Enigma

– Я просто хотела попрощаться… я любила твоего отца, – прошептала я, ощущая колкий ком, вставший поперек горла при воспоминании о Руфусе. – Моего отца, – имею смелость сказать я.

– Он не был твоим отцом, – сквозь зубы, произнес Мак. Желваки напряглись под его высокими скулами, выдавая единственные нескрываемые по отношению ко мне эмоции – неприязнь, ярость, раздражение. Я хотела ответить хоть что-нибудь, защититься, но не успела: мои легкие резко опустели, и только через мгновение я поняла, что Мак сжал мою шею, до рези в горле, и тут же отпустил, не убирая свою ладонь. – Но он определенно любил тебя. У моего отца была дочь, Кэндис. Сына для него не существовало.

– Не правда. Что ты такое говоришь? И не нужно винить меня в том, что твой отец тепло относился ко мне, заботился о нас с мамой. Я не выбирала где мне родиться, как мне жить, и благодарна ему…

– Да. Не выбирала, – снисходительно напоминает Макколэй. – Как и не выбирала то, что тебя купили. Я преподал тебе хороший урок, отпустив пять лет назад. Отпустил на словах, разумеется.

– На словах?.. – Я, конечно, понимаю, к чему он клонит, но даже не предполагала, что наш разговор примет такой оборот. Зачем. Я. Ему?

– Конечно, Кэндис. Или тебе напомнить, кто ты и чьей семье принадлежишь? – Мак слегка напрягает брови, делая вид, что ему нужна секунда для размышлений. – Кажется, со вчерашнего дня в ней остался один представитель. Мой отец всегда тянул с тем, чтобы официально удочерить тебя. Вопреки его безграничной любви, на бумагах ты и твоя мама, были лишь товаром.

– Макколэй, пожалуйста, – опешив от его заявления, охрипшим голосом молю я. – Просто дай мне уйти. Нам больше нечего делить, да и зачем я нужна тебе? И я никогда не настраивала Руфуса против тебя и… – я вдруг осекаюсь, наблюдая за тем, как меняется выражение его лица. Мгновенно и так странно. Ни капли надменности и презрения. Он смотрит на меня, как Великий Гэтсби смотрел на свой проклятый зеленый огонек.

– Кэндис, как твои дела? – низким голосом перебивает Макколэй, продолжая сканировать каждый миллиметр моего лица, не отрывая от меня изучающего взгляда. Меня снова подташнивает от такой странной перемены в его голосе. Я уже ничего не понимаю, что ему нужно и какую игру он затеял.

Он никогда не спрашивал у меня, как мои дела.

Он не интересовался моей жизнью.

Его брови едва заметно сдвигаются к переносице, когда подушечки его пальцев останавливаются максимально близко к сонной артерии. Черт, он может передавить мне ее в любую секунду.

Только зачем, Мак? Зачем при свидетелях? Если можно утащить меня в свою лабораторию, и изрезать на операционном столе.

– Мои дела, ты серьезно? Замечательно, только отвали от меня, – уголки его губ слегка дергаются, и он удовлетворительно кивает, словно только что подтвердил какую-то только одному ему известную догадку.

– Ты расскажешь мне, где ты была все это время? – почему-то мне кажется, что он спрашивает это таким тоном, словно заранее знает ответ.

«А ты не знал, подонок? В ЕВ-РО-ПЕ.» – чуть было не съязвила я, но вовремя прикусила язык.

– Это тебя не касается. Но если тебе так интересно, то я живу там, куда твоя нога и таких, как ты никогда не ступит.

– Это не так, Кэндис. Твоя жизнь меня очень даже касается. Теперь, – черт побери, что значит это многозначительное «теперь»? – Ты знаешь слишком много о нашей семье, Кэндис. Неужели ты думала, что я отпустил тебя, выкинул на улицу и никогда за тобой не присматривал? Особенно после одного инцидента, – многозначительно произнес Мак. – Неужели не поняла главного? И, кстати говоря, косвенно меня касаются жизни всех сотрудников моей компании, – его глаза вспыхивают чуть ли не триумфальным огнем, и я бы с удовольствием продала душу дьяволу за возможность его потушить.

Воздух покидает легкие, от подобной новости. Не может быть… вот и верь после этого в совпадение. То собеседование никогда не было случайностью. Но зачем Макколэй помог мне с работой?

– Что? «MacFly» твоя компания? Я уволюсь, сегодня же, – выпаливаю я, топая ногой так сильно, что чуть не подворачиваю лодыжку.

– У тебя долг за комнату, да и страховка заканчивается. Куда ты денешься, Кэндис. Пойдешь ублажать Элитов или таких же, как ты? Неплохой вариант. У тебя красивая мордашка, и даже Элиты не побрезгуют, но разве не этого ты избегала, протирая задницей шест в задрипанном баре?

Черт, что он делает? Это так не похоже на Макколэя. На Макколэя, которые за пять лет жизни, завязал со мной лишь один долгий разговор. Может, парочку. У меня создается смутное впечатление того, что он просто пытается вывести меня на эмоции, проверяет почву, или… пытается заставить думать о нем. Пусть в ключе ненависти, но думать много и часто. Вдыхать и выдыхать с мыслью о нем…

Если он думает, что я куплюсь на все эти психологические уловки, то он крупно ошибается. Я, мать твою, воспитанница величайшего ученного, а не одна из твоих пустоголовых кукол.

– Ты просто отвратителен… я никогда не стала бы заниматься подобным…

– Стоп, – отрезает Мак, и его лицо вновь застывает, словно камень, не выражая абсолютно никаких эмоций. – Отвратителен? Я не собираюсь увольнять тебя. И не в моих интересах, чтобы ты обслуживала кого-то другого, – мое сердце замирает на этих словах. – Я имею в виду, работала, Кэндис. Сделай лицо попроще. Я собираюсь тебе предложить более интересную работу, непыльную. В моем офисе. Пора спуститься на землю, Кэндис и вернуться домой.

Вернуться домой…

Предложить работу…

Что ему нужно? Я не понимаю. Пять лет тишины. Ни одного намека, на то, что мы вообще были «родственниками». И тут, я вдруг срочно ему понадобилась в его доме. В его подчинении. В непосредственной близости. Я не понимаю, зачем, и с чего вдруг такой интерес к моей скромной персоне. Что он задумал? Кровавую месть? Жестокую расправу? Но разве я виновата, в том, что его отец оказался добрее, своего бесчувственного сына? Или он затеял все это от скуки? Ради какого-то одному Богу известному эксперимента?

– С какой стати тебе предлагать мне работу? Нет, Мак. Оставь меня в покое. Просто забудь о моем существовании, ты же всегда этого хотел. Кто я вообще такая? Мусор, грязь, невидимка, низшая, недостойная твоего внимания, и таких, как ты, – внутри меня что-то взрывается и слова уже звучат не тихо и робко. Льются несвязным потоком накипевшей внутри лавы.

– Не задавай глупых вопросов. И прекрати истерику, – стальным голосом приказывает Мак, и мой позвоночник мгновенно покрывает холодом. – Мне нужна личная ассистентка, пока не найду другую, более толковую. А потом переведу тебя в отдел работы с корреспонденцией. Я даю тебе ровно месяц на то, чтобы вернуться в особняк по своей воле. Это должно быть твое решение, Кэндис. Денег, что я перевел на твой счет пару часов назад, хватит на то, чтобы без проблем пересечь границу Манхэттена.

Боже… если то, что он говорит – правда, то я точно не понимаю, что происходит. Как он мог знать, что я приду на похороны Руфуса? Не догадываться, а знать.

– Нет, Мак. Я больше никогда не буду жить с тобой под одной крышей после того, как ты выставил нас за дверь.

– Это не обсуждается, Кэндис. Месяц, – и снова эта мягкая угроза в голосе, и даже легкая улыбка, мать его, ломающая все мои стереотипы о его холодности.

– Я не понимаю… целых пять лет, не было ни дня, чтобы ты не мечтал выгнать меня из своего дома. А теперь предлагаешь мне работу? Более того, предлагаешь вернуться в дом? В качестве кого, можно уточнить?

– Неважно, зачем и что я предлагаю. Так или иначе, вариантов у тебя не так много, Кэндис. Ты знаешь, что я могу сделать так, чтобы тебя не взяли ни на одну работу для Низших, и тебе придется торговать единственным, что тебе принадлежит – неплохим телом. Поверь, мне бы этого очень не хотелось. Оно слишком красиво, чтобы я позволил кому-либо испортить его, – из уст Мака это похоже на комплимент, но на самом деле он произнес это таким тоном, словно говорил о вещи. О его собственности.