Страница 2 из 3
“Пищевое отравление гарантировано,” – мрачно размышлял Илья Михайлович, взвешивая в уме возможные последствия ужина и перспективу лечь спать голодным. Голод победил, и писатель нехотя поднялся на ноги, чтобы отправиться в вагон-ресторан. Настроение его испортилось еще больше.
Народу в ресторане оказалось немного: пожилая семейная пара энергично расправлялась с ужином; полный лысоватый мужчина лет сорока что-то подкладывал в тарелку такому же полному мальчику с россыпью веснушек на носу; да двое молодых мужчин за крайним столиком неспешно потягивали пиво из высоких бокалов.
“Остальные едят свои пирожки и куриц в купе,” – отметил про себя Туманский с некоторой завистью. Домашняя еда теперь представлялась ему меньшим злом по сравнению с казенными харчами, и призрак толстухи-попутчицы с корзиной уже не казался таким пугающим.
Илья Михайлович присел за столик в середине вагона и принялся изучать меню.
“Судак, форель, борщ…” – глаза торопливо пробегали по строчкам, выискивая безопасные для его больного желудка блюда.
– Что будете заказывать? – раздался у него над ухом звонкий девичий голос.
Туманский поднял голову и удивленно уставился на официантку. Умное, даже интеллигентное лицо, очаровательная улыбка и веселые искорки в глазах, обрамленных такими пушистыми ресницами, что невозможно было определить их цвет. Ко всему этому великолепию прилагались точеная фигурка и густые русые волосы, небрежно свернутые узлом на затылке. Впервые в жизни писателю встретилась такая работница общепита.
– Мне бы… Что-нибудь диетическое… У меня язва… – нерешительно произнес Илья Михайлович.
– Из диетического только курица! – бодро отрапортовала хорошенькая официантка, и ее улыбка стала еще шире.
– А… Ну… Тогда курицу, – обреченно сник писатель.
– Ну, что вы, – хихикнула девушка и укоризненно качнула головой. – Это же из фильма “Вокзал для двоих”! Главный герой просит что-нибудь диетическое, а героиня ему отвечает: “Есть только курица” Не помните разве?
– А?… Да, наверное помню… – несмело улыбнулся в ответ Туманский.
– А у нас есть целое диетическое меню, – гордо возвестила красавица и ткнула розовым фарфоровым пальчиком в нижний край листа с названиями блюд.
Потом она что-то вспомнила и смутилась.
– Ой, знаете… Вы сюда не смотрите, – торопливо произнесла она. – Диетическое меню на сегодня… Оно не полностью… Рыбы на пару нет… И омлет уже не сделают, яйца кончились… Вот…
Она пробежала беспокойным взглядом по строчкам и решительно предложила:
– Вы лапшу возьмите. Очень хорошая лапша. Диетическая.
– Свежая? – для порядка усомнился Туманский.
На самом деле из рук этой очаровательной официантки он готов был съесть и рагу из дождевых червей.
– Само собой, – твердо заверила его та. – У нас всё свежее.
– Давайте, – кивнул Илья Андреевич, расправляя салфетку на коленях.
Девушка кивнула в ответ и поспешила на кухню. Писатель проводил ее задумчивым взглядом, гадая, как такая бабочка могла оказаться в муравейнике.
– Простите… – не выдержал он, когда официантка вновь появилась за его столом с подносом еды, – вы давно здесь работаете?
– Первый месяц и второй год, – непонятно ответила красавица и, улыбнувшись, пояснила: – Вообще-то я учусь в институте, а здесь подрабатываю во время каникул. В прошлом году работала все три летних месяца, а в этом только два получится, потому что еще практику надо на заводе пройти.
– И кем же вы будете по окончании института? – Туманский отчего-то искренне обрадовался тому, что эта принцесса оказалась не настоящей официанткой.
– Бакалавр химии по специальности химия твердого тела и химия материалов, – без запинки ответила русоволосая фея, сделав серьезное лицо.
– Ох ты! – искренне изумился фантаст и уважительно покачал головой.
– Принести вам что-нибудь еще? – девушка уже снова улыбалась, превратившись в приветливую работницу общепита.
– Нет-нет, спасибо, – ответил Илья Михайлович, погружая ложку в прозрачный бульон.
Он невольно подумал, что был несправедлив к этому краю. Все известные ему московские девушки этого возраста мечтали о карьере модели или свадьбе с олигархом (вернее, о том и другом вместе), а эта юная сибирячка собирается осваивать какую-то заумную профессию, да еще и подрабатывает на железной дороге в свободное время, наверняка чтобы оплачивать обучение или помогать родителям. Размышляя над очевидным превосходством молодой поросли провинции перед столичными финтифлюшками, он незаметно добрался до дна тарелки. Лапша оказалась вполне съедобной и почти примирила писателя с окружающей действительностью.
“Вот еще бы этот проклятый стук прекратился,” – подумал Туманский, всем телом ощущая неприятные вибрации поезда.
Словно в ответ на его невысказанную просьбу, механический питон замедлил ход и, после нескольких слабых толчков, остановился. Илья Михайлович почувствовал облегчение – ненавистное постукивание прекратилось. За окном виднелись тусклые фонари на перроне очередной маленькой станции. Туманский обхватил обеими руками кружку с остывшим чаем и с удовольствием вытянул ноги под столом, наслаждаясь короткой передышкой.
По укоренившейся писательской привычке он принялся незаметно разглядывать окружающих его людей, цепким взглядом отмечая интересные или необычные детали, которые потом можно будет вставить в книгу. К двум молодым людям с пивом присоединился третий, и звяканье бутылок стало громче. Пожилая пара уже завершила свой ужин и так же энергично и целеустремленно, как до этого поглощала еду, направилась к выходу из ресторана. Полный лысоватый мужчина и мальчик – несомненно отец и сын – тоже завершали трапезу. Отец заботливо подвигал салфетку своему пухлому отпрыску, пока тот с упоением выковыривал из чайной чашки размокшие дольки лимона.
Зрелище этой мирной семейной сцены внезапно отозвалось болезненным уколом глубоко в душе Ильи Михайловича, всколыхнув давно и, казалось бы, надежно упрятанные воспоминания.
“Почему у меня все было не так? Почему мой отец никогда не ехал со мной в поезде и не кормил поздним ужином…” – с горечью пронесся в мозгу вопрос, на который не было ответа.
Маленький Илюша Семечкин – такова была настоящая фамилия видного автора российской фантастики Туманского – обожал отца: такого сильного, доброго и все умеющего. К сожалению, обожание длилось недолго. Когда мальчику стукнуло четыре года отец, всегда регулярно выпивавший, пил уже так, что превратился в совсем другого человека: пьяного незнакомца, которому не было дела до жены и сына, да и вообще до целого света. Ко времени когда Илюша пошел в школу поезд жизни Михаила Семечкина уже стремительно летел под откос: периоды трезвости становились все короче и реже, постепенно сходя на нет, и уже ничто в облике этого опустившегося пьянчуги не напоминало того веселого и заводного парня, покорившего сердце Илюшиной матери. Отец постоянно пропадал из дома, возвращаясь лишь для того, чтобы устроить очередной скандал с рукоприкладством и утащить и продать за водку что-нибудь из уцелевшего имущества. Любовь к отцу увяла под напором всеразъедающего алкоголя, осталась лишь жалость. Жалость к непутевому покойному родителю, к состарившейся прежде времени матери и к себе, так рано лишившемуся нормальной отцовской поддержки.
Туманский поставил на стол опустевшую чашку и тяжело вздохнул.
“Я даже не могу вспомнить, когда видел его живым в последний раз, – с горечью подумал он, перебирая в памяти забытые годы. – Хотя нет, постой, помню!”
Перед его внутренним взором возникла отчетливая картинка. Жаркий июльский полдень в Кочине. Ему одиннадцать лет. Он лежит на крыше сарая и черный рубероид легонько царапает полоску голого тела на животе, между рубашкой и заношенными до дыр брюками. Крыша сарая – это их любимое место с другом Гариком, законно отвоеванное в схватке с семиклассником Вовкой Мурашовым. Лежа на крыше можно видеть весь небольшой двор их двухэтажного барака на восемь квартир, самому при этом оставаясь незамеченным.