Страница 5 из 26
Возвратившись на родину, в Петербург, Никитин очень бедствовал, так как общество не понимало его картины, покупателей не являлось. Узнав о невеселом положении художника, Петр I повелел ему явиться во дворец с произведениями своей кисти.
Никитин явился и увидел во дворце много собравшейся знати. Государь показал им картины художника. Несколько из картин тотчас же было куплено за ничтожную сумму. Тогда Петр объявил, что остальные он продает с аукциона. Одна была продана за двести, другая за триста. Дороже четырехсот не продали ни одной картины. Осталась непроданной одна картина, и государь сказал:
– Ну, господа, эту картину купит тот, кто меня больше любит.
– Даю пятьсот! – крикнул Меншиков.
– Восемьсот! – крикнул Головин.
– Тысячу! – накинул Апраксин.
– Две! – перебивает Меншиков.
– Две с половиной тысячи! – закричал Балакирев.
– Три тысячи! – сказал дородный Крюков, прорывавший канал в С.‑Петербург.
Государь дал знак об окончании аукциона. Картина осталась за Крюковым. Государь подошел к нему, поцеловал его в лоб и сказал, что канал, прорываемый им в Петербурге, будет называться его именем.
(Из собрания И. Преображенского)
Пушки из колоколов
Петр Великий, нередко бывая в Архангельске, заезжал и на Соловки.
Раз, живя здесь, государь задумал снять самые большие монастырские колокола, чтобы отлить из них пушки. Монахи стали умолять государя отменить это решение и оставить на монастырской колокольне прежнее число колоколов.
– А зачем вам колокола? – спросил государь.
– Созывать народ к богослужению, – отвечали монахи.
– Ничего, – отозвался царь Петр, – если от вас народ не услышит звона, так пойдет в другие церкви. Разве это не все равно?
Но монахи не отставали от царя и ссылались на то, что с отобранием монастырских колоколов умалится слава святых соловецких угодников.
Государь ничего им не ответил на это, а только приказал всем монахам, вместе с игуменом монастыря, сесть на катер и ехать на дальний остров архипелага и там слушать во все уши, что будет, а сам велел три раза перезванивать в монастырские колокола, а потом три раза палить из пушки. Через несколько времени вернулись монахи.
– Ну, что же вы слышали, святые отцы? – спросил царь возвратившихся монахов.
– Мы слышали, – отвечали они царю, – точно будто из пушек палили.
– Ну, вот то-то и есть, – заметил царь, – колоколов ваших вы не слыхали, а пушки славу мою до вас донесли! Так уж лучше давайте мне ваши колокола; я их на пушки перелью, а пушки эти славу святых угодников соловецких распространят до самого Стекольного города.
Волей-неволей монахи согласились на предложение царя и отдали ему лучшие монастырские колокола.
Так и перелил царь Петр Алексеевич монастырские колокола на пушки.
(А. Сергеев)
Петр I и раскольники
Прослышав о проходе через их места Петра, выгорецкие раскольники выслали на выгорецкий ям своих старшин с хлебом-солью. Зная, что они будут являться тому, кого они считали антихристом, кто был для них зверем Апокалипсиса и чей титул представлял собою апокалиптическое число звериное, старшины выгорецкие порядком струсили. Они ждали увидеть грозного судью своего отщепенства и знали наперед, что Петру наговорили про них невесть что.
− Что за люди? – спросил царь.
− Это раскольники, − поторопился объяснить какой-то боярин, а может быть, и генерал, − властей не признают духовных, за здравие вашего царского величества не молятся.
− Ну а подати платят исправно? – справился прежде всего практический Петр.
− Народ трудолюбивый, − не мог не сказать правды тот же ближний человек, − и недоплаты за ними никогда не бывает.
− Живите же, братцы, на доброе здоровье, − сказал царь. − О царе Петре, пожалуй, хоть не молитесь, а раба Божия в святых молитвах иногда поминайте, – тут греха нет.
Старшины выгозерские пришли к Петру с поклоном и с хлебом-солью.
− Государь! − говорили они. − Илья-пророк завтра велел звать тебя в гости.
Петр принял приглашение и обещал быть в погосте выгозерском наутро. Исполнить свое обещание ему, однако, не удалось, так как в ночь пошел проливной дождь, и ехать не было никакой возможности. Утром снова явились старшины и снова просили Петра посетить их погост.
– Нет, старички, − отвечал Петр на вторичную их просьбу, − видно, Илья-пророк не хочет, чтобы я у него побывал: послал дождь. Снесите же ему от меня гостинец.
Так дело и кончилось тем, что Петр пожертвовал на церковь червонцев.
(«Древняя и новая Россия», 1876. Т. I)
Графиня Марья Андреевна Румянцева, рожденная графиня Матвеева, до замужества своего была любовницей Петра I. Случилось как-то, что Петр, будучи совсем не ревнив (он ни к одной женщине не имел привязанности, кроме Екатерины, которая сделалась ему необходимой и которой он всегда был неверен), приревновал Марью Андреевну к другому. Сие случилось в Екатерингофе. Он отвел ее на чердак и собственноручно высек, а потом выдал за бедного мелкого дворянина, любимца своего Александра Ивановича Румянцева, против воли ее родителей. Сие случилось около 1718 г. Сын ее, знаменитый Румянцев-Задунайский, рожденный в январе 1725 г., был последним крестником Петра I.
(Из собрания П. Карабанова)
Петр I, в Москве производя следствие по делу царевича Алексея Петровича, находился в ужасном исступлении; он подозревал всех в соучастии. Все тогда находились в великом страхе; многих брали без разбора в Тайную канцелярию для допросов и пыток: даже на улице разговаривающих внезапно хватали и сажали под стражу. Наконец ужас распространился до того, что во всех домах ворота и железные запоры у окон накрепко запирались.
(Из собрания П. Карабанова)
Яков Брюс
Сухарева башня в Москве – это прежде всего казарма полка Сухарева, потом она принадлежала Адмиралтейству. Брюс, Макаров и другие математики Петровы решали тут математические исчисления на пользу Отечества. Народ думал, что они колдовали и что их волшебные бумаги еще существуют закладенными в одной из стен Сухаревой башни. Писец Петров Козьма Макаров, в оставленных после него записках, уверяет, что Брюс, решая какую-то задачу, лишился вдруг одного из своих товарищей; что этот товарищ бесследно исчез. С той поры в Сухаревой башне математики уже не работали.
(М. Макаров)
Был в свое время великий чародей Брюс. Много хитростей знал и делал он; додумался и до того, что хотел живого человека сотворить. Заперся он в отдельном доме, никого к себе не впускает, − никто не ведал, что он там делает, а он мастерил живого человека. Совсем сготовил – из цветов – тело женское; как быть, − оставалось только душу вложить, и это от его рук не отбилось бы, да на его беду – подсмотрела в щелочку жена Брюса и, как увидела свою соперницу, вышибла дверь, ворвалась в хоромы, ударила сделанную из цветов девушку, и та разрушилась.
(ЖС, 1890. Вып. II)
Ты вот возьми, к примеру, насыпь на стол гороха и спроси его, Брюса, сколько тут, мол, горошин? – а он только взглянет и скажет: вот сколько, и не обочтется ни одной горошиной… да что? Он только взглянет – и скажет, сколько есть звезд на небеси!..