Минус тридцать

И тут нашлось много общего. Манецкий долгие годы входил в бригаду ломщиков театральных билетов, перед ежемесячными распродажами в кассах наиболее престижных театров – Таганки, Ленкома, Большого, Сатиры, Современника, МХАТа – они собирались загодя, вели списки, держали первые места в очереди и отбивались от претендентов. Но бессонная ночь и случавшиеся порой серьезные стычки были небольшой платой за удовольствие посмотреть хороший спектакль, попасть на который было невозможно ни за какие разумные, по их, конечно, понятиям, деньги, да и билет на «Гамлета», «Тиля» или «Спартака» мог смягчить сердце любого, самого далекого от театра человека.

Алла, как оказалось, тоже была заядлой театралкой и каким-то, так и не прояснившимся для Манецкого образом была связана с билетной «мафией». Они быстро вычислили общих знакомых, вспоминали всякие забавные случаи, часто дополняя рассказы друг друга и непрестанно удивляясь, как это Бог не судил им встретиться раньше.

А еще были книги… И Алла, и Манецкий вышли из интеллигентских семей, читали много с детства, черпая книги из домашних библиотек под ненавязчивым руководством старших, да и сейчас вращались в кругах, не чуждых Сам- и Тамиздату. Им было, что обсудить, что рассказать друг другу.

Манецкий все больше подшучивал – зачем отягощать серьезностью приятный сезонный роман.

– А это откуда у тебя? – удивленно спросила Алла в одну из их первых встреч, увидев в руках у Виталия узкую одинарную упаковку презерватива. – Неужели вместо халтуры в район смотался? Вот уж не поверю. Нет, ты меня не проведешь, – поправилась она, заметив ласковую усмешку Манецкого, – это не наши резинотехнические изделия номер два, это индийские, их в Москве-то только из-под полы достанешь, а здесь точно в жизни не видели.

– Не угадала. Они у меня всегда с собой, ибо это – неотъемлемая часть таежного джентльменского набора, состоящего из коробка спичек, коробка соли и двух презервативов. Некоторые включают в этот набор туалетную бумагу на три раза, но это неправильные джентльмены, потому что, как учили нас английские классики, в частности, сэр Редьярд Киплинг, а уж они-то в этом деле понимали, так вот, как учили нас английские классики, в частности, сэр Редьярд Киплинг, настоящий джентльмен думает о собственной заднице в последнюю очередь.

– Да ну тебя совсем! – рассмеялась Алла. – Зачем английскому джентльмену в тайге презервативы?

– Как зачем?! В тайге ведь не только медведи попадаются, но и более приятные особи. Надо быть во всеоружии.

– Ты меня совсем за дурочку держишь!

– Уж какая есть. Видишь – не догадалась. Презерватив нужен, чтобы соль со спичками не промокли при случайном падении в воду или при сильном дожде. А два презерватива нужны, потому что коробков тоже два и запихивать их в один презерватив неудобно и негигиенично.

– Сдаюсь. Я раньше думала, что они годятся только на то, чтобы шарики надувать. Ну, кроме прямого назначения, конечно.

– Что ты! Я тебе столько применений найду. Вот в том же походе, бывает, надо воды принести, а не в чем. А эта мелкая штучка, если качественная, полтора литра вмещает. Принесешь так воды, подвесишь над костерком, вскипятишь, чайку заваришь – хорошо!

– А вот и попался! Откуда у тебя чай? Нету его в джентльменском наборе.

– Из рюкзака, вестимо. Это ж только глупая женщина да неразумное дитя сунутся в тайгу в поход с двумя презервативами без рюкзака с едой.

У Аллы рассказы были более романтические.

– А я чуть не стала женой негра. Именно так, не не вышла замуж, потому что выход замуж подразумевает некоторую свободу воли и выбора, а не стала женой. То есть в его воображении я, несомненно, была его женой, просто нужно было подождать, чтобы соблюсти все формальности. Это, кстати, делало общение с ним легким и приятным, он никогда не позволял себе никаких вольностей и за два года знакомства не сделал ни одной попытки продвинуться дальше ритуального поцелуя в щеку – зачем спешить, когда вся жизнь впереди. Вообще, Хайле был симпатичным и хорошим парнем и если бы он не был негром, то как знать…

Откуда он взялся? Учился в университете, настоящем, не Патриса Лумумбы, и когда на четвертом курсе пришел на кафедру, то отца назначили его научным руководителем на будущую дипломную работу. Ты ведь помнишь, наверно, какое отношение к ним было тогда, больше десяти лет назад. С китайцами совсем расплевались, даже подраться успели, вот и обрушили все нерастраченные запасы интернационалистской любви на кубинцев и негров. Первые – герои, вторые – несчастные и угнетаемые проклятыми империалистами.

И вот как-то осенним вечером, я тогда в десятом классе уже была, отец приводит Хайле домой, тоскливо, говорит, ему вдали от родины, давайте его непринужденно примем в домашней обстановке за чашкой чая. Но отец это маме сказал, а мне этот негр свалился как снег на голову. Я ведь негров до этого вблизи ни разу не видела, а тут вылетаю из своей комнаты на призыв отца, в этаком легкомысленном халатике и тут – здрасте вам! Стоит детина под метр девяносто, с потрясающей фигурой, плечи накачанные, даже под пиджаком чувствуется, а внизу как тростинка, все это облачено в светло-серый костюм-тройку в мелкую клеточку, черты лица тонкие, как на старых иконах – он из Эфиопии был, забыла сказать – и цвет соответствующий, под мореный дуб. Я от изумления не знаю что делать, автоматически приподняла полы халатика и изобразила нечто напоминающее реверанс. Парень окончательно окостенел, на то, что говорит мама, не реагирует, она почему-то решает, что он не понимает по-русски, и начинает лопотать на своем школьном французском.

Кстати, Хайле прекрасно говорил по-русски, чисто и правильно, без всяких там «так сказать, вот, понимаешь», и виртуозно матерился, находя такие невообразимые сочетания слов, что я, по молодости, не могла постичь их глубину, но те, к кому он обращался – бывало, говорили всякие гадости в мой адрес, позже, когда мы часто с ним гуляли, так вот, эти в ответ на его тирады лишь потрясенно трясли головами и молча отходили. Где набрался? Рассказывал, что у него учитель хороший был, когда он проходил курс молодого бойца – обрати внимание, я именно от него первый раз услышала это выражение – в общежитии по приезду в Москву.

Он вообще был способный, одних иностранных языков знал целых три – английский, французский и почему-то итальянский. Почему четыре? Русский? Какой же он иностранный! Ах, ну да, бывает.

А вот несчастным и угнетенным он не был. Его семейство владело какими-то необъятными поместьями, которые переходили к нему, как к старшему сыну. Родители хотели, чтобы он учился во Франции, но он по юношескому романтизму настоял на Советском Союзе. В хорошей экспортной упаковке даже наша идеология смотрится привлекательной! Все носился с какими-то идеями, говорил, что как вернется домой, разгонит кровопийц-управляющих, а самых противных предаст справедливому суду и отрежет им головы, а потом воткнет эти головы на пики в деревнях, где они управляли, на радость народу, а преемникам в назидание. И я буду им гордиться.

Он ведь предложение мне сделал на следующий день после первого знакомства. Явился к нам домой с огромным букетом роскошных хризантем, наверно, всю стипендию угрохал, и официально так, в соответствии с многократно описанной в классических романах традицией, попросил у родителей моей руки и ихнего благословения. Мама в шоке, отец отползает в дальнюю комнату, чтобы вволю отсмеяться, я, по первому разу, не знаю, что и сказать – отказать вот так, с порога, как-то неудобно. Сошлись на том, что я еще слишком молода, по нашим законам подождать надо до восемнадцати лет, а там видно будет.

Закончил он университет и полетел обратно на родину, чтобы договориться с родителями об аспирантуре – его очень хотели на кафедре оставить, а главное – получить у них разрешение на брак, со мной, естественно. Он ведь католик, а я вроде как православная, у них, оказывается, это имеет значение. Но так и не вернулся. Какие-то там проблемы возникли, думаю, родители решили придержать, чтобы дурь из головы вышла, затем какая-то засуха, потом революция. Он мне все письма писал, обещал приехать, звал к себе, обижался, что редко отвечаю. А потом перестал. Думала, нашли ему там какую-нибудь, а оказалось, что расстреляли. Из соображений революционной целесообразности, как объяснил мне один случайный общий знакомый.