Вопреки

Хватка ослабевает. Его поднимают, но ноги всё равно не держат, подламываясь перед телом.

Па-ап. Папа. Ты… Как же ты… Зачем, пап? Ну зачем? Руки дрожат. Боль, оглушающая, ошеломительная приходит откуда-то, накрывая с головой.

«Ему неудобно. Переложить бы, рука, наверное, затекла так лежать. И глаза. Спокойные. Смотрят обречённо. Не смотри на них, пап. Не надо».

Игорь поднимается нехотя. Нет-нет, он всё понимает — люди работают. Позволяет себя увести, слушает что-то. Какие-то слова утешения. Кивает. Кажется, даже впопад.

И чувствует. Чувствует, как поднимается ледяная ярость, слепящая. Обжигающе-холодная. Как отступает боль, уходит глубоко, прячась от злости. Как сжимаются в кулаки руки, а тело наполняется силой, переливающейся через край.

Он отомстит.

Это не сложно. Ударить Пряникова и то сложнее. Его хотя бы жалко.

Офис Игнатьева сверкает стеклом и хромом. Идти вперёд, не останавливаясь. Расталкивая всех, кто пытается задержать. Он просто убьёт его. И всё. Уничтожит очередную тварь. Это ведь его работа. Он же не просто так в полиции служит. Это его долг.

Игорь застывает на пороге. Смотрит на него, на спокойную уверенность. На силу, которую он сейчас представляет. И ярость накрывает мозг, сжимая ледяные объятия.

Выстрел. Раз, два, три, вся обойма. Всё в него. В голову. Как папу.

Ничего. Ни-че-го. Стекло. Пуленепробиваемое. Это конец.

Его выводят из офиса, заламывая руки, а ему уже всё равно. Апатия высасывает всё из тела, оставляя пустую оболочку. Кончился. Он кончился. Теперь уж точно.

Люди, лица, голоса — всё сливается в один звук, жужжащий, неприятный. Глупый. Он скользит равнодушным взглядом по этой толпе и замирает.

Вика. Ты здесь зачем?

Даже отсюда он чувствует её. Чувствует её боль. Горькая усмешка кривит губы. Прости, Вик. Но завтра я не приду. Ты поставила не на ту лошадь. Она была бешеная, пришлось пристрелить.

========== 12. Не сойди с ума ==========

Комментарий к 12. Не сойди с ума

Эта глава родилась благодаря Ольге, которая буквально вложила идею мне в голову и заставила её реализовать!))Спасибо тебе, мой дорогой читатель!))

Действие происходит с момента разговора Вики и Игоря после пожара на его даче и угона пожарной машины.

Злость. Она медленно тлеет внутри, грозясь взорваться постыдным и мерзким скандалом. Нет, Родионова, ты не такая. Ты не будешь истерить. Да и было бы из-за чего! Из-за измены даже-не-твоего мужчины!

Не всё ли равно, кого он притащил в кровать. И кого притащит туда потом. Всё. Равно. Определённо всё равно.

Руки в кулаки, раздражённо смахнуть слёзы. Плакать ещё из-за него не хватало. Ты сомневалась, что тебе делать? Так радуйся — он сам тебе подсказал. Сам за тебя всё решил. Ты ему не нужна.

И жизнь у него налаживается. Вон, отец не виноват. Рапорт написал. Сейчас выпорхнет из отделения и не вспомнит о тебе, Родионова. И всё слова его — чушь, что в постели говорят. Ты тоже много чего ему говорила.

Память угодливо подбрасывает то, что стоит забыть поскорее. Кольцо его рук, в которых как дома — уютно. Дыхание, что обжигает мочку уха, вызывая улыбку. Смех, тихий, приглушённый, хриплый. Интимный.

Вика выдыхает сквозь зубы, почти переходя на бег. Коридор пустой. Все ушли. И на душе тоже удивительно пусто. Будто лимон — до капли выжата.

Забиться бы сейчас в уголок и… Что «и», Родионова? Ты помнишь? Не сметь рыдать! Не думать о том, что обидно. Что ночью чуть с ним не умерла. Что молилась, молилась, чтобы жил. А теперь…

А теперь по разным дорожкам. И только память не сотрёшь. Как бы ни хотелось. Память о яркой вспышке, осветившей жизнь. В яркие краски расписавшей.

Пусть уходит. Пусть. Вика сжимает подоконник, бездумно глядя в окно. Пусто. Хлопает дверь. Выбегает Игорь. Уже домой. Горькая усмешка кривит губы. Следом Пряников. Вика выпрямляется. Тяжелое предчувствие холодит позвоночник, скатываясь в живот. Что-то случилось. Что?

За ними, не раздумывая. Визг колёс — машина срывается следом. Вика выбрасывает руку — такси поймать не сложно. Что случилось с тобой, Родионова? Так и будешь, как собачка, за ним бегать?

Вика упрямо распрямляет спину. Что-то случилось. А значит, она может понадобиться. А потом уйдёт. И слова не скажет больше. Ни упрёка, ни поддержки.

Впереди — оцепление. Сердце летит вниз, сбивая дыхание с ритма. Вика не глядя сует деньги водителю, на ходу проверяя оружие. Что там — не разглядеть. Машина Пряникова давно стоит здесь. Пустая.

В висках пульсирует страх. Рука неосознанно сжимает пистолет, не спеша вытаскивать из кобуры. Тут и без тебя, Родионова, спецов хватает. Одних в штатском несколько машин. И репортёры. Что тут случилось?!

Она идёт вперёд, вслушиваясь в обрывки фраз, чувствуя, как в глазах темнеет. Игорь. Только не наделай глупостей, Игорь. Только не сорвись, прошу.

Пряников с ним. Должен удержать. Должен.

За спиной рёв мотора — машина начальника скрывается в пыли, заставляя отскочить репортёров. А те, почуяв добычу, уже сматывают провода, хватают камеры.

— Можно с вами? — Вика сама не знает, зачем хватает за руку молоденькую девушку, несущую микрофоны.

— Я из полиции. Это наш сотрудник. — Журналистка окидывает Вику заинтересованным взглядом и кивает, уже придумывая сенсацию.

Машина несётся, подрезая, внутри весело. Обсуждают горячие новости. Убийство Соколовского-старшего. Сына его, который бросился мстить. В том, что он знает, кто виноват сомнений ни у кого нет. И теперь вся стая мчит по следу зверя. И Вика с ними. Сидит в углу. Молчит. В себе. В себя.

Только не уничтожь всё, Игорь.

Не успевают. Они не успевают. Она чувствует это ещё на подъезде к огромному зданию. Внизу уже стоит полиция. Когда они здесь? Как? Вика вылетает первой. И останавливается. Ноги не идут.

Его выводят. Руки за спиной. Не церемонятся. Что ты наделал, Соколовский? Что, твою мать, ты наделал?!

Комок в горле. Не проглотить. Не вздохнуть. И мысль одна. Нелепая. Страшная в своей простоте.

Всё кончено.

Заметил. Он её заметил, а ей как ножом по сердцу. Остро. Колко. С мясом.

Молчит. А в голове криком исходит.

Стоит. А в голове на коленях к нему ползёт.

Слеза, неподвластная, своевольная сбегает вниз, к губам.

Не дрогнет.

Не дрогну я, Соколовский. Я тебя вытащу. Вытащу, а потом убью.

— Андей Васильевич, но так же не может быть. — Пряников морщится, как от зубной боли.

— Достала, Родионова. — Устало. Он и сам не знает, что делать. Куда бежать. К кому.

— Андрей Васильевич. — Голос срывается, но Вика моментально берёт себя в руки. — Почему нам ничего не говорят? Уже несколько часов прошло. Так не бывает. Даже пресса больше нашего знает.

— А ты не поняла ещё, Родионова? — Пряников оборачивается резко, рвёт на шее узел галстука. Вздыхает. Продолжает тише. — Нам ничего не скажут. Никто. Ничего. А пресса… Игнатьеву на руку их предположения. Он развлекается.

Вика сжимает губы, смотрит перед собой. За окном темно — бесконечно долгий день закончился. Ещё в обед всё было хорошо. Ещё в обед она на него злилась. Ненавидела. Почти.

А сейчас… Что сейчас, Родионова?

Сейчас — собранность. Холодность. Расчётливость. Никаких эмоций. Глубже. Дальше. Не сейчас. Позже. Потом. Когда-нибудь. Когда Игоря выпустят.

— Иди домой, Родионова. — Пряников вздыхает, падая в кресло. Вытягивает ноги под столом.

— Иди. Сегодня мы точно ничего не узнаем.

Вика машинально кивает. Поднимается. Из отделения прямиком к дороге. Поймать такси. Назвать адрес. Сейчас только туда. Может, пропустят.

Холодно. Ей холодно, несмотря на жару. Последние деньки августа. Отпускники возвращаются в город. Дети собираются в школу. Жизнь кипит. Бьёт ключом. По голове. По голове ключом, Родионова.

Вика смотрит на стальную дверь, ставшую почти родной за эту неделю. Отпуск за свой счет. Никто ничего не спрашивает. Все понимают. Или делают вид.