Страница 7 из 11
К чести Ортеги-и-Гассета нужно сказать, что он, во-первых, не утверждает, что истина вредна для философии. А во-вторых, в своих дальнейших рассуждениях приходит к мнению, что всё же существуют вечные истины, которые могут как восприниматься человеком, так и не восприниматься, что не мешает им быть вечными истинами и никак не влияет на их истинность.
И последнее, что тут можно сказать, так это то, что философы, не верящие в существование абсолютных истин, оправданы лишь в том случае, если они выступают с аргументированной критикой существующего положения дел в философии. То есть, если они критикуют «вечные истины» с целью их проверки на прочность. Однако для такой критики философ в своих аргументах должен на что-то опираться. А это значит, что для критики одной истины, философ должен признавать хотя бы какую-то другую истину. Потому что просто заявить: «не верю!», – это не критика и не аргумент. Вообще аргумент веры или не веры более подходит для религий, а не для философии. Конечно, таких философов можно считать философами, если они при этом всё-таки умудряются хотя бы в чём-то быть правыми или поражать новизной взглядов. Но опять же, нужно понимать, что философ – это одно, а философия – это совсем другое.
В-третьих, что касается упоминания Стича, «который утверждал, что, если у человека сформировано ясное представление о предмете, истинность отдельных утверждений его уже не особенно волнует», то это скорее относится не к сути философии (поиску истины), а к предмету философии, о котором мы поговорим чуть ниже. Но и тут можно заметить, что данное высказывание не подвергает сомнению суть философии – поиск истины. Оно лишь говорит о том, что есть приоритет истин, есть главные истины и второстепенные, абсолютные и относительные. Тут с Ситчем можно вполне согласиться, поскольку он говорит о ясном представлении предмета и отношении к истинности отдельных утверждений, что ничуть не противоречит сути философии. А вот вывод из всего этого Свендсен делает совершенно неверный. И это уже будет, в-четвёртых.
Свендсен утверждает: «мы не можем определить философию как особое отношение к истине». И тут сразу возникают вопросы. Почему «мы не можем определить»? Что мешает? И что значит: «особое отношение к истине»? У философии и не должно быть «особого» отношения к истине. Достаточно просто честного отношения к ней. Есть истина, и есть не истина (ложь, заблуждения). Какое может быть «особое» отношение к истине? Философия – это поиск истины. В этом главная суть философии. Разве философия ищет ложь? Разве она довольствуется полуправдой? Разве она имеет какое-то «особое» отношение к истине? Нет, философия – это наука, познающая истину. К истине она относится как к своему основному предмету. Это не особое отношение, а обычное и вполне нормальное. И в чем тогда заключается проблема определить эту главную суть философии? Лично мне, не понятно.
Выше я писал о том, что философия – это осмысление действительности, так как осмысление – это сущность философии. Но разве, осмысливая действительность, философ не стремится её познать? Конечно, стремится. А если он стремится познать действительность, то разве он не стремится к истине? Опять-таки стремится. Отсюда следует только один вывод: сама суть философии (главная и неизменная её суть!) состоит в поиске истины. Никакой другой сути у философии быть не может! Иначе сама философия становится фиктивна, неистинна. Поэтому научная философия и названа нами филоистикой – любовью к истине. А ненаучная философия может нести в себе что угодно, как и любая ненаука, но тогда эта философия фиктивна, то есть философией по сути не является.
Другое дело, когда философ преподаёт философию. В этом случае он может и не познавать истину, а просто рассказывать о разных взглядах на философию. Но тут нужно понимать, что философия как явление и преподавание философии – это опять-таки не одно и то же. Это разные виды деятельности. Так же как не одно и то же – преподаватель философии (философиовед) и непосредственно философ. Как первый может не быть философом, так и второй может никогда не преподавать философию. Но об этом мы поговорим ниже, когда пойдёт речь о внутренних проблемах академической философии.
3. Предмет философии
А теперь рассмотрим вопрос об основном предмете философии. Выше я уже указал на него, и внимательный читатель теперь знает, о чём пойдёт речь. Но сначала посмотрим, что Свендсен в своей книге говорит о предмете философии.
Как и в случае с вопросами о сущности и сути философии, Свендсен не может определиться с её предметом:
«В философии ничего нельзя принимать как данность, даже сам предмет философии и ее определение».
Это утверждение вполне понятно, хотя и неверно. Оно слишком обобщённо для того, чтобы быть верным. Вполне понятно оно потому, что философу, не понимающему сущности и сути философии трудно определить её главный предмет. А неверно оно потому, что не понятно, на каком основании утверждается, будто «в философии ничего нельзя принимать как данность». Вообще, что такое «принимать как данность»? Разве Канта, или Аристотеля мы не принимаем, как данность? Разве законы логики мы не принимаем, как данность? Разве Солнце и Землю мы не принимаем, как данность? Или человека? Очень многое в философии можно и нужно принимать как данность. Возможно, автор тут имел ввиду то, что у философов на всё разные мнения, и они никак не могут прийти к согласию хоть в каком-нибудь вопросе. Но это тоже не совсем так. Есть философские истины, с которыми не спорит ни один философ. Например, те же законы логики. Или моральный постулат: «познай самого себя». Надо просто всегда исходить из общего и общепризнанного, из истинного, и тогда частное будет более понятным.
Выше я уже приводил упоминание Свендсена о Стиче. Свендсен пишет, что Стич утверждал: «если у человека сформировано ясное представление о предмете, истинность отдельных утверждений его уже не особенно волнует». И это вполне понятно. С этим можно согласиться. Но как философ должен находить это общее, как формировать ясное представление о предмете? Свендсен рассуждает так:
«Всякий вопрос – это вопрос о чем-то, и философский вопрос тоже должен быть о чем-то. Но это что-то подразумевает некий предмет, и нам, таким образом, необходимо определиться с предметом философии, если таковой у нее имеется. Предмет философии – это все и ничего».
Здесь мы видим, что посыл верный, но вывод совершенно не следует из посыла. Во-первых, отметим, что «всё» – это не «ничего». Уже в этом кроется противоречие. Во-вторых, если философия изучает всё, то это вовсе не значит, что её предметом является всё. Вернее, сам термин «предмет» здесь как бы раздваивается на два значения. Здесь опять придётся вести разговор о терминах. Например, если задать другой вопрос: «Что именно изучает философия во всём?», то двойственность «предмета» становится заметной. Выходит, что во всём философия изучает что-то конкретное. Так, может, не всё, а это конкретное и есть предмет философии?
То есть, надо понимать, что когда заходит речь о предмете философии, то под предметом может пониматься и область применения философии (всё), и непосредственно сам предмет философии (то, что изучается в каждой области). Вот именно это второе и является основным предметом философии. А области применения философии, действительно, могут быть самыми разными. Следовательно, сам термин «предмет» здесь употребляется сразу в двух значениях, что и ведёт к путанице.
Когда Свендсен, и многие другие философы, говорят о предмете философии, то чаще всего они говорят не о самом предмете, а о разных областях применения философии:
«Поскольку философия должна дать нам целостное представление о мире и наших знаниях, можно утверждать, что предметом философии является всё. Не существует ограничений на те предметы и проблемы, которые могут оказаться релевантными для философа».