Вопреки

Ты здесь хозяин.

Секретарша, новенькая, напуганная, не узнаёт. Не знает. В кабинет, не останавливаясь. И снова по нервам — как раньше. Как к папе. Нет. Поправляет себя. Как к себе.

Жесткий взгляд. Жесткий голос. Не я такой, жизнь такая.

Сотрудники разбегаются, совещание закончено. Так, Соколовский, пусть боятся. Пусть уважают. Не эти, так другие.

Свой план описывает коротко, отрывисто. Деловито. Он знает, чего хочет. Прёт вперёд как локомотив. Без остановок.

Нужен юрист. Толковый? Лучший. Акула. Чтобы съесть. Проглотить и не подавиться.

Разжевать, раздробить на крохотные кусочки.

Пусть знает. Пусть жалеет. Пусть… Пусть на хер идёт. После будет не важно.

Сознание собственной силы наполняет медленно, придавая уверенности, растекаясь по телу. Последний шаг, он сложный самый.

В отделение. К ней. К Вике.

Оно тебе надо, Соколовский? Вот серьёзно — оно тебе надо?! Оставь. Пусть живёт. С Даней. Замуж. Дети.

Нравится перспектива? Тошно.

По коридору, к кабинету Пряникова. А сердце в горле, как заполошное. Зачем ты сюда возвращаешься? Зачем, твою мать, ты сюда постоянно возвращаешься?

— Здрасьте. — На губах улыбка. Бесшабашная. Из далёкого прошлого. Как в тот день, в самый первый в отделе.

Вот только лица у всех другие. И эмоции, что в воздухе повисли, звенят.

— Не волнуйся, на свадьбу можете не приглашать. — Он не может отказать себе в этой мелочи. В этой мелочности. Успеть поймать движение её губ. Незаметное. Горькое. Что, Вик, не ожидала?

Я тоже не ожидал. Но вот он я. Здесь. Что делать теперь будешь, Вик? Ко мне? Или с ним?

Игорь с усилием гасит злость. На неё. На себя. Как всегда. С тобой ведь ровно не бывает, да, Вик?

Коридор. Он. Она. Де жа вю.

— Почему не сказал, что выпускают? — Голос звенит от обвинений. За что ты так, Вик?

Думаешь, я бы не сказал тебе? Тогда. В последнюю встречу. Когда ты сказала, что замуж выходишь. Думаешь, издевался? Думаешь, для меня это ничего не значило? То, что между нами. Ничего?

— А зачем ты ко мне приходила? — Вырывается против воли. Хочет обидеть. Задеть. Сказать вот так, небрежно. Пощёчина, хлёсткая, обжигает. Как быстро ты забыла, что я жил этими встречами. Что тобой жил. Каждый день глаза открывал, зная, что опять тебя увижу. А теперь… Не удобно теперь, да? Я теперь для тебя неудобный.

Рабочий день. У людей нормальных. У него — индивидуальный заказ. Мальчонка. Взгляд загнанный. Устал доказывать. Устал добиваться.

У вас есть мама?

Простые слова, а до сих пор как по открытой ране ножом. У меня и папы теперь нет, пацан. Желание помочь приходит сразу. А иначе — как? А иначе зачем он здесь?

Благо связи остались. Знакомые. Не друзья. Связи.

Жека откликается на удивление быстро. Отзывчивый стал. Что, Жек, Даня достал вечной угрюмостью? Игорь хмыкает. Весело. До сих пор не верится, что это всё — правда. Что жизнь снова продолжается. Что не зависит от чужих распорядков и расписаний. Что можно делать всё, что пожелаешь. Почти всё…

Похитители — малолетки. Дилетанты. Ожидаемо. Вот так, Соколовский, только вышел, уже дело раскрыл. Ценный кадр. Ценить только некому.

У дверей отдела снова она. Догоняет. Зачем? Что ты мне хочешь сказать, Вик? Что всё бросишь ради меня? Не сможешь. Тогда не смогла, и сейчас не сможешь. Это в тюрьме я тебе нужен. Несчастный, одинокий, жалкий. Жалеть ты любишь, Вик, а меня нет. Не любишь.

— Если я попрошу всё бросить, бросишь? — Глазами по лицу — жадно, на выдохе. Сердце выбивает быстрее секундомера. А она молчит.

Понятно.

Понятно всё с тобой. Я для тебя слишком неудобный теперь. Ты опять боишься. Всего боишься. Себя боишься. Нас боишься. Любви боишься.

А его вдруг злость окутывает. Заливает глаза, затмевает мысли разумные. Не нужен я тебе, Виктория Сергеевна? Так и ты мне не особо-то.

Ночной клуб — очередной привет из прошлого. Странное место для странной встречи.

Адвокат, уверенный, даже слишком. Понимает с полуслова. Это нравится. Не привык Соколовский подолгу объяснять. У отца перенял. Или понимают, или на выход. Этот из понятливых.

Итак, его ход уже сделан. Можно расслабиться. Можно ожить. Можно вспомнить, что полгода людей не видел. Нормальных. Почти. Вика не в счёт. Опять она… В голове, в мозгу, в мыслях…

Больше женщин нет? Свет клином? Скользит взглядом по клубу, отмечая девушку за стойкой.

Классическая схема — хулиганы, барышня в опасности… К такой подкатить — раз плюнуть. На ночь. Почему нет? Он свободен. Ему сегодня прямым текстом почти сказали. Перед кем отчитываться?

Девушка милая. Простая. Весёлая. И он расслабляется по-настоящему, забывая обо всём. С ней легко. Нет этого напряжения вечного, воздух не искрит, не сгущается. Всё ровно. И не слишком. Она притягивает. Заставляет смотреть на себя снова и снова. Улыбаться. Хохотать в голос.

Как глоток свежего воздуха. Катя.

Всё остальное — естественно. Закономерно. И сладко. Очень сладко.

Игорь купается в ней — в страсти, пульсирующей в висках и ниже, там, где сейчас её руки с ремнём возятся. Целует жадно, словно сто лет никого не целовал. А может, так и есть.

Может, то, что было когда-то — сон. Сладкий. Несбыточный. Несбывшийся.

А Катя — вот она. Податливая. Жадная. Жаркая.

То, что надо. То, что искал. На ночь. А может, больше. Чем чёрт не шутит? Он же теперь один. Никому не обязан. Ничем.

Секс неистовый. Словно подростки. Когда такое было? Пол, стол, снова пол, кровать — ей так просто не насытиться.

Останавливаться — не хочется. Так и двигаться в одном ритме. До утра. До серого рассвета. Затихать и лениво гладить, пропускать волосы сквозь пальцы. Говорить ни о чём и обо всём. Уютно.

С ней не надо напрягаться. С ней не сложно — просто. А ему только этого и надо сейчас — чтобы просто. Устал от сложностей. Устал преодолевать. Устал доказывать. Устал.

Просто лежать вот так — ни о чём не думать. О том, что вместе видеть не должны. О том, что мужчина чужой дома ждёт. О том, любит она или нет…

Здесь всё это — не важно. И потому уютно.

========== 16. Не лги себе ==========

Беспокойство сковывает не хуже мороза. Снег скрипит под ногами, падает на плечи. Он останавливается у входа в отделение, и ждёт, ждёт её отчаянно и тревожно, то и дело поглядывая на часы. Она опаздывает. Почему? Раньше такого не было. Что-то случилось.

Нет. Только кажется. Вот она. Вика. Стоит напротив. Смотрит осуждающе. Ей в руки — самое дорогое. Ей в руки — себя. Своё сердце. Свою душу. Прими, Вик. И хватит уже. Хватит бегать друг от друга, как дети малые.

Её лицо кривит усмешка. Презрение. Холод. Так холодно, что дыхание в груди стынет, и липкий страх по сердцу шарит, острыми когтями царапая.

В чём он не прав? Почему он всегда во всём не прав? Что я делаю не так, Вик?!

Слова бьют наотмашь, хуже пощечины. Уж лучше бы ударила. Легче бы стало. Она произносит то, о чём сам всё это время думал, о чём даже заикнуться боялся. Ты же знал, что так будет, Соколовский! Знал. Так почему же сейчас так больно?

Убей меня, Вик. Лучше убей. Всем лучше станет.

Он едва успевает осмотреться — кладбище. Знакомая могила. И пистолет. Она смотрит, не мигая, не дрогнув нажимает на курок. Выстрел. Конец.

Игорь открывает глаза резко, задыхаясь от страха. Кошмар. Когда Вика тебе в кошмарах являться стала?

Твой личный кошмар.

Игорь усмехается, поворачивает голову на шум.

Катя.

Стоит спиной, слегка пританцовывает. Варит кофе. И отчего-то становится так спокойно на душе, будто так и надо. Будто он всю жизнь в этой постели просыпался.

— Свари и мне. — Да, ты хороша, Кать. На ночь.

— Сам свари. — Она хитро улыбается, как маленький нашкодивший котёнок. Хочется потискать. Игорь фыркает весело, поднимается с кровати. Пора собираться. В любом случае, ночь подошла концу. А продолжать…

Первым делом к телефону.

Я отменила свадьбу.