Эллиниум: Пробуждение

В ответ Солодан напустился на мальчика с такой яростной бранью, послал на его голову такие страшные проклятия, что тот постеснялся задать еще один мучивший его вопрос: как же храм мог стоять на своем месте уже тысячу вёсен, если каждые триста девяностно девять боги истребляют людей за то, что он рушится? Не напрасно отец научил Пескаря считать – необходимое умение для будущего царя.

Через несколько дней после того разговора Пескарь набрался смелости и перед сном спросил у матери – как же так? Неужели боги действительно настолько безжалостны, что покарают их всех, когда рухнет храм? И зачем они нарочно путают нас так, чтобы мы не могли толком посчитать вёсны своих оставшихся жизней?

– Не думай об этом, Пескарик, – ответила мама. – Все эти сложные вопросы про богов, пророчества и прочее – оставь это жрецам. Это слишком запутанно, чтобы нам понять. Хочешь сладкий финик?

Пескарь, конечно же, хотел.

2

Когда юноша спустился с Холма, уже сильно стемело, и оказалось, что воины отца повсюду ищут его.

– Куда ты запропастился, мальчишка?! – воскликнул царь, гневно сдвинув брови, когда Пескарь вышел на площадь. Отец сидел за длинным столом, вместе со всеми старейшими воинами, и гости были здесь же, по левую руку от царя. – Сказано же было: приходить на закате!.. Но об этом позже, – прервал себя царь, – садись подле меня, сегодня ты будешь слушать, и слушай внимательно. Ибо все, что будет сказано, коснется и тебя.

Пескарь ловко перескочил скамью и сел по правую руку от отца, между ним и первым воеводой города Рубачом. У Рубача не было половины левой ладони и всех пальцев – ему отсекли их во время одной из многочисленных битв, в которых, как знал Пескарь, тому довелось участвовать. Но это не мешало Рубачу ловко обращаться с рубилом – тяжеленной секирой, которая всегда висела у него на поясе. Здоровой рукой он крепко сжимал рукоять, а с помощью обрубка умело направлял или удерживал ее, отбивая чужие и усиливая свои удары.

– Достопочтенные послы Кадма! – начал царь, обратившись к сидевшим ошую гостям. – Старейшины города и я, царь Тверд, собрались здесь, чтобы выслушать вашу просьбу. Уши наши открыты. Говорите!

Старший из гостей, сидевший ближе всех к отцу, облаченный в бронзовый панцирь, чешуйки которого поблескивали в свете факелов, грузно поднялся на ноги.

– Достопочтенный царь Тверд, и вы, старейшины Города-в-Долине! – солидно начал посол, время от времени оглаживая черную, без единого седого волоска бороду. – Это говорю я – воевода Барам, верный слуга Василия, царя Кадма. Слушайте и не говорите, что не слышали! Наши города, ваш прославленный Город-в-Долине, и наш достойнонаселённый, омываемый волнами Кадм, помнят долгие годы совместных добрых дел. Наши предки были от одного корня, от семени прославленного героя Адма, от имени которого получил название наш город. Мы связаны прочными узами брачных союзов, мы ведем торговлю столько, сколько помнят стены Кадма. Вместе мы участвовали во многих битвах, вместе победили множество врагов. Коварных гуматов, напавших на наши земли из темноты. Разорявших наши торговые пути черноруких таглаков. Вместе ходили в дальний морской поход на город Белых Камней. И всегда сражались по одну сторону, никогда наши воины не поднимали руки друг на друга!

Старейшины Города-в-Долине встретили речь гостя одобрительными возгласами. Даже обычно бесстрастный Рубач удовлетворенно кивнул.

– Друзья мои и братья из Города-в-Долине! Вновь коварные враги замыслили против нас худое. Вновь нашей мирной жизни угрожает опасность. Уже две весны ни один капитан, ведущий корабль в Кадм или из него, не может чувствовать себя в безопасности. Дикари с острова Раадос подстерегают их в узких проливах, нападают на торговцев и грабят их, а моряков и купцов убивают. Лишь двум из трех кораблей удается пройти мимо их засад, не терпя ущерба. Но дальше может быть только хуже, ибо раадосцы набирают силу!

– Проклятые пираты, разрази их Пробудившийся! – воскликнул Силач, младший из старейшин Города-в-Долине. Он действительно был очень широк в плечах, хоть и на голову ниже царя, и силен, как буйвол. Во всяком случае однажды он, поспорив с двумя другими воинами, в одиночку впрягся в плуг, который обычно тянули сразу два быка, и вспахал на поле целую борозду длиной в два стадия.

– Нам, конечно, очень жаль, что наши братья терпят убытки от морских разбойников, – вставил слово старейшина Грач, славившийся мрачным и несговорчивым характером. – Но какое это касательство имеет до Города-в-Долине? У нас ведь нет кораблей, а на сушу раадосцы, сколько я помню, ни разу не выбирались.

– Уж лучше молчи, коли ничего не понимаешь! – с раздражением воскликнул царь. – Дурнем ты, Грач, родился, дурнем и помрёшь! Или ты не знаешь, что все излишки зерна, вина и оливкового масла, все ненужные нам козьи шкуры и мясо мы обмениваем у кадмийцев на бронзу, медь и золотые украшения для наших женщин? А откуда, как ты думаешь, они берут их сами? Или думаешь, что в Кадме есть золотые или оловянные шахты? Все это моряки Кадма везут морем из дальних земель!

Посол Барам не замедлил поддержать Тверда:

– Верно говоришь, царь! Золото идет к нам из Белых Камней. Бронза, олово и медь – из Патамоса и Оксоса. Разноцветные ткани, раскрашенные кровью морских гадов – из-за моря, из самых пустынь Ибилея. И в своих странствиях наши мореходы подвергаются множеству опасностей! Как будто мало нам морских чудовищ кракенов, мало коварных наяд и русалок, штормов и предательских рифов, неизведанных течений и туманных островов! Теперь еще под самым нашим носом, у самых наших гаваней расплодились кровожадные пираты. От этих злодеев страдаем мы, а равно – и вы, жители многославного Города-в-Долине. А значит, настало время собрать воедино всю нашу мощь, объединенные силы наших городов – и ударить, словно сжатый кулак, прямо в сердце коварных раадосцев.

Старейшины согласно зашумели, а самые нетерпеливые даже повскакивали со скамьи:

– Ударить! Размажем этих проклятых пиратов!

– Тем более что всё равно первый урожай собран, и теперь до самой осени делать нечего, – честно сказал Силач, улыбнувшись широкой улыбкой.

Когда волнение немного улеглось, неожиданно заговорил Рубач.

– Добрая битва идет на пользу любому племени, – тихо и медленно сказал он. – Молодые воины получат шанс отведать крови врага, а старые разомнут свои кости. Биться же бок о бок с братьями из Кадма – всегда достойное предприятие. Но не забыл ли досточтимый Барам, что наши воины привыкли сокрушать черепа врагов, стоя на твердой земле? Когда под ногами шатающаяся, скользкая от морских брызг палуба корабля – мало толку от воина, что не умеет, как вы, кадмийцы, пройти по протянутому над бездной канату, ни разу не споткнувшись.

– Многоопытный Рубач знает, что говорит, – поднялся из-за стола еще один посол, моложе Барама, с благородным лицом, но жёстким голосом. Его панцирь, набранный из тысяч бронзовых пластинок, нашитых на сыромятную кожу, был украшен россыпью драгоценных камней и, должно быть, стоил, как целое стадо коз – Пескарь таких ещё не видел. – Я Туруп, средний сын царя Кадма, – с поклоном представился гость Тверду, и тот кивнул, дозволяя послу говорить. – И царь наш Василий хорошо понимает, что сила воинов Города-в-Долине – в том, чтобы биться в тесной фаланге, построившись плечом к плечу, твердо стоя на камнях Матери-Земли, сомкнув твердодревые щиты и выставив пред собой смертеразящие копья. Именно этого и ждет от своих единокровцев Василий! Мы не будем охотиться за пиратами по морям. Мы высадимся на Раадосе, чтобы осадить город дикарей и раз и навсегда уничтожить их в их собственном логове.

– Что скажешь, Рубач? – прищурив один глаз, спросил воеводу Тверд.

– Доброе дело, – кивнул однорукий и замолчал, давая понять, что считает разговор оконченным.

Отец Пескаря рассмеялся, поднимаясь со своего трона, искусно сработанного из большого плоского камня и дерева, украшенного резьбой; трон стоял прямо на площади, но под отдельным небольшим деревянным навесом, который защищал его от дождя и солнца.