Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 6



Никто тогда не понял, что к чему, а я сразу догадался: это он, вместо того чтобы уши вымазать, на руках у себя написал. Мол, Маша, когда проверять их у него будет, прочтёт и всё поймёт…

А она тут как тут, легка на помине. «Что это, — говорит, — Петров, ты себе на лице понаписывал? А ну, марш умываться! Это всё Васечкин на тебя плохо влияет!»

Чуть что — сразу Васечкин. Думал, хоть теперь от меня отстанет, так нет. Про Петрова тут же забыла и ко мне привязалась: чтобы, мол, это было в последний раз, иначе, мол, она вопрос поднимет на совете отряда, и что с неряхами бороться надо, и что я дурное влияние на бедного Петрова оказываю, и всё такое прочее.

А он, бедный, стоит и глазами хлопает. Хлопал, хлопал, а потом плюнул себе на ладонь с остервенением и давай тереть! Тёр, тёр, потом за лицо принялся. Да куда там — только чернила по всему лицу размазал.

Тут я не выдержал и захохотал, а за мною все остальные. Все, кроме Петрова и Маши. Она посмотрела на меня, будто первый раз видит, и говорит: «И не стыдно? А ещё друзья называетесь. У друга, можно сказать, беда, а ты сам первый смеёшься!»

И пошла себе.

Подумаешь! Тоже мне воспитательница!

Только Петров тогда на меня сильно обиделся. Даже долго после этого со мной не разговаривал. Почти целый урок. Я уже и так к нему, и этак, а он ни в какую. А потом меня к доске вызвали, а я, понятное дело, ни в зуб ногой. Ну, тут он не выдержал и давай мне подсказывать. Лучше бы он и дальше молчал. Потому что он мне такого понаподсказывал, что Ирина Андреевна мне сразу двойку вкатила. А заодно и Петрову, чтоб мне обидно не было.

«Ну вот, — сказал он, — так всегда. Ты, Васечкин, кашу заваришь, а мне расхлёбывать!» Чудак-человек! Я-то тут при чём?! Мне что, пятёрку, что ли, поставили?

В общем, мы помирились. Потому что у нас всегда так. Как бы ни ссорились, всё равно потом миримся.

Вот и тогда, когда мы Машу укрощали, все думали, что навсегда рассоримся, а мы — как ни в чём не бывало. Дружим и дружим. Короче говоря, на этот раз мы решили, что каждый сам будет думать, как Маше понравиться, то есть, вернее, как её укротить. Петров сам по себе, а я сам по себе. Ну, первый, естественно, я придумал, потому что Петров пока сообразит — год пройдёт. То ли дело я. Через час план был готов!

Вот представьте себе такую картину: допустим, идёт Маша из школы, а ей дорогу преграждают хулиганы. Человек пять или шесть, а может, даже восемь. И все здоровые, как Петров, или даже ещё здоровее. Загораживают они, значит, ей дорогу и домой не пропускают. И вдруг! Откуда ни возьмись появляюсь я! Не спеша подхожу к ним вразвалочку. Руки, естественно, в карманах. Потом медленно всех оглядываю и лениво так, сквозь зубы, спрашиваю: «Надеюсь, парни, вы шутите?» Один из них, самый здоровый, конечно, страшно удивляется: «А это ещё кто? Откуда взялся?» Я же абсолютно спокойненько: «Живу я тут, понимаешь!» Ну, он уже нервно: «Давно не получал, пацан? А ну дуй отсюда, пока цел!» А я ещё спокойнее: «Я удалюсь только в сопровождении вот этой юной леди!» — и такой изящный жест в сторону Машки. А она, естественно, стоит ни жива ни мертва и на меня во все глаза смотрит.

Тут кто-нибудь из этих хулиганов на меня замахивается, а я специальным приёмом его через себя — раз! — другого следом — бах! И начинается месиловка. Они, конечно, всем скопом на меня наваливаются и, кажется, вот-вот одолеют. Но тут я как закричу: «Яйа!» — и разбрасываю их во все стороны.

Представляете? Они все лежат, а я стою, можно сказать, из последних сил, и на разбитых губах у меня — улыбка.

Тут Маша, конечно, бросается ко мне и говорит: «Спасибо, Васечкин. Я и не подозревала, что ты такой. Тебе не больно?» А я так слегка покачиваюсь, но, превозмогая боль, говорю: «Пустяки! До свадьбы заживёт!» — и снова покачиваюсь.

Тут она подставит своё плечо, обнимет меня за пояс и скажет: «Васечкин, давай я помогу тебе дойти до дома!» И мы с ней вот так и пойдём, она — бережно меня поддерживая, а я — слегка прихрамывая….

Здорово? Вот и я говорю, классный план. Главное — стопроцентный! Только где этих самых хулиганов раздобыть? Думал я, думал и, как назло, ничего придумать не мог. Ну, наконец, не выдержал и рассказал всё Петрову.

Петров, ясное дело, говорит, здорово! Ну и голова же у тебя, Васечкин! Мне бы такого ни за что не придумать. Давай вместе, говорит, караулить, когда на Машку хулиганы нападут. Тут мы вдвоём как выскочим!..



Ну вот, рассказывал ему, рассказывал, объяснял-объяснял, а он так ничего и не понял. Это, говорю, сколько ждать придётся, а вдруг они никогда на неё не нападут? Чего им на неё, в самом деле, нападать? А как же, спрашивает, тогда быть? Что-то, говорит, я тут ничего не понимаю. Откуда же тогда хулиганы возьмутся? В том-то и дело, говорю, с бухты-барахты они ниоткуда не возьмутся. С ними договориться надо. С хулиганами, удивляется Петров, как это с ними договариваться? С ними бороться надо! Ох, горе моё! Доходит до него, как до жирафа! Семь потов с тебя сойдёт, пока ему объяснишь.

Понимаешь, говорю, хулиганы нужны не настоящие, а понарошку. Я буду знать, что они не хулиганы, а Маша нет! Понял? Вижу, ничего он не понял. Я опять объясняю: вот, например, говорю, ты хулиган! «Какой же я хулиган?» — возмущается Петров. «Понарошечный!» — ору я. И вот ты, допустим, понарошку на Машу нападаешь, только она думает, что взаправду. И пугается. А тут появляюсь я и понарошку тебя швыряю специальным приёмом. А она думает, что взаправду, и говорит: «Какой ты герой, Васечкин!» Понял?

— А! — обрадовался Петров. — Тогда другое дело. Только я не понял: кто хулиганами-то будет?

Ты, говорю, сам и будешь. И ещё кто-нибудь!

Нет, говорит, Васечкин, делай что хочешь, только я не буду.

А ещё друг, говорю, в таком пустяке помочь не можешь! Эх ты!..

В общем, пристыдил я его.

Покряхтел Петров, покряхтел, а потом: ладно, говорит, помогу.

Вот и хорошо, говорю, один хулиган уже есть! А где остальных взять? Ну, лиха беда начало. За большую перемену ещё шестерых насобирал из других классов. Пообещал им по две порции мороженого. Впрочем, долго их уговаривать не пришлось. Идея сразу всем понравилась. Там же на большой перемене и генеральную репетицию провели. Как они Машу окружают, как я появляюсь. Они все свои слова выучили. А я так мужественно произнёс свои последние слова: «Пустяки! До свадьбы заживёт!», что мне даже все зааплодировали.

Короче, к концу уроков всё было готово. Так что, когда Маша из школы вышла, все уже стоял и на своих местах и ждали. И как только она через сквер пошла, тут они все повыскакивали и окружили её.

Она, как я и хотел, испугалась.

Дальше тоже всё пошло по задуманному. Я эффектно так подошёл откуда ни возьмись.

«Надеюсь, — говорю, — парни, вы шутите?» А у самого руки в карманах и вид самый ковбойский.

Генка из шестого «А» спрашивает: «А это ещё кто? Откуда взялся?» Тут я так небрежно, сквозь зубы: «Живу я тут, понял?»

Здорово вышло, даже самому понравилось. Ну, и Генка не подкачал. Как самый настоящий хулиган, мне он ответил самым хулиганским образом: «Давно не получал, пацан? А ну дуй отсюда, пока цел!»

Я ему сам чуть не зааплодировал. Но сдержался и, как ни в чём не бывало, продолжаю: «Я удалюсь только в сопровождении вот этой юной леди!» И так спокойно на Машку показываю, а она стоит ни жива ни мертва и на меня во все глаза смотрит. И Петров тут же глазами хлопает. Всё на Машку пялится, оторваться не может. Ну, я его в бок толкнул, чтобы он очнулся, подмигнул и специальным приёмом его как жахну, а потом как заору: «Яйа!» От меня все просто шарахнулись. И — врассыпную. Только Петров лежит, как убитый. Он, конечно, сам упал, я до него только чуть-чуть дотронулся. Классно подыграл. Молодец!

Я ему опять незаметно подмигнул: начинай, мол. Петров, как и договаривались, застонал. Хорошо застонал, как настоящий раненый. А я стою себе скромненько и жду того, что в таких случаях положено, то есть благодарностей…