному делу – что должно было послужить ему «желтой карточкой», – он поспешил обратно в свой вновь обретенный город.
Хотя теоретически Византий снова оказался под защитой Афин, но… Афины напрягали все свои силы, утверждаясь как морская держава, а Павсаний, между тем, оставался на своем месте, хотя стало совершенно ясно, что теперь он – полноправный диктатор. Из Афин, чтобы продемонстрировать Павсанию, что его действия неправильны, вышли войска под предводительством Кимона. В конце концов, примерно в 470 г. до н. э. полководца, захватившего власть, в категоричной форме призвали в Спарту. Из-за своей страстной любви к Византию Павсаний из идеала превратился в позор. Вернувшегося в Спарту полководца загнали в городской акрополь, где он пребывал в заключении за стенами храма Афины и умер голодной смертью. Его вытащили лишь для того, чтобы его разлагающийся труп не осквернял святилище.
Конец Павсания можно было бы счесть бесславным, но, похоже, городу, ставшему для него родным, досталось от него два дара, которые будут отличительными чертами этого поселения. Во-первых, его крепостные стены. А во-вторых – бессмертная истина, заключающаяся в том, что Византий-Константинополь-Стамбул – такое место, где можно сделать себе имя или обесславить себя, где и мечты, и кошмары могут стать явью.
Змеиная колонна, порядком куцая, до сих пор стоит на ипподроме в Стамбуле. Гости города увековечили ее, например на приведенном выше рисунке из изданной в 1752 г. книги «The Travels of the Late Charles Thompson, Esq. Containing his observations on France, Italy, Turkey in Europe, the Holy Land, Arabia and Egypt, and Many Other Parts of the World»
По сути, заносчивость спартанца была афинянам лишь на руку. Намекая на то, что спартанцам нельзя доверять даже в деле выбора собственных правителей (не говоря уже о том, чтобы возглавить панэллинскую коалицию), афиняне вывели флот, чтобы их город-государство взял защиту Греции в свои руки. Обеспечение мира в Восточном Средиземноморье на специально построенных судах было дорогостоящим предприятием. Новехонькие триремы, которые конструировали в городе, подчиняясь указаниям, что Дельфийский оракул дал новому демократическому обществу: «положиться на деревянные стены», стали китами-убийцами в Эгейском регионе. Они были красивы, смертоносны и дороги. И Афины потребовали дань с тех, кого защищали.
Эти суда, которые перемещались на расстояние собственной длины за шесть секунд на скорости до восьми узлов (по данным последних исследований, возможно, даже 12 узлов), отличались наличием на носу тарана атлитской конструкции{74}, а команда состояла из вольных гребцов. Эти суда были проворны и смертоносны. Чтобы содержать эту передовую флотилию, городам-государствам и поселениям всего Восточного Средиземноморья пришлось вступать в «демократический проект». На стеле, которая до сих пор стоит в Эпиграфическом музее в Афинах, уходя на высоту в три человеческих роста, среди сотен других высеченных на ней названий есть и Византий. Из общей ежегодно выплачиваемой суммы в 400–600 талантов доля Византия составляла 15 талантов в год. Это – сравнительно огромная сумма, и ее выплачивали из сборов, которые налагались на проходящие суда, а также на весь богатый улов тунца.
С этих пор, когда недостойное поведение Павсания в Византии стало отличным предлогом для установления усиленного вооруженного местного контроля, Афины начали уверенный путь к своему золотому веку.
После истории с Павсанием, а вместе с ним и со Спартой, когда его позор был свеж у всех в памяти, афиняне вернули себе утраченное превосходство. Созвав всех на побитый ветрами священный остров Делос в центре Киклад, афиняне провозгласили гегемонию воинственно-оборонительного, направленного против персов альянса греческих городов-государств, который мы сейчас называем Делосским союзом, а десятерых жителей Афин назначили hellenotamiai, «казначеями греческого народа».
Почти 35 лет Византий неизменно отдавал дань сборщикам из Афин, и византийское золото пополняло запасы других ценных металлов, денег и драгоценностей, собранных по всему региону. В 454 г. до н. э. деятельность в ставке Делосского союза на Делосе внезапно прекратилась. Рабы сложили свои зубила, и эллинская казна переехала в Афины. Вскоре захваченную добычу стали хранить в новом храме Парфенон в Акрополе – он, вопреки ожиданиям, не был похож на святилище, а скорее, на императорский склеп.
Отныне Афины были имперской державой, главная идеология которой сводилась к demos-kratia, силы или власть народа были на их стороне. За полвека Афины научились очень ловко с помощью мечей насаждать демократию во всем Средиземноморье. Город, считающийся «обителью мудрости», не только принес миру культурные дары, но и стал причиной бегства, по некоторым оценкам, около 50 000 человек, переплывавших восточную часть Средиземного моря, спасаясь от афинской воинственной тактики и попыток расширить свое влияние.
71
Более ранние крепостные сооружения города, по-видимому, включали возведенный в VII в. до н. э. деревянный частокол.
72
Плутарх, «Нравственные сочинения», 217e. Перевод на русский М. Н. Ботвинника (прим. пер.).
73
Интересно, что о том, что Павсаний просил руки дочери Ксеркса, Фукидид говорит как о непреложном факте, а вот Геродот – историк, более близкий этому географическому региону, – оспаривает это.
74
Атлитскими их назвали по имени израильского города, где во время проводимых в наши дни раскопок обнаружили один такой таран.