Род

Путь Влка лежал через молитвенную поляну, где он попал в плотное кольцо женщин. «Оно и к лучшему!» – подумал он и развернул сверток, демонстрируя драгоценную находку. В трех словах объяснил, как все случилось: «Там. Лежал. Один».

– Ой, какой хорошенький! И кто такого бросил?! Дай сюда, не так держишь! – раздались громкие голоса со всех сторон.

Ребенок проснулся, открыл глаза, повел левым глазом налево, правым – направо, и – закричал.

– Он есть хочет, маленький! – вскричала одна из молодух, приспустила широкий ворот рубашки, вывалила большую, в голубых прожилках, грудь и, схватив младенца, приложила его к розовому, набрякшему сосцу.

Влк только возмущенно сплюнул от такой картины. Впрочем, и мальчик вскоре последовал его примеру. Поначалу он недовольно морщился, но, понукаемый женщинами, все же взял сосец в рот и даже засосал жадно, но почти сразу выплюнул и сосец, и молоко, и гневно закричал. «Не по вкусу после волчьего», – смекнул Влк. А женщинам только бы посмеяться.

– Знать, у тебя, Мокишна, молоко такое же кислое, как и твой хлеб! Ты по утрам плошку меду съедай, и больше будет, и слаще! А вот у меня послаще! А ну-ка, попробуй, малыш! – к ребенку тянулось несколько переполненных и струящихся молоком чаш, Влк только успевал отплевываться.

А мальчик все сильнее заходился в крике и вертел головой из стороны в сторону. Вдруг взгляд его упал на тотемный столб, увенчанный резной головой волчицы. Мальчик на мгновение замолчал, а потом заплакал, тонко и жалостливо, протягивая руки к родному и любимому лику.

Тогда никто, кроме волхва, ничего не понял, но вскоре явилось новое свидетельство. В ближайшее полнолуние все взрослые жители деревни собрались на молитвенной поляне и, воздев очи к небу, запели, раскачиваясь в такт мерным ударам бубна в руках волхва. Когда луна достигла вершины скалы, на ее фоне появилась волчица. Но против обыкновения она не присоединила свой голос к молящимся, не задрала голову к покровительнице-луне, а, наоборот, опустила ее вниз, как бы принюхиваясь, и, покрутившись немного на вершине, недовольно тявкнула и удалилась прочь. Отвергла она и жертвенного козленка, чье блеянье два дня наводило страх даже на самых мужественных воинов, предвещая будущие неминуемые несчастья.

И они не заставили себя долго ждать. Зарядили ливни, побив спелую рожь на низинных полях, бесследно пропали три козы и два барана, а охотники день за днем возвращались без добычи, как будто кто-то нарочно предупреждал птиц и зверье об их приближении. И такое повторялось и во второе, и в третье полнолуние, волчица появлялась на скале, но, принюхавшись, недовольно уходила и отвергала жертвенного козленка. И несчастья сыпались одно за другим, вот только дожди сменились ранним снегом и морозами.

Тут и волхва не требовалось, чтобы определить, кто во всем виноват, – мальчишка, появившийся незнамо откуда. И с самим волхвом дело нечисто, не иначе как он в сговоре с несмышленышем и его темными покровителями, и камлает он только для виду, кто же его, волхва, разберет, отваживает он злую силу или, наоборот, приваживает, по результату – так ясно, что второе.

Всеобщее возмущение нарастало, уже раздавались голоса об очистительном костре, пока для одного волхва. У ребенка осталось только двое защитников. Первая – та молодуха, Мокишна, которая, взяв малыша на руки, уже никому его не отдала. А второй – сам волхв, который так прилепился сердцем к мальчику, что, презрев все свои твердые принципы, заходил в избушку к молодухе и, случалось, часами просиживал у колыбели, навевая добрые сны и ожидая того мгновения, когда мальчик откроет глаза и улыбнется ему радостной улыбкой. До того размягчился Влк, что в один из дней снизошел до обсуждения с Мокишной сложившейся ситуации. Тогда и решили они в ближайшее полнолуние тайно принести малыша на молельную поляну. Это грозило им обоим суровым наказанием, ведь присутствие маленьких детей у тотемного столба не допускалось, дабы они своими криками не нарушали таинство общения с богами. Но они оба рассудили, что хуже не будет, хуже быть просто не могло.

Когда волчица появилась на скале, люди прекратили свои песнопения и застыли в тревожном ожидании. А волчица все металась по скале, все принюхивалась, и вот в звенящей тишине Влк, наконец, разобрал страстный призыв: «Он здесь! Я чую его! Покажите мне его!» Влк метнулся в задний ряд, распахнул на Мокишне широкую шубу, выхватил оттуда небольшой сверток и высоко поднял его над головой. Волчица удовлетворенно кивнула, подняла голову к луне и запела свою песню.

– О, сын мой, сын мой! Тепло ли тебе в твоем новом логове? В достатке ли у тебя мяса? Есть ли у тебя товарищи для игр? Вспоминаешь ли ты меня иногда, так, как я вспоминаю тебя каждый день?

Потом она долго рассказывала малышу о его названных братьях и сестрах, о том, как они подросли, об их играх, о нраве каждого, об их первых успехах в охоте. И люди, стоявшие снизу, благоговейно слушали эту долгую песню и, не различая слов, принимали ее за молитву об их, людском, благополучии и спешили присоединить к ней свои просьбы, о здоровье, об удаче на охоте, о сохранности стада, о богатом приплоде.

Расходились все в радостном ожидании чудес, и они не замедлили последовать. На следующее утро жертвенный козленок со следами волчьих зубов на шее обнаружился на пороге избушки Мокишны. После совета с волхвом она решила разделать его, и во все время готовки малыш громко кричал и тянул руки, успокоившись лишь тогда, когда ему дали завернутый в тряпицу кусочек сырого мяса. А к вечеру к деревне прибрели заблудившиеся в горах козы и бараны, изрядно отощавшие, но целые и невредимые. Когда же охотники отправились на охоту, то совсем близко от деревни прямо под их луки опрометью выбежал здоровенный олень.

Не все сразу уверовали, до следующего полнолуния в деревне сохранилось немало сомневающихся, но они не препятствовали нарушению дедовского обычая, более того, именно они громче всех не просили – требовали, чтобы Мокишна принесла мальчонку на молельную поляну. Но до поры до времени не показывала его волчице. Все повторилось в точности. Сомнения отпали, и на третий раз уже мальчик возглавлял процессию, а все жители следовали чуть сзади, благоговея. Собственно, выступала впереди Мокишна, а малыш лишь покоился на ее руках, но от этого картина становилась еще величественнее, женщина с младенцем на руках – вечный и прекраснейший символ.

Так он стал Волчонком, живым воплощением духа рода. Трудно быть богом, это вам скажет любой, кто побывал в этой шкуре. Но старики как-то мирятся с этой тяжкой долей и подчас даже находят в ней некоторое удовольствие. А каково приходится маленькому мальчику? Удел бога – одиночество, ни тебе поиграть с кем-нибудь, ни побегать взапуски. Всеобщее поклонение возводит еще более высокую стену, чем всеобщая ненависть. За нее смели заходить только Влк и Мокишна, неизменные в своей привязанности и служении, да еще сынок Мокишны, молочный брат Волчонка.

Его все так и называли – Братец, в прозвище этом звучало легкое пренебрежение, ни на чем в столь юном возрасте не основанное, но оно определило его будущий характер и судьбу. Но то в будущем, пока же совместный сон в одной колыбели и потребление живительной влаги из одной чаши создавали некоторую естественную близость, которая не быстро разрушилась под натиском пробуждающегося разума и поклонения окружающих. Лишь годам к пяти Братец прочно обосновался за стеной, не смея ступить внутрь и обижаясь на весь мир за собственную несмелость.

Тогда же Волчонок понес еще одну утрату. В ту ночь волчица как обычно появилась на скале на фоне полной луны, и все жители деревни приветствовали ее радостными криками, лишь один Волчонок встрепенулся и с тревогой посмотрел вверх – волчица была не та. Он еще не успел осознать, что это значило, как сверху полилась скорбная песня.

– О, брат мой, брат мой! Тяжкое горе постигло нас! Наша мать, великая волчица, удалилась в Долину Смерти, оставив нас влачить дни и ночи в безутешном сиротстве. Нам она завещала хранить и оберегать тебя, брата нашего, и весь этот род двуногих, приютивший тебя. До последнего мгновения она вспоминала тебя, брат наш. Она любила тебя, любила, как никого другого. Не забывай ее, брат!