Баронесса

— Дело принимает серьёзный оборот, господин Тевтий. Я считаю нужным лично присутствовать при разбирательстве, а для начала хотел бы полностью ознакомиться со всеми собранными материалами. Баронессу пока определите в камеру.

В камеру? Меня, урождённую баронессу Ксанелию Веймар, невинную жертву случайного стечения обстоятельств? О, Ткачиха, за что ты так со мной?

— Олий, отведи нашу гостью в восьмую камеру..

— Камера пустует?

— Нет, господин Жерар, там содержатся несколько девиц из одного заведения, уличенных в применении запрещенных методов магии…

— То есть проститутки, применившие к клиентам приворот? Барон, вы в своём уме? Посадить баронессу к проституткам..? Вы только что сами мне расписали, насколько она опасна и хотите посадить ее в общую камеру?

— Вы считаете, она способна на подстрекательство..?

— Я считаю должным образом ознакомиться с материалами дела и осмотреть место, а после делать выводы. Баронессу определить в одиночную камеру.

После этого Жерар стремительно покинул допросную, барон поспешил за ним следом, Олий тоже вышел ненадолго, но скоро вернулся, знаком приказав следовать за ним. Стражи взяли меня под локоть и повели по мрачным коридорам сыска в камеру. Нет, я не могла поверить, что это всё происходит наяву со мной. Разве могла я влипнуть в такие неприятности по своей воле? И зачем я только сказала про труп..? Хотя если бы я не сообщила об этом, а после его обнаружили, меня бы подозревали ещё и в сокрытии улик! Боги, куда ни глянь, везде подвох, и как прикажете мне выпутываться из этой ситуации?

Тем временем меня привели к «апартаментам», отперли дверь, втолкнули в небольшую комнату. Крошечную, откровенно говоря. Квадратная камера была едва ли трех метров в длину. На стене справа располагалось небольшое окошко, пропускавшее немного света внутрь, у стены напротив была навалена куча соломы и какого-то тряпья, очевидно служившая кроватью. У подножия другой стены в полу темнело небольшое отверстие, а запах застарелой мочи, доносившийся из него, отчётливо говорил о назначении этой дыры. Вот и вся роскошная обстановка.

— Располагайтесь, — ровным голосом бросил Олий, намереваясь закрыть за мной дверь.

— Подождите! Я проведу здесь всю ночь..?

— Не могу знать, если вы понадобитесь, вас вызовут.

— А ужин? Меня накормят или хотя бы принесут воды?

Ответом мне послужил грохот поворачивающегося в замке ключа. Возмутительно, хуже и придумать нельзя! Я прошлась по камере, страдая от нестерпимого запаха. Нет, так нельзя. Я задохнусь от вони быстрее, чем замёрзну здесь от холода. Я подцепила туфлей тряпьё и кое-как допинала до отверстия, потом подошла к зарешеченному окну, надеясь вдохнуть свежего воздуха. О да, под ним было намного свежее, настолько, что через несколько минут у меня зуб на зуб не попадал. Пришлось отойти, я села на кучу соломы, относительно свежей, закрыла глаза и наконец позволила себе расплакаться от обиды. Просидела я так довольно долго и даже, кажется, забылась недолгим сном, прервавшимся от грохота открывающейся двери. В проёме стоял Олий держа в руках поднос с едой. Он поставил поднос на пол и осторожно пододвинул ногой внутрь камеры, рядом поставил небольшой огарок свечи, огонек которой едва рассеивал сгустившуюся темноту.

— Без глупостей, баронесса. Не вздумайте поджигать себя или солому. Через пять минут заберу.

И захлопнул дверь. Я подошла к подносу, в кружке была чистая холодная вода, а вот содержимое тарелки я не рискнула пробовать, голод не настолько мною овладел, чтобы глотать эти комки слизи непонятного цвета. Жаль только, что свечу заберут. Может, попробовать поджечь пучок соломы? Хотя скорее всего не стоит, кто знает какие наказания предусмотрены для нарушителей порядка в подобных заведениях. Через некоторое время дверь снова открылась, Олий пришёл забрать поднос.

— Вы не притронулись к еде.

— Боюсь, я не привыкла к тюремной пище.

— Что ж, ваше право.

Олий нагнулся за подносом, но тут же был сбит с ног, и нелепо растянулся, упав носом в кашу.

Огонёк свечи дернулся и погас, в камере стало темно, только тусклый свет из коридора освещал кусочек тюремной камеры. Олий, ругаясь, пытался оттереть комковатую слизь лица. А мой гость, знакомый мне ещё с прошлой ночи, прижимался к моим ногам мокрым носом и радостно поскуливал.

— Ах ты мой пёсик…

— Какого беса? Этого пса не видели ещё с обеда, откуда он взялся? Сейчас же отдайте пса..

— Думаете, он меня послушает? Пёсик, выходи!. -.. намеренно сладко пропела я. Пёс тявкнул и уселся рядом.

— Отлично, тогда я сейчас его сам заберу.

Олий шагнул в камеру, пёс угрожающе зарычал, обнажая клыки. Сысковик замер в нерешительности.

— Можете позвать подмогу или применить магию.

Я откровенно забавлялась. То, что в тюрьмах магического сыска невозможно было применить силу, знал даже ребёнок.

— Как знаете! Я хотел принести вам одеяло, но придется вам довольствоваться псиной. Впрочем, вам не привыкать. Доброй ночи, баронесса. Ночь будет дождливой и холодной.

Плевать я хотела на это, присутствие пса меня несказанно обрадовало. Я зарылась пальцами в его густую шерсть и пожаловалась на судьбу. Пёс согласно тявкнул пару раз и положил голову мне на колени.

— Не оставлять же тебя без имени. А назову-ка я тебя…Тявтий? Что скажешь? Тявтий?

Пёс тявкнул, а я, довольная собой, и заранее злорадствуя над тем, как позлю барона, улеглась в кучу соломы, и сомкнула глаза. Тявтий растянулся рядом, согревая мне спину своим теплом. Олий не соврал, меньше чем через час небо затянуло тучами, в камере стало так темно, что я едва могла разглядеть свои руки. Если и есть что-то приятное в последних двух днях, так это именно появление Тявтия. Это было последнее, что я успела подумать перед тем, как провалилась в сон под мерный шум дождя.

Глава 4

Грохот! Невероятный грохот, смешанный с воем, разбудили меня. Я попыталась встать из-под навалившегося на меня пса, но у меня это не вышло. Тявтий оглушительно выл мне в ухо, а окружающая темнота осветилась всполохами огня, летевшими в мою сторону из-за оконной решетки. Кажется, в меня стреляли. Тявтий дёрнулся пару раз и затих. Тишина, последовавшая за этим, казалась звенящей. Вдалеке раздались топот, крики, но последний выстрел прозвучал особенно громко, заглушив весь остальной шум.

Меня заливало чем-то липким и горячим, Тявтий не шевелился, и в голове пронеслась мысль, ужаснувшая меня и заставившая проснуться окончательно. Тявтий мёртв. Стреляли в меня, но попали в него. Кто-то всадил в него несколько пуль, и сейчас его бездыханное тело истекало кровью. Приложив все свои силы, я всё же выползла из-под Тявтия и, сев рядом с ним, заревела в три ручья. Дверь в камеру распахнулась, разом заголосили несколько людей, тормоша меня и задавая вопросы. Но я не могла ответить ничего связного сквозь судорожные рыдания. Меня схватили под локти и отвели в лекарскую, бывшую как ни странно открытой в этот поздний час. Внучка лекаря взглянула на меня и, выпроводив стражей, попыталась снять с меня запятнанное кровью платье. Я судорожно обхватила себя руками и продолжала истерично рыдать, не поддаваясь на уговоры. Тогда она залепила мне легкую оплеуху и следом влила какую-то жидкость в рот. Не могу сказать, что быстрее подействовало, первое или второе, но через пару минут моё разрезанное окровавленное платье валялось на полу, а я, пребывая в странном спокойствии, стояла в нише, под тёплыми струями воды. Внучка лекаря деловито осмотрела меня, ещё раз дала выпить какое-то зелье и положила передо мной ярко-оранжевую одежду и нижнее белье грубейшего покроя.

— Что это?

— Надевайте, баронесса. Иного вам сейчас не предложат или вы предпочитаете разгуливать обнаженной по управлению? Что ж, ваше право.

Ну уж нет, я сгребла в охапку арестантскую робу и поспешно натянула на себя предложенное.

— Действия зелья хватит на пару часов, потом можете истерить в своё удовольствие, сколько захочется, — и после сказанного она выпроводила меня рукой, необычайно твёрдой для девушки её телосложения.