Разрушенная

Портативный сканер сетчатки?

Это не обычная проверка. Обволакивающий страх перерастает в панику. Для сканирования придется снять очки; они увидят, что я прячу цвет глаз. Если бы я позволила Ди-Джею навсегда изменить его! Капризное желание сохранить глаза зелеными может погубить меня. Попробую снять очки до того, как они подойдут, и буду надеяться, что не заметят. Снова паникую: вдруг моя сетчатка выдаст код не того имени, назовет погибшую девушку, Кайлу Дэвис? Нас ведь не сканировали в школе. И в больнице. Я оглядываюсь, но у задней двери тоже стоят лордеры. Блокируют выход.

Бежать некуда. Я в ловушке. Для Зачищенной попытка узнать свое прошлое является преступлением. Не говоря уже о ТСО и поездке под вымышленным именем. И это все, чего я достигла после стольких испытаний? До Кезика, должно быть, всего несколько минут езды. Вызовет ли мое поддельное удостоверение тревожный звонок? Неужели они ищут меня?

Они приближаются. Переходят от ряда к ряду. Охранник проверяет каждый билет, каждое удостоверение; лордер манипулирует со сканером.

Что-то ударяется о мои ноги, и я чуть не вскрикиваю. Смотрю вниз — маленький мальчик. Ползет под сиденьями. Проверяющие дошли до его матери. У нее смертельно бледное лицо, скорее серое; трясущимися руками протягивает удостоверение и билет. Охранник сканирует их — все в порядке. Но лордер кривит губы в удовлетворенной улыбке: он знает. Он уверен, что нашел то, что искал. И это не я. Поднимает свой сканер к ее глазу. Устройство не бибикает, а гудит. Улыбка лордера становится шире.

Он кладет ладонь на ее плечо и поднимает женщину с сиденья. Толкает в проход.

— Шагай! — гаркает он. Они идут к передней двери вагона. Сзади слышится слабый крик. Я не смею повернуться, но мать глядит назад, у нее искажается лицо. Мгновение спустя один из лордеров тащит мимо меня добравшегося до задней двери мальчишку.

Они исчезают в дверях соседнего вагона. Никто не говорит ни слова, никто ни на кого не смотрит. Я испытываю ужас и одновременно облегчение. Они приходили не за мной. Не в этот раз. Но если бы я сидела перед ней и они просканировали мне сетчатку… Меня бросает в дрожь.

А потом мне становится стыдно. Что теперь будет с ними? Я никогда не узнаю, совершила ли она нечто настолько плохое, что лордеры получили разрешение на ее арест таким вот образом, и что станет с ней и ее сыном. А если бы все в этом вагоне дружно сказали: нет, вы не можете их забрать. Смогли бы мы остановить лордеров?

Возможно, ответ такой: да, на несколько минут. Но на следующей станции они получили бы подкрепление; нас всех арестовали бы и увезли. И нас ожидала бы та же судьба, что и несчастную мать. Это достаточная причина, чтобы помалкивать?

Что, если каждый человек в нашей стране вместе со всеми разом скажет нет? Эйден уверен: люди так и сделают, когда узнают, что на самом деле происходит. Лордеры не могут арестовать всех и каждого.

ГЛАВА 7

Из тусклого станционного лифта выхожу на ослепительное солнце. Солнце Кезика. Морозно, свежо; воздух настолько холодный, что, вдохнув, чуть не закашливаюсь. На земле сегодня снега нет, а что вверху? Покрытые снегом пики гор. Заднюю часть шеи и спину покалывает, но не от холода. Просто физическая реакция на это место, его воздух. Я останавливаюсь как вкопанная, глазею на горы, пока шепот разума не возвращает меня на землю. Не привлекай внимания. Отрываю взгляд от гор и осматриваюсь.

Вышедшие пассажиры — их немного — теперь поспешно расходятся. Возле станции припаркован фургон лордеров, он перекрывает подход к одному из лифтов: наверное, они забирают новых заключенных с поезда. Иду прочь от возможных любопытных глаз. Поправляю сумку на плече, нахожу указатель к центру города — Эйден сообщил, где он находится, — и следую в нужном направлении. В памяти никаких следов узнавания — ни станции, ни того, куда от нее идти. Оглядываюсь и над большой аркой, под которой расположены лифты и билетные кассы, вижу цифры: 2050. Когда я жила здесь, этой станции еще не было. Она новая.

Через десять минут добираюсь до центра города, и покалывающее ощущение любопытства, узнавания и неузнавания этого места возвращается. Вот заполненная прохожими пешеходная зона, тянущаяся до старинного здания Дискуссионного зала с информационным табло. Под ногами крошатся камни мостовой; у меня смутное чувство, что они меньше, чем им следует быть. Потому что теперь я выросла?

Трясу головой. Разыгралось воображение? Никаких определенных воспоминаний нет, только тени, которые тают, если на них посмотреть. Возможно, просто страстное желание узнать это место.

По прибытии в Кезик мне следует явиться в «Уотерфолл-Хаус». К моей матери. Я сглатываю; слово звучит совсем неправильно. Заведение расположено на берегу Деруэнтуотер, почти на другой стороне озера, если смотреть из Кезика. Вспоминаю карты и маршруты: пешком примерно три мили. Можно на катере через озеро. Или автобусом по шоссе.

Пешком дольше всего. Значит, пешком. Дороги, а потом тропинки выводят из центра города, мимо разрушенного театра, сбегают вниз к озеру; тропки плутают по лесу с видами на водную гладь, некоторые резко обрываются у воды. По берегам темно-синее озеро окаймлено серебристым льдом; земля под ногами как камень — затвердела на морозе. По тропинкам в разных направлениях бегают люди, некоторые с собаками; лица окутаны клубами белого пара. По мере удаления от Кезика их становится все меньше. Вскоре я остаюсь одна.

Ноги движутся все медленнее и медленнее. В голове полное сумасшествие. Хочется и смеяться, и плакать одновременно. Хочется по пути коснуться каждого дерева, каждого утеса. Хочется узнать их, вобрать в себя, чтобы они усилили шепот памяти. Голова словно набита пушистой ватой; я полна стремления вспомнить, как жила здесь раньше, но ничего определенного не выходит. Может, это неистовое желание заставляет меня испытывать такие чувства, заставляет снова и снова проходить по одним и тем же местам, чтобы вызвать воспоминания, если не из прошлого, так из настоящего.

Качаю головой. Эйден сказал, она знает, что я еду. Будет волноваться, не случилось ли что со мной… снова. Ускоряю шаг. Что значит эта встреча для нее? Для моей матери? Про себя я повторяю и повторяю эти слова, пробую их, но они все еще кажутся неправильными, звучат не так. Я ее дочь — это тоже звучит неестественно. Пропала я, когда мне было десять. Семь лет назад. Как пережить такое? Потом, через несколько лет после моего исчезновения, погиб, пытаясь выручить меня, ее муж. Моя вина. У нее есть право так думать.

Мысли теснятся в голове, я шагаю то быстрее, то медленнее, то снова быстрее — и так до самого конца пути. Когда, наконец, вижу в отдалении здание, ноги совсем останавливаются. Из файла Эйдена мне известно, что раньше здесь размещался отель «Лодор-Фоллс». Теперь — «Пансионат для девушек Уотерфолл-Хаус». Экстерьер здания, отделанный серым сланцем Озерного края, сочетается с видом на озеро и поднимающимся за ним лесом, на горизонте — покрытые снегом горы. Издалека здание кажется теплым, слегка размытым, как призрачный замок, хотя мне известно, что большая часть его была разрушена во время мятежей несколько десятилетий назад и затем восстановлена с использованием в основном бетона, а не сланца. Иду дальше. Чем ближе подхожу к зданию, тем строже оно выглядит.

Наконец оказываюсь у двери и в нерешительности останавливаюсь. Вот оно. Узнает ли она меня? Узнаю ли я ее? Во мне борются нетерпение и страх, но побеждает осторожность. Как сообщил Эйден, здесь проживает множество девушек. Ни одна из них не должна знать, кто мы друг другу.

Постучать? Просто зайти?

Словно в ответ на вопрос дверь открывается, выходит девушка. Кивает и уходит. Успеваю войти до того, как дверь закроется.

В вестибюле еще несколько девушек. Двое сидят в креслах и болтают. У большого бюро стоит женщина. Она высокая, длинные светлые волосы зачесаны назад, сквозь прическу проглядывают темные корни, худощавая, ей около сорока. Опрятно, очень опрятно одета. Даже пуговицы сверкают. Она? В ней ничего знакомого. Подхожу к бюро.