Древо жизни

Северин поспешил удалиться, оставив участкового в одиночестве ностальгировать о далеких временах, которые ему даже краем захватить не довелось. У крыльца он вытащил мобильный телефон, позвонил в управление, попросил прислать кинолога с собакой. «Где еще использовать собаку, как не в деревне, – подумал он, – хотя результат, скорее всего, будет тот же, что и в городе: собака привела следователей к обочине дороги, где преступников, судя по всему, ждала машина».

Он пересек небольшую площадку перед домом, на которой раньше, при хозяевах, наверно, росли цветы, и, открыв калитку, вышел на дорогу, которая с этой стороны улицы шла почти впритирку к заборам. Прошелся по дороге шагов на двадцать туда-сюда, внимательно вглядываясь в землю. Его насторожила пустая и чистая пепельница, стоявшая на столе в доме. Если кто-то не поленился протереть пепельницу, то скорее всего он не поленился выбросить окурки не в доме, а где-нибудь поодаль.

Ничего не найдя, Северин поднял голову и осмотрел дома по обе стороны улицы. Все они были не то чтобы лучше ихнего, но как-то попригляднее, везде чувствовалась хозяйская рука. Вот только хозяев не было видно, и двери везде были закрыты. Решив поручить опрос соседей Максиму, Северин двинулся было обратно к дому, но тут заметил, как из-за штакетника третьего по счету дома ему призывно машет чья-то рука. Оказалась старушка, сухонькая, одетая в черное, с быстрыми, острыми глазами.

– Убили, что ль, жильца-то? – поинтересовалась она.

– Почему вы решили, что убили? – вопросом на вопрос ответил Северин.

– Просто так столько людей не приезжают, да еще высокое начальство.

– Почему же высокое? – с улыбкой спросил Северин.

– Так Колька абы перед кем в струнку тянуться не будет.

– Это вы об участковом? – уточнил Северин.

– Об нем, об Кольке, креста на нем нет! Взятки вымогает, злостно. Мы тут с другими девушками торговлишку кое-какую держим на дороге, соленьями домашними, ягодой, яблоками, так кажный Божий день по десятке с кажной собирает, – тут любопытство пресекло поток причитаний, и старушка повторила свой вопрос с какой-то сладострастной дрожью в голосе: – Так что, убили жильца-то? Как?

– Да неясно пока, – чистосердечно ответил Северин, – может, и своей смертью умер. А вы его видели?

– Видала, милый, видала, один, правда, только раз. Он, кажись, больше и не выходил, все дома сидел, свет по вечерам включал. А мужчина видный, высокий такой, с бородой, но не старый, даже молодой. И одет был хорошо. Пальто черное, длинное, вроде как драповое, брюки наглаженные, а ботинки так и блестят. На голове шляпа, какая-то странная, и волосы длинные, я даже подумала, не священнического ли звания. А потом уж поняла, что нет, не священнического.

– Это почему?

– Во-первых, на пасху дома сидел, не по-христиански это. А во-вторых…

– А приезжал к нему кто-нибудь? – перебил старушку Северин.

– Вот как раз в субботу вечером и приезжали. Две машины.

– Какие? – быстро спросил Северин, буквально прильнув к штакетнику.

– Да не мастерица я машины различать, – ответила старушка, как бы извиняясь, – но не наши, больно красивые. Одна вроде как на «Победу» похожа, округлая, но сзади хвост выдается. А другая как «Козел», но большая, как «Газель», черная такая, угловатая. Вон там, на обочине против дома и встали, та, что поменьше, ближе сюда, а большая подальше. Из первой два человека вылезли, из второй один, и быстро в дом прошли. Я их не разглядела, только, помню, удивилась, что это они втроем на двух машинах приехали.

– А тот, который на большой машине приехал… Вы видели, как он из машины вылезал? – спросил Северин.

– Нет, не видала, он как-то неожиданно из-за машины появился.

«Значит, был еще и водитель, так и запишем», – подумал Северин.

– А что потом было?

– А потом я в храм пошла, на крестный ход. Но убили его, жильца-то, тогда, в ту самую ночь, – вдруг зашептала старушка, испуганно оглядываясь, – возвращалась-то я поздно, часа, наверно, в три, засиделась с девушками, уж сюда подошла, вдруг из того дома душа вылетает, да такая черная, и мимо меня в небо, а за ней черти несутся с воем, урчанием и с фонарями огненными. Я так и обмерла! Но чем дальше думаю, тем больше меня сомнение берет. Место-то это святое…

– Как святое?! – не удержался Северин. – А вот участковый говорит, что наоборот, плохое, люди быстро умирают.

– Вы Кольку слушайте больше! Хорошее это место, святое, тут люди с Богом напрямую разговаривают и быстро на небо отправляются. Тут, как он называется, канал, об этом и по телевизору говорили.

«Суду все ясно!» – подумал Северин и, поблагодарив старушку, двинулся назад к дому.

Тут его обогнала Шкода-Октавия и, лихо повернув, остановилась на том самом месте, на которое указывала старушка.

«Ну, вот и прокуратора проснулась», – подумал Северин, глядя на вылезающего из машины молодого, тридцатилетнего человека, с немного хищным лицом и какого-то слишком аккуратного, стрижечка, костюмчик, галстучек, вечный отличник. Северин не то чтобы терпеть не мог Александра Борисовича Сечного, но не любил. Карьерист и проныра. Возможно, что и похуже. На новой Октавии ездит, не Бог весть что, но все же. При их-то зарплатах! Северин невольно посмотрел на свою стоявшую поодаль раздолбанную девятку. Впрочем, дело знал – Северину уже случалось работать с ним и не раз.

– О, Евгений Николаевич, какой приятный сюрприз! – еще издали закричал Сечной, надев радушнейшую из улыбок. – Знал бы, что вы ведете дело, еще более поспешил бы. Но поверьте, в задержке моей вины нет. Обычная наша послепраздничная неразбериха. Назначили Винокурова, а потом вдруг вызвали на ковер. Галиева после дачных подвигов радикулит скрутил. Пришлось как всегда мне, грудью на амбразуру.

«Ишь ты, комсомолец-доброволец», – неприязненно подумал Северин. Он и не предполагал, насколько был близок к истине. Сечной действительно приложил некоторые усилия, чтобы его назначили на это дело.

Они вошли в дом. Сечной, безостановочно говоря, крутился вокруг Северина мелким бесом, то слева зайдет, то справа, так запутался, что в прихожей споткнулся и едва не упал, схватившись рукой за рукомойник.

– Как успехи? – спросил Северин, останавливаясь на пороге комнаты.

Аркадий Иосифович, подняв голову и чуть скривившись при виде Сечного, сказал медленно и веско: «Ничего существенного». Его молодые коллеги, рванувшиеся было к начальнику с докладом, остановились и дружно закивали головами.

Распятого уже сняли с креста и положили на спину на пол, откинув волосы со лба. Лоб оказался очень высок, но пропорционален длинному лицу. Впавшие щеки, острый, с заметной горбинкой нос, тонкие синюшные губы.

– Даже не поймешь, какой национальности, – тихо пробормотал Сечной.

– Вы бы, господа начальники, не стояли над душой, дали бы спокойно дело доделать, – вновь громко и веско сказал Аркадий Иосифович.

Северин с показной покорностью двинулся прочь, увлекая за собой Сечного.

– Личность установили? – спросил тот, когда они вышли на крыльцо.

– Д-да, личность, – протянул Северин и сформулировал мысль, мелькнувшую при словах участкового о порядке: – Александр Борисович, если вас не затруднит, съездите в паспортный стол, вдруг он приезжий и зарегистрировался. Чего время попусту терять!

К некоторому его удивлению Сечной без отговорок согласился.

– По вторникам паспортный стол до обеда не работает, – неожиданно подал голос участковый, чем-то встревоженный.

– У меня заработает! – жестко сказал Сечной, вытряс из оторопевшего участкового, как доехать до райотдела милиции, и напоследок каким-то елейным голосом спросил: – У тебя, старший лейтенант, мобильник есть? Конечно, есть. Так вот ты им в ближайший час не пользуйся, не надо.

Северин проводил Сечного до машины.

– Все на зимней ездишь, – сказал он, просто чтобы что-нибудь сказать.

– Да по такой весне!.. – откликнулся Сечной. – Чуть ли не опять снег обещают! – и лихо развернувшись, умчался вдаль по улице.