Страница 3 из 14
Разве это не фантастика?
Фантастика, конечно, полагаю я, потому и пишу эту книгу: меня привлекает возможность побыть немного там, где революция, которую мы переживаем, блекнет, немеет, погружается в бездну. Где мы не понимаем ее хода, где она скрывает смысл своих свершений, где не допускает нас к истокам событий. Где предстает перед нами как полная тайн граница. Прерия без конца и края, и ни единого дымка, до самого горизонта. Никаких указателей. Разве что рассказ какого-нибудь первопроходца.
Я не хотел бы, чтобы сложилось ошибочное ощущение, будто у меня есть ответы и будто я собираюсь что-то объяснять.
Но карты у меня есть, что правда, то правда. Разумеется, только пустившись в путь, я смогу узнать, можно ли им верить, точны ли они, пригодны ли к использованию.
Чтобы пройти этот путь, я и пишу книгу.
Чтобы уж совсем не заблудиться, я прибегну к компасу, который меня никогда не подводил: к страху. Иди по следам страха и выйдешь к дому: своему ли, чужому. В данном случае это несложно, страхов возникает порядочно, и некоторые отнюдь не пустые.
Например. Один из таких страхов нашептывает: МЫ МЧИМСЯ ВПЕРЕД С ПОГАШЕННЫМИ ФАРАМИ. Это близко к истине. Мы не знаем хорошенько, от чего произошла эта революция, и еще меньше знаем о ее цели. Мы понятия не имеем о том, каковы ее задачи, и не в состоянии, по правде говоря, определить, хотя бы в первом приближении, ее принципы и систему ценностей: мы знаем принципы и ценности, скажем, Просвещения, но не наши. Во всяком случае, не можем выразить их столь же ясно и доходчиво. Так, если наш сын у нас спрашивает, куда мы идем, мы отвечаем уклончиво, скрывая свое незнание [ «Подумай сам» – еще не худший ответ: из него проистекает срочная необходимость написать эту книгу, но и вероятность того, что это все-таки буду не я].
ДРУГОЙ СТРАХ ГЛАСИТ: уверены ли мы, что технологическая революция, безликая и слепая, не приведет к неконтролируемой метаморфозе человечества? Мы выбрали себе орудия, они нам нравятся: но озаботился ли кто-нибудь предварительно просчитать, как их использование отразится на нашем способе бытия в мире, возможно, на нашем разуме, в крайнем случае – на наших понятиях о добре и зле? Стоит ли какой-то общечеловеческий проект за разными Гейтсами, Джобсами, Безосами, Цукербергами, Бринами, Пейджами, или их блестящие идеи и деловая хватка невольно, даже, скажем так, наобум, приводят к созданию какого-то нового человечества?
А ВОТ ЕЩЕ ОДИН, И ОН ОСОБЕННО МНЕ ПО НРАВУ: мы создаем блистательную, даже приятную во всех отношениях цивилизацию, но будет ли она в силах сдержать приливную волну реальности? Это – цивилизация-праздник, но в мире, в Истории немного праздничных дней: если мы разрушим нашу способность терпеть, трудиться, медленно продвигаться вперед, не приведет ли это к тому, что будущие поколения окажутся беспомощными перед превратностями судьбы или даже перед насилием, в любой судьбе неизбежным? Облегчая себе жизнь, начинаешь думать – не теряем ли мы силу мышц, необходимую для рукопашной схватки с реальностью: отсюда стремление затушевывать ее, эту реальность, избегать ее, заменять облегченными о ней представлениями, призванными адаптировать ее содержание, приспособить его к нашим девайсам и к типу сознания, подчиненного их логике. Уверены ли мы в том, что такая тактика не самоубийственна?
ВОТ ЕЩЕ ОДИН СТРАХ, НЕ ТАКОЙ ГРОЗЯЩИЙ, более смутный, который я могу выразить только в общих словах: с каждым днем человечество теряет какую-то частицу человечности, предпочитая искусственные построения, более зрелищные и менее бренные. Где только можно, в выборе решения или мнения люди опираются на машину, алгоритм, статистику, ряд. Результатом является мир, в котором все меньше видна рука гончара, если прибегнуть к излюбленному выражению Вальтера Беньямина: он, этот мир, кажется скорее сошедшим с конвейера, чем сотворенным рукою мастера. Таким ли мы хотим видеть мир? Выверенным, отшлифованным, холодным?
НЕ ГОВОРЯ УЖЕ О КОШМАРЕ СКОЛЬЖЕНИЯ ПО ПОВЕРХНОСТИ: вот что убийственно. Это упорное подозрение, что при восприятии мира через новые технологии теряется часть реальности, возможно, лучшая: та, что пульсирует под поверхностью вещей, там, куда может привести лишь путь неустанного поиска, исполненный терпения и тягот. Место, для которого мы создали – в прошлом – слово, превратившееся в своего рода тотем: ГЛУБИНА. С его помощью формировалось убеждение, что все вещи имеют смысл, хотя и скрытый в местах, почти недоступных. Оно обозначало место: не станете же вы отрицать, что наши новые техники прочтения мира изобретены, кажется, нарочно для того, чтобы сделать невозможным проникновение в это место, в глубину, и, напротив, обречь нас на стремительное, незавершимое скольжение по поверхности вещей? Что станет с человечеством, которое неспособно больше ни докопаться до корней, ни дойти до истоков? Чему послужит его умение прыгать по ветвям и быстро-быстро плыть по течению? Не исчезаем ли мы понемногу в праздничном ничтожестве, которое и явится сценой нашего последнего представления?
Уже много лет я не ставил столько вопросительных знаков подряд.
То, что я думаю об этих страхах и о страхах, подобных этим, я сейчас изложу: испытывать их сейчас – не идиотизм, во что высшая элита революции хотела бы нас заставить верить, но способность распознать ряд признаков, игнорировать которые – идиотизм. Но вот еще что:
▶ внутри каждого страха мы поместили определение очередного шага, который мы делаем и благодаря которому становимся совершеннее. Так что если мы сумеем ответить на каждый из поставленных вопросов, у нас в руках окажется указатель этой нашей революции. Ибо карта пути, который мы затеваем, начертана на оборотной стороне наших страхов. Так мы пересечем границу новой цивилизации, незаметно, не бросаясь в глаза, скрывая под двойным дном наших сомнений тайную, подпольную уверенность в том, что нас ждет какая-то гениальная обетованная земля. ◀
Путешествие крайне увлекательное, настолько, что мне доводилось не раз задерживаться, озирая окрестности, и в результате отставать от тех, кто действительно шагает вперед. С этой странной точки зрения медлящего картографа и несведущего мудреца я продолжу собирать заметки и наброски, куда осмелюсь вставить имена и названия мест. Я мечтаю, в моменты самого светлого оптимизма, составить точную карту, каждое озарение уложив в прекрасный атлас мира. Озарения меня посещают редко: дабы они не пропали втуне, я был вынужден писать книгу, которую вы сейчас читаете, – и делал это со всем тщанием, на какое способен.
Имя пользователя
▶ Пароль
Play
Карты
Следующий уровень
Пароль
Да уж, хорошо было бы понять, что все-таки произошло. Что произошло на самом деле.
Я бы сказал, что более всего заслуживает доверия следующая гипотеза: произошла технологическая революция, вызванная появлением дигитального метода. В скором времени она привела к очевидной мутации в поведении людей и в их образе мыслей. Никто не может сказать, чем все это закончится.
Voilà…[2]
А теперь посмотрим, как это можно изложить.
Термин ДИГИТАЛЬНЫЙ происходит от латинского digitus, «палец»; на пальцах мы считаем, следовательно, ДИГИТАЛЬНЫЙ означает худо-бедно ЦИФРОВОЙ. В данном контексте термин используется для обозначения системы, блестяще разработанной, которая переводит любую информацию в цифру. Если вдаваться в подробности, то речь идет о последовательности из двух цифр, нуля и единицы. Можно использовать «семь» и «восемь», важно, чтобы цифр было две, только две: принцип более-менее такой же, как включить/выключить, да/нет.
Хорошо. Когда я говорю: перевести любую информацию в набор цифр, я не имею в виду газетные корреспонденции, или свежие новости, или счет в матче, или имя убийцы: я имею в виду любой отрезок мира, который можно разложить на минимальные составляющие: звуки, цвета, фигуры, количества, температуры… Я перевожу этот кусок мира на дигитальный язык (некую последовательность нулей и единиц), и он становится невесомым рядом цифр, он парит повсюду, передвигается с непревзойденной скоростью, по дороге не рвется, не мнется, не пачкается и вообще никак не портится: куда его пошлешь, туда он поступит. Если по другую сторону имеется машина, способная воспринять цифры и воссоздать заложенную в них информацию, дело сделано.
2
Так-то вот (фр.).