Страница 8 из 10
Сначала они шли по разбитому и выщербленному асфальту, а потом, когда впереди показалась размытая дождями и разбитая тяжёлыми машинами просёлочная дорога, Маринка скинула туфли и влезла в неуклюжие бахилы.
– От папки остались, – она тяжело вздохнула и привычно шагнула в осеннюю грязь.
– Иначе – не пройдёшь, – она оглянулась и почему-то смутилась. – Каждую весну и осень такая распутица. Ничего, тут уже недалеко! Сейчас пройдём березняк и все, Пролетарка.
Они прошли с полкилометра, когда впереди просветлело и показались убогие, покосившиеся бараки, а чуть поодаль – россыпь стоявших в крайнем беспорядке частных домов.
– Эти бараки ещё пленные немцы строили.
Они поднялись на небольшой пригорок, откуда Пролетарский был виден, как на ладони.
– Устал? – она с материнской заботой, чуточку насмешливо смотрела на взмыленного Мишку, который, тяжело дыша, встал рядом.
– Немножко, – честно ответил парнишка, с недоверием рассматривая неказистые, наполовину вросшие в землю постройки. – И что, в этих бараках можно жить?
– Конечно! – Марина искоса и, как показалось парню, обиженно посмотрела на Мишку. – Мы с бабкой там живём. Вон в том, в крайнем бараке, – она показала рукой на строение, стоявшее чуть в отдалении от остальных, возле самого леса.
– Пойдём, – она шагнула вперед. – А то мне тебя ещё домой провожать.
– Не надо меня провожать! – Мишка обиженно посмотрел на Маринку. – Сам дорогу найду! – он недовольно засопел и двинулся следом.
Бабушка Марфа приветливо встретила гостей и прямо с порога усадила их за стол.
– Помоги-ка мне, Маринка! – позвала она с кухни, и девчушка, ободряюще кивнув насупленному Мишке, скрылась за перегородкой.
– Жених твой? – расслышал паренек приглушённый вопрос и невольно напряг слух. – Маленький какой-то! Сколько годков-то ему?
– Ну, бабушка-а-а! – обиженно протянула Маринка и чем-то загремела. – Скажешь тоже! Так, знакомый. Они не очень давно сюда переехали.
– Тогда понятно, – выходя из кухни, удовлетворенно произнесла старушка. – Сейчас покушаем ухи да пирогов с рыбой. Маринка самолично наловила! – похвалилась бабка, обращаясь к гостю.
Мишка наотрез отказался обедать и, попив чаю с пирогами, они вышли на улицу.
– Ты не замёрз? – заботливо спросила Маринка, зябко передернув плечами, и застегнула ему куртку на верхнюю пуговицу. – Холодина какая! – Ну, и как тебе Пролетарский?
– Как у нас на кордоне. Такая же грязь, только реки такой большой нет, – Мишка неопределенно пожал плечами.
– Ой! – спохватилась Маринка. – А река-то! Пошли, чего покажу! – она схватила Мишку за руку и потащила за собой.
Они быстро миновали небольшой посёлок и вышли на крутой, обдуваемый ветрами, берег. Переполненная осенними дождями река в этом месте делала поворот и, закованная в отвесные скалистые берега, сужалась. Не отпуская руки, Маринка вела паренька дальше, через заросли густого ельника, туда, где слышался неясный шум и плавали обрывки тумана. Облизнув ставшие влажными губы, Мишка ощутил солоноватый привкус.
– А почему туман солёный! – крикнул Мишка, потому что грохот воды становился все сильнее.
– Здесь солёный водопад. Подожди! – они забрались на высокую скалу, и у Мишки перехватило дыхание.
– Ни фига себе! – восторженно произнёс он, широко раскрытыми глазами разглядывая величественную панораму. – Что это?
Мощный поток низвергался вниз, в широкую естественную бухточку, где успокоившаяся вода, подпитываемая множеством ручейков, постепенно возвращалась в обычное русло и текла дальше величественно и спокойно.
– Это странное и необъяснимое явление природы, – услышал Мишка голос девчонки. – Чуточку солёная вода только в водопаде. Очевидно, здесь, по соляным залежам протекает подземная река, растворяется в основной воде, а дальше течёт нормальная. Может, оседает, – Маринка запуталась и смутилась. Хотя она была старше Мишки, гораздо больше разбиралась в естественных науках, но никак не могла найти разумное толкование этому необъяснимому феномену.
– А знаешь, сколько народу сюда приезжает? Воду с водопада набирают, считают её святой. Правда, только летом, – она сожалеюще вздохнула и внезапно заторопилась:
– Пойдём в посёлок. Скоро автобус подойдёт.
С этого дня Мишка стал на Пролетарке частым и, надо признаться, желанным гостем.
Долгожданная весна, приходившая в северные края в середине апреля, словно очнувшись от спячки, бурно наверстывала упущенное время. Тёплое солнце буквально за неделю согнало основной снег, и река, делая слабые попытки скорого пробуждения, слегка вздыбилась и притихла перед ледоходом.
А что касается Маринки с Мишкой, так это только на первый взгляд казалось, что ничего не изменилось, а на самом деле их дружеское общение ненавязчиво перешло в следующую, более определенную фазу. Детство кончилось…
«Может она в меня влюбилась?», – недовольно размышлял он, невнимательно слушая философские рассуждения Егорыча, с которым они строгали во дворе доски для скворечников.
– Вот, например, любовь! Не удивляйся, но ты ещё недостаточно взрослый, чтобы понимать значение этого слова, – старый учитель внимательно посмотрел на притихшего Мишку. – Можно любить Родину, край, в котором ты живёшь, своих родителей. И совсем другие чувства ощущает парень по отношению к любимой девушке, – парнишка невольно вздрогнул и подозрительно покосился на мудрого старика, читавшего его мысли.
– Вот ваша дружба с Мариной Кравцовой, которая не является особым случаем в педагогической практике. Известно множество примеров, когда ручеёк детской дружбы превращался в полноводную реку любви на всю жизнь. У Марины ощущаются излишки материнской любви, которую она, к сожалению, недополучила в детстве, и теперь с удовольствием отдаёт её тебе. Я, со своей стороны, отдаю тебе то, что тебе не успел дать твой отец. Это тоже своего рода любовь. Придёт время и ты отдашь кому-то или за кого-то свою жизнь, любовь… Это естественный жизненный процесс, круговорот, так сказать…
– А я мамку люблю! – твердо заявил Мишка. – И папку, – шепотом добавил он, и на глазах ребёнка показались слёзы. – А что, ещё кого-то надо?
– Обязательно! – твёрдо заверил учитель. – Ты вырастешь, у тебя появится женщина, жена, наконец. Но ты никогда не должен забывать своих родителей, самых близких людей, которые подарили тебе жизнь. А это, брат, бесценно! И чем раньше ты это поймешь, тем лучше будет для всех.
– А как же Маринка? – Мишка робко посмотрел на Егорыча. – Почему я должен отдать ей свою жизнь?
– Это в переносном смысле, – негромко ответил старик. – Подрастёшь – поймёшь! Ты подумай над моими словами, а завтра приходи. За травами пойдём!
Мишка не спеша шел домой, пытаясь унять поднятую учителем в голове мысленную сумятицу.
«За мамку я, наверное, смогу умереть, а причем тут Марина? Нет, неправильно говорит Егорыч! Не хочу я умирать! Маленький я!», – резонно подумал он, вспоминая папку, неподвижно и отчужденно лежавшего в гробу, и, невольно поёжившись, прибавил шагу.
На следующий день, когда Мишка обувал сапоги, собираясь пойти с Егорычем в лес, его окликнула мамка:
– Останься, сынок! Надо поговорить, – удивленный парнишка недовольно засопел носом и нехотя прошёл на кухню, где в воскресное утро собралась вся семья.
– Тут вот какое дело, – осторожно начала тётка, дождавшись, пока Мишка усядется за стол, и обращаясь преимущественно к нему. – У вас появилась возможность купить свой дом, – тётя Нюра покраснела и затараторила, словно оправдываясь:
– С соседнего корпуса рассчитывается и уезжает медсестра, а у неё небольшой домик на Пролетарке. Упаси Бог подумать, что я вас гоню! Живите, сколько хотите, но ты же хотела купить дом, Шурка? – она робко посмотрела на сестру и снова перевела взгляд на Мишку. – Если денег не хватит – мы добавим. Ну, что вы думаете?
– А тут и думать нечего! – авторитетно подхватил дядя Вова, стараясь не глядеть на родственников. – Когда ещё представится такая возможность, а Пролетарка, вот она, рядом! А к нам в любое время милости просим! – с нажимом добавил он.