Страница 11 из 49
На этом этапе неясно, был ли Византий невольным сообщником или послушным союзником Персии. Сейчас представляется вероятным, что персы установили в поселении Хризополис (ныне – район Ускюдар на азиатском побережье Босфорского пролива в Стамбуле, при Константине Великом этот населенный пункт обрел огромное значение) пункт грабительских сборов, выуживая деньги у кораблей, которые прибивало к берегам коварными босфорскими течениями{66}. Еще 25 веков вытягивание денег из проходящих судов будет любимым развлечением тех, кто господствовал в проливе и в городе. Персам не хотелось, чтобы такое доходное мероприятие было прервано – жители Византия впали у персов в немилость.
Тут, на краю цивилизации, было множество тех, кто не желал становиться частью обширной империи персов, где говорили по-арамейски и куда вливалось множество культур. Когда предшественник Дария, Кир Великий, впервые связался со скифами, то погиб от рук скифской царицы, а его голову пронесли в наполненном кровью мехе – идея была в том, что двигавшая им жажда власти теперь утолена{67}. В начале V в. до н. э. по побережью Малой Азии и на прибрежных островах со скоростью лесного пожара распространился мятеж. Дарий ответил на это с дьявольской жестокостью. Города стирались с лица земли, взрослое население убивали или уводили в рабство, мальчиков кастрировали, а девочек забирали в наложницы для свиты великого царя. К 494–493 гг. до н. э. восстание подавили, а Византий и Халкидон сожгли. С другого берега Босфора византийцы и халкидонцы видели клубы черного дыма, символы несчастья, постигшего их соотечественников. Геродот писал, что жители Византия, среди которых было немало борцов за свободу, бежали к песчаным берегам южного побережья Черного моря, чтобы затем вернуться, пополнив ряды военного флота персов.
Переплывая разделяющую Европу и Азию водную артерию, любой понимал, что вражда между восточным диктатором и Европой носила личный характер. Да, Персия жаждала добычи: и земель, и людей, но успех колонизации определяется исключительно качеством, а не количеством. Отныне сильным мира сего – как в Азии, так и в Европе – была совершенно необходима эта благословенная и стратегически чрезвычайно важная прибрежная полоска земли в окрестностях Византия. Земля с ее покрытыми лесом, удобными для удержания обороны холмами. Земля, что изгибается, словно признавая свое подданство{68}.
В 491 г. до н. э. Дарий потребовал капитуляции всей Греции, настаивая, чтобы эти бесстрашные греческие города-государства, которых в эгейском регионе было около 700, принесли дары в виде земли и воды в знак своей покорности. Мятеж в эллинских городах Малой Азии, возможно, и был подавлен, однако победа не была столь легка. Стратегия персов не повлияла на уникальное чувство общности, которым, по-видимому, обладали греки. Благодаря традиции принимать решения на советах, общего самосознания за счет языка и религии, мощи за счет связи мифических представлений греческие города-государства оказались невероятно жизнестойкими. Для персов позор их будущего поражения в битве при Марафоне в 490 г. до н. э. стал неприятной неожиданностью.
Однако после смерти Дария в 486 г. до н. э. его притязания не сгинули вместе с ним. Сын и преемник Дария, Ксеркс, вовсе не собирался позволять Греции вернуть свои земли, например Византий. Первыми из целого ряда жарких сражений стали битва при Фермопилах на суше и сражение при Артемисии (мысе на острове Эвбея, названном по святилищу Артемиды). Это были решающие бои между мощной Персидской империей и городами-государствами из разных частей грекоговорящего мира. Флотом греков командовал Фемистокл, этот речистый поборник демократии из Афин. А на стороне персов одним из военно-морских командиров была – почти уникальный за всю историю случай – женщина. Звали ее Артемисия, царица Галикарнаса (ныне Бодрум). «Отец истории» Геродот (а он сам родом из Галикарнаса и во время сражения был ребенком) говорит, что Артемисия хвасталась высоким происхождением, пятью кораблями и «мужской волей».
Из почти 150 000 участников этого морского сражения Артемисия была единственной женщиной. Персы отправили уничтожающее послание: греки столь женоподобны, что всемогущий Ксеркс вполне мог послать против них даже женщину. Было решено, что битва при Артемисии не окончилась ничьей явной победой. Но после успеха персов в Фермопильском сражении (примерно через десять недель) войско Ксеркса дотла сожгло афинский Акрополь, убив охранявших его жрецов. Стоя в отсветах пламени, персидский император глядел, как жестоко исполняется его воля.
Осматривая сохранившиеся в огненной буре артефакты, перевезенные в Новый музей Акрополя в Афинах, я прикасалась к пострадавшим древним статуям, жертвам этой бойни. Ломаная каменная поверхность этих статуй, пористых и покоробленных, до сих пор хранит жар персидского пламени. Тогда Ксеркс, наблюдая, сидел на высоком холме, уверенный в полном истреблении собранного со всей Греции войска в Саламинском сражении{69}. Казалось, Византию было предназначено стать одним из множества поселений под властью охватившей весь континент Персидской империи.
Однако Саламинское сражение, как и битва при Марафоне в 490 г. до н. э., стало для персов катастрофой. Рискнув подставить корабли коварному боковому ветру, греки победили скорее благодаря мозгам, а не за счет физической силы. Среди хаоса Артемисия протаранила свои же, персидские суда, но, по-видимому, не впала в немилость: «мужчины у меня превратились в женщин, а женщины – в мужчин», – выругался Ксеркс. Когда побитые персидские войска возвращались на Средний Восток, этой боевой царице доверили обеспечить поверженным сынам Ксеркса безопасное отступление в Малую Азию. Позднее, после поражения в битве при Платеях, Персия сосредоточила свое внимание лишь на востоке.
И тут случился любопытный для Византия поворот. Город стал пешкой в политической игре не только между Персией и Грецией, которые демонстрировали свои силы, но и среди самих греков.
Некий Павсаний, прославленный правитель Спарты, приведший греческие войска к победе в битве при Платеях, племянник доблестного царя Спарты Леонида (павшего при Фермопилах, защищая Европу от вторжения персов), по-видимому, влюбился в этот город. К тому времени это было устойчивое небольшое поселение. Были очевидны стратегическая выгода и польза от недавно сформировавшегося греческого подданства, панэллинской лиги. Но и дел предстояло немало: после ионийского восстания финикияне (как писал Геродот) сожгли много красивых дорических сооружений, так что – кому нужно – в Византии было чем заняться.
Судя по изображению на этой гравюре 1880 г., Павсаний был выдающимся греческим героем. Увлекшись утехами, что предлагал ему Византий, он в итоге вернулся в Спарту, где его ждал совсем не героический конец: его замуровали в акрополе Спарты, где он умер голодной смертью
В Спарте Павсаний правил в качестве регента юного сына почившего Леонида{70}. Во многих отношениях Павсаний был образцовым греком: одержав победу при Платеях, он велел спартанским рабам, илотам, накрыть на стол простой ужин – в противоположность обильному торжественному пиршеству, подготовленному в шатре побежденного персидского полководца. Он вел за собой войско из 100 000 человек, а потерял всего 91. В знак признания его внушительных заслуг ему была предложена в дар десятая часть военных трофеев, добытых раньше персами в боях: среди добычи чего только не было – от наложниц до золотых блюд.
Возглавив флот панэллинской лиги, чтобы разгромить гарнизон персов в Византии и приглядеть за обстановкой на востоке, и выйдя из крохотного порта Эрмиони (где и до сих пор причаливают небольшие паромы и морские такси), Павсаний освободил Кипр и Византий. После этого он пустился во все тяжкие, превратившись в конце концов (до неприличия скоропалительно) в диктатора. По словам историка Фукидида, «Павсаний скорее устанавливал деспотию, а не отдавал военные распоряжения». Византий, похоже, вскружил Павсанию голову, а в результате изменился весь ход истории.
66
Дионисий Византийский, Anaplous Bosporou, 109.
67
Геродот, «История», 1.214.
68
Прибыв сюда, понимаешь, что захват пленных был второстепенной задачей. Разумеется, для этих государств, чья экономика зиждилась на рабах, рабы были жизненно необходимы. Однако здесь природа бросала вызов: люди против гор. Тут нужно было преодолевать не столько сопротивление населения, сколько сами побережья.
69
Источником сведений об этом мрачном эпизоде древней истории нам служит Геродот. В соответствии с интереснейшими новыми тенденциями historie, рационального исследования, Геродот явно полагал, что его задача состоит в том, чтобы наблюдать мир, помогая понять его. Он постоянно задавался вопросом: «Стоит ли это увековечивать?» Геродот – антрополог, этнограф, гениальный рассказчик и журналист – зачитывал отрывки из своего труда, возможно, даже перед огромными собраниями народа, например на Олимпийских играх. Он писал для того, чтобы уберечь «человеческие свершения» от разрушительного действия времени. Описывая события, происходившие в окрестностях Византия, Геродот затрагивает центральные темы истории Древнего мира. Он пишет о том, что и афиняне, и спартанцы считали слова самым убедительным оружием в своем арсенале, о том, что Персия была многонациональной империей (сам Фемистокл правил греческим городом Магнесией от имени Персидской империи после своего изгнания из Афин в 471–470 гг. до н. э.), об экспериментах на этой бурной арене военных действий: установлении демократии как генеральной линии, важности допроса и воображаемом рубеже между Востоком и Западом – все это дает нам определенное представление о самих себе, какие мы есть на сегодняшний день.
70
Отправляясь в Фермопилы, Леонид знал, что это – самоубийство. Он взял с собой лишь тех, кто оставил по себе сыновей.