Минус тридцать

– Все в водке хорошо, одно плохо – быстро кончается, – неожиданно взгрустнул председатель.

– Это мы решим, – с молодым задором вскричал Почивалин и исчез за дверью.

– Ой! Четвертая, – Манецкий упер локти в стол и прикрыл ладонями лицо.

– И у меня четвертая, – радостно откликнулся председатель, – но ведь не в одно же горло, это было бы, прямо скажу, лишку, а всегда в компании достойных людей. Не грусти, парень!

– Ну, не нравятся вам те́фтели, – председатель отработанным жестом сорвал «бескозырку» с бутылки и, не глядя, налил по полстакана, как по риске, – Нюрка будет делать котлеты, в пол-ладошки. Удовлетворяет? Это хорошо. Мяса все равно приблизительно одинаковое количество идет, согласно утвержденной норме выдачи. Супу, говоришь, побольше варить. С этим согласен, суп – святое дело, всему голова. Это сделаем. Воды не жалко, картошка или там капуста тоже своя. Так, что еще? А, мамалыга! Что такое мамалыга?

– Это типа каши, варится из кукурузной муки или крупы. Чем-то похожа на кашу из крупы «Привет». На юге очень распространена, – пояснил Манецкий.

– Вот на это не согласный. Это мы уже проходили, осудили и забыли. Пусть они там в Америке своих негров на плантациях этим кормят, у нас, слава Богу, картошка есть. Но учтите: Нюрка столько картошки одна не перечистит, так что выделяйте ей кого-нибудь в помощь. Пусть приходит часа за два до обеда и чистит, и на обед, и на ужин. Только, чур, Нюрку не обижать, она у нас девушка честная и чистая, в столовой работает.

– Жиров бы побольше, – заметил Почивалин.

– Мужики, нету масла, как на духу говорю.

– Давай сметану.

– Сметана есть.

– По стакану утром и вечером.

– По половинке.

– Идет.

– Все решили? – председатель налил еще по полстакана.

– Баня, – напомнил Манецкий.

– Баня – дело душевное. Мы тут года четыре назад построили новую баню – СЭС задолбила. Баня – там, в конце деревни, ближе к лагерю, – председатель махнул рукой, – вторник и пятница – женщины, среда и суббота – мужчины. Все как положено, как в городе, кафель, душ, парилка. Не рекомендую. Доярке или механизатору там после работы грязь смыть – это можно. А для души – не рекомендую. Но есть у меня старая банька, настоящая. Я ее, как новую построили, чуть подновил и держу для разных своих надобностей. Небольшая, человек на десять. Можно и в две смены попариться, но тогда быстро, часа по полтора-два на смену. Она там, за столовой, на берегу пруда, – председатель махнул рукой, к удивлению Манецкого опять абсолютно точно указав направление. – Мостки новые, дно по грудки и чистое, гарантирую, я туда в позапрошлом году машину песка подсыпал. Мелкая проблема – дымит поначалу сильно и вообще поаккуратнее надо быть, чтобы не угореть. Ну, Виталий разберется. Ты зайди завтра с утра, возьми ключи. И уберите, пожалуйста, все как было, чистенько чтобы, посуду там, шайки на место, чайник электрический, кстати, есть, что еще? – председатель слабел на глазах.

Выпили на посошок. Когда проходили через кухню под изумленными взглядами членов отряда, председатель не удержался:

– И тут приберитесь, полы, что ли, вымойте. Люди культурные и образованные, а живете… – и, махнув на прощание рукой, растворился в кромешной тьме.

Слух о завтрашней бане волной восторга пронесся по бараку.

Глава 5

– Да подметаю я каждый день, но я же не уборщица, – обиженно говорила с утра Марина.

– Давайте так, – остановил ее излияния Почивалин, – каждое утро кто-нибудь из девушек будет оставаться в бараке, прибираться, а потом в столовую, к Нюрке, картошку чистить. Вопросы-возражения есть?

– А почему только девушки? – раздалось несколько голосов.

– А чтобы козлов в огород не пускать. С другой стороны, нам вчера объяснили, что Нюрка – девушка честная, поэтому не будем искушать человека.

– С кого начнем? – спросила Марина.

– Да хоть с меня, – к всеобщему изумлению вызвалась Алла и сухо пояснила: – Ненавижу грязь. Но мне помощник нужен – воды натаскать, да и мало ли на что.

– Как пионер – всегда готов и абсолютно безопасен, – выступил вперед Жмурик.

– Что я, македонка, что ли, одной рукой шваброй грязь возить, второй от тебя отбиваться.

– Я помогу, мне все равно баней заниматься, – прекратил пикировку Манецкий, – тем более и я без помощника не обойдусь. Марсианин, останься, – и, не дожидаясь ответа или возражений, он направился в правление, за ключами.

– Это – баня? – С некоторым сомнением спросил Анисочкин, когда они подходили к потемневшему от времени, низко сидящему срубу на берегу пруда. – Неказистая какая-то. Я думал – сарай старый.

Манецкий же отметил новое крыльцо и мостки, уходящие метров на восемь вглубь пруда, скинул сапоги в прихожей, храня девственную белизну выскобленного пола, одобрительно оценил висевшие несколькими ровными рядами веники – березовые и дубовые, заглянул в предбанник, блиставший чистотой и свежим лаковым покрытием всего, до чего дотянулась кисть – стен, длинного стола, лавок, полок с чашками и стаканами, пригнувшись, зашел в парилку: у каменки полки уступом в три яруса, в углу большая бочка, литров на двести потянет, прикинул он, рядом вдоль стен – широкие лавки, на одной из них вложенные одна в другую шайки, десяток, не меньше.

– Никогда не надо делать скоропалительных выводов, парень, – сказал Виталий, когда после осмотра они присели перекурить на крыльце. – Внутреннему убранству здесь явно уделяется приоритет, и вообще, на первый взгляд, все сделано по уму. Парилка, конечно, дедовская, но, чувствую, то что надо. Как раньше ставили! – восхищенно воскликнул он. – Ты посмотри, оконца из парилки и из предбанника выходят на запад, значит, когда моешься вечером, заходящее солнце, пробегая дорожкой по пруду, бьет точно в окна, и светло, и красиво. И стоит избушка к деревне задом, взор ничего не застилает, с другой стороны, голяком можно в пруд нырять без стеснения для окружающих. Ладно, все это лирика, – Манецкий притушил окурок в предусмотрительно поставленной кем-то консервной банке, – сейчас воду с прошлого раза оставшуюся, все равно на донышке, из баков сольем. Твоя задача – воды наносить. Холодный бак, тот, который справа, у окошка, дополна. Горячий, который в печку вделан, наполни сантиметров на пять ниже крышки.

– А где воду брать? Тут разве нет водопровода?

– Нет, конструкцией и сметой не предусмотрено. Хорошо хоть свет есть в предбаннике и над крыльцом. А вода – пруд под боком, берешь два ведрышка – и вперед. Только с мостков, естественно!

– Но она же грязная!

– Грязная она летом, когда цветет. К тому же, какая разница, если после парилки все равно в этот пруд бултыхаться будем. Дело, конечно, хозяйское. Ближайшая общественная вода – у Нюрки, в столовой. Хочешь – ходи. Но учти, что времени у нас в обрез. Протопить, то да се, часов шесть надо. Так что, не расслабляйся. А я пойду в барак, помогу женщине.

«Молчит, гад. Что же за натура такая!» – Алла яростно возила шваброй по полу в коридоре, сильно наклонившись, так что синий спортивный трикотажный костюм чуть не разрывался на мерно колышущейся круглой попке.

«А тут меня, похоже, ждали, – с удивлением отметил Манецкий, наблюдая за Аллой с кухни. – Всегда приятно».

– Воды бы, что ли, еще принес, – резко бросила Алла, обернувшись.

– Уже принес и даже на плиту поставил подогреть, – с улыбкой ответил Манецкий.

– Быстрый.

– Когда надо – быстрый, когда надо – не быстрый.

«Дать бы тебе грязной тряпкой по физиономии!» – подумала Алла, оценивая, что сказал Манецкий – пошлость или так, призыв, но вслух с издевкой спросила:

– За это, наверно, и ценят?

– Нет, ценят за то, что я скорости не путаю.

«Вот, сволочь! Пень бесчувственный! Чурбан…» – но вслух сказала:

– И о чем это ты все время думаешь?

– Да думаю, что на вечер нам брать. По ситуации – так шампанское, но погода не располагает, вина сухого здесь отродясь не было, по погоде – портвейн, но это пошло. Вот сижу – и думаю.