Варианты

Все происходило настолько быстро, что сейчас, на балконе, сползая спиной на пол, я удивлялась, насколько подробным было воспоминание – почему-то оно занимало больше времени, чем произошедшая реальность.

Маша отшвырнула брата к стене, ослепленная ярким светом, она уже не имела прежней нечеловеческой силы, но все же была сытым вампиром, о которых впоследствии я узнала все. Поэтому у Ваньки перехватило дух от удара, но буквально через секунду он бросился в новую атаку.

Дочь взвизгнула, отбрасывая опустошенное тело недавно близкого человека, и бросилась к балконной двери. Нож успел задеть ее спину, разрывая тонкую ткань ночной рубашки и оставляя ровный глубокий след. В следующую секунду в сторону полетели мешки с одеждой, которыми была завалена дверь, она работала быстро и сосредоточенно, и я, не желая привлекать внимание монстра, которого выкормила своим молоком, схватила сына и оттащила его назад. Он попытался скинуть мои руки, глаза мальчишки горели яростью и азартом. Секунд через тридцать вампирша была уже на балконе. Перед тем, как спрыгнуть на землю с высоты четвертого этажа, Маша повернулась. Она выглядела растерянной и одинокой. Хотя, возможно, мне показалось в темноте. Заболевшие не чувствуют ничего, кроме голода, пока не достигают перенасыщения. А для этого им нужно “выпить” не один десяток человек. Или не один десяток литров донорской крови.

Все это я узнаю позже. Уже после того, как Ванька пропадет на улицах ночного города, после года полубессознательного состояния от боли, которая разрывает изнутри и не дает дышать. В то время, когда я научусь защищаться и защищать других.

***

А потом они вдруг поумнели. И запросили мира. На то, чтобы понять, что худой мир лучше доброй ссоры, у выживших ушло еще пара лет. Спустя 4 года, после того, как в ту памятную ночь я вышла из квартиры, я вернулась обратно. Бесчувственно и методично я убралась. Запаха уже не было – разбитое кем-то окно послужило прекрасным подспорьем в этом, а морозные, как никогда, зимы, выморозили брошенный дом.

Вскоре запустили центральное отопление, дали воду. Жизнь вернулась в прошлое русло. Почти.

Люди не заражались снова, но вирус, который проник в генные цепочки пять лет назад, еще делал свое черное дело. Он мог “стрельнуть”, превращая человека в монстра за секунду. Вампиры забирали новообращенных и “воспитывали” их, отпаивая донорской кровью и не позволяя убивать людей. Жизнь продолжалась. Но не у всех.

Я встала с пола, непроизвольно покряхтывая – все-таки сорок семь лет, не детский возраст, да и кочевая жизнь не прошла даром. Отправилась внутрь квартиры, и вдруг замерла, дыхание пережало, и чувство одиночества попыталось задушить меня. Ощущение было настолько сильным, что я инстинктивно потянулась руками к горлу, пытаясь ослабить хватку.

Черт побери, что происходит? Какие, нафиг, вампиры, какие, к чертовой бабушке, доноры! Я сошла с ума, мне нужна помощь!

Или наоборот? Я до такой степени ошалела от одиночества, что придумала себе спокойную счастливую жизнь, проигнорировав смерть близких? И опять же – я в любом случае того. Ку-ку…

Или это розыгрыш? Огляделась вокруг, пораженная этой мыслью, готовая увидеть отблеск скрытой камеры или притаившегося на балконе соседнего дома оператора. Да ну, бред! Такие изменения всего, что меня окружает, недоступно никому, даже сверхчеловеку. Только моему сознанию…

Я заскочила в комнату, хлопнув балконной дверью. Она недовольно зазвенела стеклом. Бросилась к шкафу, в котором хранились фотографии. Вот же все альбомы – разбухшие и покореженные от пережитых перепадов температуры, но те же. Вот мы – Ванька в восьмом классе, так старается казаться взрослым, но такой трогательно-маленький. Машка на выпускном – дерзкая, красивая, в шикарном платье. Мы за ним ездили в соседний город, за 300 километров, ничего, что можно было найти в нашем городке, дочку не устроило. А вот и последняя фотография – примерно за две недели до начала этого ада я забирала проявленные снимки из ателье. Мы вчетвером стоим на фоне огромного куста сирени. Все, больше ничего. Нет альбома с фотографиями с Машкиной свадьбы, с выпускного сына. Засунув руку поглубже в шкаф, достала три коробочки непроявленной пленки. На одной из них как раз фотографии прекрасного июньского дня – я не успела унести в ателье снимки с выпускного Ивана. Фотоаппараты лежат здесь же. Пленочный, мой любимый, с севшими батарейками, и современный, цифровой, стоивший пять лет назад бешеных денег. Он тоже не включился, а шнур для подзарядки я не нашла. Поняв бессмысленность своих действий, я с бешенством захлопнула дверцу шкафа, так, что он пару раз опасно качнулся.

Примерно через полтора часа, устав от тяжелых, перекатывающихся в мозгу, словно большие гладкие камушки, мыслей, я уснула. Не гася света.

***

Ванька хотел похоронить отца, но у меня почему-то не хватило силы воли просто зайти в нашу семейную спальню.

Мы пытались куда-то звонить, игнорируя крестики на палочках, показывающих связь, на наших телефонах. Экстренная линия была постоянно занята. в тот момент я сильно пожалела об отрезанной радиоточке, уж по ней-то наверняка можно было получить какую-то информацию.

Рассвет занимался, обещая прекрасный солнечный летний день. Мы собрали пару рюкзаков, взяв самое необходимое. Сын положил в карман любимую модельку, черный хромированный БМВ, настоящую копию автомобиля, с открывающимися дверками и искусно выполненным логотипом компании. Я собрала всю еду, которую нашла в квартире, понимая, что сейчас вряд ли с легкостью можно забежать в круглосуточный супермаркет за парой сосисок. Не забыла и про теплые вещи. Перебороть себя и войти в спальню я так и не смогла, поэтому взяла толстовки сына, все, которые вошли в рюкзак.

Вооруженные ножами, сначала попытались достучаться до соседей по этажу. В двух квартирах за дверями стояла гробовая тишина. В третьей, там, где жила молодая пара с ребенком и красавцем-сенбернаром, на наш стук кто-то откликнулся рычанием. Не собачьим рычанием. В дверь с обратной стороны ударило тело, полотно опасно завибрировало, но выстояло. Ума у новоявленного кровопийцы явно недоставало – открыть засов или вставить и провернуть ключ он не догадался. Хотя что-то мне подсказывало, что в соседской квартире бушевала все-таки она, а не он, слишком уж высоким было рычание, женским каким-то, что ли.

Опасаясь, что другие двери не окажутся такими крепкими, я потянула сына на улицу, отговорив его от эксперимента по поиску живых соседей.

Город как будто вымер, тишина стояла страшная, как перед большой бедой. Или после. Кровавые разводы тут и там пятнами проявлялись на асфальте. Со стороны центрального проспекта один раз донесся звук мотора. Мы решили идти в сторону здания администрации, почему-то Иван надеялся найти там живых нормальных людей. Мне хватило юмора пошутить насчет того, что там и раньше-то, до вируса, нормальных людей отыскать было сложно, и мы даже немного посмеялись.

А птицы старались вовсю. Не заглушенные, как обычно, шумом города, они чирикали и курлыкали на все лады. Листва, яркая, сочная, отмечая разгар лета, даже резала глаз своим зеленым кипением. Что и говорить, наш маленький городок всегда утопал в зелени, но раньше это было как-то не столь заметно, сглаживалось, пряталось за бытовыми проблемами.

Мы шли прямо посередине дороги, опасаясь обочины, ведь высокая трава могла таить в себе множество опасностей, и еще больше озверевших людей. По пути нам попалось несколько машин, в большинстве своем застывших изваяниями на своих полосах. Пара автомобилей лежали на крышах на обочинах. Надо всеми кружились тучи жирных блестящих мух. Кровь владельцев или пассажиров окружала транспорт липкими потеками, и я порадовалась, что мы в спешке забыли позавтракать. Пару раз на нас кидались ошалевшие собаки, оставшиеся без хозяев. Но мы легко отбивались от них, даже не применяя силу. Одна бело-рыжая упитанная псина тащила человеческую руку с татуировкой на предплечье. Увидев нас, она положила добычу на асфальт и оскалилась. Затем взяла поклажу поудобнее в большую клыкастую пасть и обогнула нас по широкой дуге. Я ужаснулась от мысли, что вскоре по городу будут шастать стаи собак-людоедов.