Страница 9 из 26
Герцог Бирон для вида имел у себя библиотеку, директором которой назначил он известного глупца.
Педрилло с этих пор называл директора герцогской библиотеки не иначе как евнухом. И когда у Педрилло спрашивали:
– С чего взял ты такую кличку? – то шут отвечал:
– Как евнух не в состоянии пользоваться одалисками гарема, так и господин Гольдбах – книгами управляемой им библиотеки его светлости.
В одном обществе толковали о привидениях, в существование которых Педрилло не верил. Но сосед его, какой-то придворный, утверждал, что сам видел дважды при лунном свете человека без головы, который должен быть не что иное, как привидение одного зарезанного старика.
– А я убежден, что этот человек без головы – просто ваша тень, господин гоф-юнкер, – сказал Педрилло.
Как-то в Петербурге ожидали солнечного затмения.
Педрилло, хорошо знакомый с профессором Крафтом, тогдашним главным петербургским астрономом, пригласил к себе компанию приятелей, которых уверил, что даст им возможность видеть затмение вблизи. Между тем он велел подать пива и угощал им компанию.
Наконец, не сообразив, что время затмения уже прошло, Педрилло сказал:
– Ну, господа, нам ведь пора!
Компания поднялась и отправилась на другой край Петербурга.
Прибыв на место, все полезли на башню, с которой следовало наблюдать затмение.
– Куда вы, – заметил сторож, – затмение давно кончилось.
– Ничего, любезный, – возразил Педрилло, – астроном – мой знакомый… и все покажет сначала.
Как-то проездом в Риге Педрилло обедал в трактире и остался недовольным столом, а еще больше – высокой платой.
Желая отомстить за это, он при всех спросил толстого немца-трактирщика:
– Скажи-ка, любезный, сколько здесь, в Риге, свиней, не считая тебя?
Взбешенный немец замахнулся на шута.
– Постой, братец, постой! Я виноват, ошибся… Хотел спросить, сколько здесь, в Риге, свиней вместе с тобой!
(О Педрилло)
Кульковский
До поступления к герцогу Бирону шут Кульковский был очень беден. Однажды ночью забрались к нему воры и начали заниматься приличным званию их мастерством.
Проснувшись от шума и позевывая, Кульковский сказал им, нимало не сердясь:
– Не знаю, братцы, что вы можете найти здесь в потемках, когда я и днем почти ничего не нахожу.
На параде, во время смотра войск, при бывшей тесноте, мошенник, поместившись за Кульковским, отрезал пуговицы с его кафтана. Кульковский, заметив это и улучив время, отрезал у вора ухо.
Вор закричал:
– Мое ухо!
А Кульковский:
– Мои пуговицы!
– На! На! Вот твои пуговицы!
– Вот и твое ухо!
Как-то в одном обществе очень пригоженькая девица сказала Кульковскому:
– Кажется, я вас где-то видела.
– Как же, сударыня! – ответил Кульковский. – Я там весьма часто бываю.
– Вы всегда любезны! – сказал Кульковский одной благородной девушке.
– Мне бы приятно было и вам сказать то же, – ответила она с некоторым сожалением.
– Помилуйте, это вам ничего не стоит! Возьмите только пример с меня – и солгите! – отвечал Кульковский.
Однажды Бирон спросил Кульковского:
– Что думают обо мне россияне?
– Вас, ваша светлость, – отвечал он, – одни считают Богом, другие сатаною и никто – человеком.
Известная герцогиня Бенигна Бирон была весьма обижена оспой и вообще на взгляд не могла назваться красивою, почему, сообразно женскому кокетству, старалась прикрывать свое безобразие белилами и румянами. Однажды, показывая свой портрет Кульковскому, спросила его:
– Есть ли сходство?
– И очень большое, – отвечал Кульковский, – ибо портрет походит на вас более, нежели вы сами.
Такой ответ не понравился герцогине, и, по приказанию ее, дано было ему пятьдесят палок.
Вскоре после того на куртаге, бывшем у Густава Бирона, находилось много дам чрезмерно разрумяненных. Придворные, зная случившееся с Кульковским и желая еще над ним посмеяться, спрашивали:
– Которая ему кажется пригожее других?
Он отвечал:
– Этого сказать не могу, потому что в живописи я не искусен.
Но когда об одном живописце говорили с сожалением, что он пишет прекрасные портреты, а дети у него почему-то непригожие, то Кульковский сказал:
– Что же тут удивительного: портреты он делает днем…
Поэт Василий Кириллович Тредиаковский часто показывал свои стихи Кульковскому. Однажды он поймал его во дворце и, от скуки, предложил прочесть целую песнь из одной «Тилемахиды».
– Которые тебе, Кульковский, из стихов больше нравятся? – спросил поэт, окончив чтение.
– Те, которых ты еще не читал! – ответил Кульковский.
Тредиаковский, желая поддеть и сконфузить Кульковского, спросил:
– Какая разница между тобой и дураком?
– Дурак спрашивает, а я отвечаю, – ответил Кульковский.
Одна престарелая дама, любя Кульковского, оставила ему после смерти свою богатую деревню. Но молодая племянница этой госпожи начала с ним спор за такой подарок, не по праву ему доставшийся.
– Государь мой! – сказала она ему в суде. – Вам досталась эта деревня за очень дешевую цену!
Кульковский отвечал ей:
– Сударыня! Если угодно, я вам ее с удовольствием уступлю за ту же самую цену.
Один подьячий сказал Кульковскому, что соперница его перенесла свое дело в другой приказ.
– Пусть переносит хоть в ад, – отвечал он, – мой поверенный за деньги и туда за ним пойдет!
Кульковский ухаживал за пригожей и миловидной девицею. Однажды, в разговорах, она сказала ему, что хочет знать ту особу, которую он более всего любит. Кульковский долго отговаривался и наконец, в удовлетворение ее любопытства, обещал прислать ей портрет той особы. Утром получила она от Кульковского сверток с небольшим зеркалом и, поглядевшись, узнала его любовь к ней.
Прежний сослуживец Кульковского поручик Гладков, сидя на ассамблее с маркизом де ля Шетарди, хвастался ему о своих успехах в обращении с женщинами.
Маркиз, устав от поручика, встал и, не говоря ни слова, ушел.
Обиженный поручик Гладков, обращаясь к Кульковскому, сказал:
– Я думал, что господин маркиз не глуп, а выходит, что он рта раскрыть не умеет…
– Ну и врешь! – сказал Кульковский. – Я сам видел, как он во время твоих рассказов раз двадцать зевнул.
Пожилая госпожа, будучи в обществе, уверяла, что ей не более сорока лет от роду. Кульковский, хорошо зная, что ей за пятьдесят, сказал:
– Можно ей поверить, потому что она больше десяти лет в этом уверяет.
Генерал фон Девиц на восьмидесятом году от роду женился на молоденькой и прехорошенькой немке из города Риги. Будучи знаком с Кульковским, он в письме сообщил ему о своей женитьбе и прибавил: