Страница 7 из 11
– Похоже, у тебя нет другого выхода, Рауль. Однако прежде всего, конечно, нужно спросить Филиппа. Он ведь взрослый уже и сам должен решать свою судьбу.
Но Филипп де Моррен принял предложение без долгих колебаний, и начались сборы в дорогу. Отцу не оставалось ничего другого, как дать свое благословение. Он только настаивал на более надежной связи и увеличении числа гонцов, совершающих столь трудные переходы.
А в семействе барона д’Этьена происходили совсем иные события. Майкл Льюис рассказал Кристоферу обо всем, что касалось отношений его отца с королем Ричардом и, не таясь больше, выложил их с бароном предположение об участии короля Филиппа в гибели Генриха Лорэла-старшего. Предположения, которые были почти несомненными для обоих. И было решено совершить своего рода паломничество в Фонтевро, поклониться усыпальнице короля и проведать могилу Генриха.
В поездку отправились втроем – барон Кристофер, Генрих Лорэл-младший и Майкл. С собой, разумеется, взяли достойное сопровождение – ни в Англии, ни во Франции дороги не были спокойны настолько, чтобы выезжать в одиночку или небольшими группами.
Когда вошли в церковь, сразу увидели надгробия королевской семьи и направились к стоящему несколько особняком саркофагу короля Ричарда, упокоившегося навеки у ног своего отца. Майкл с волнением вглядывался в лицо каменного короля, так похожее на лицо его друга, разве что бородка отличала отца от сына. Потом бросил быстрый взгляд на Генриха и вздрогнул – сейчас, в этот момент, Генрих как никогда раньше был похож на своего прадеда. Мальчик же, взволнованный до глубины души, не отрывал глаз от каменного лица. Он сделал шаг, другой, а потом опустился на колени перед изваянием короля и горячо зашептал что-то, а по лицу его текли и текли слезы.
Как когда-то его дед, Генрих почувствовал тепло, исходящее из глубины камня и обволакивающее его. И он шептал и шептал, глотая слезы.
– Я твой правнук, великий король, – произносили дрожащие губы, – тоже Генрих, как и твой второй незаконнорожденный сын, которого ты, как я слышал, признал и принял уже после смерти, на этом самом месте, когда впервые узнал о нем. Мне Майкл рассказывал, самый верный и преданный друг твоего сына, а моего деда. Его ведь убили здесь, рядом с местом твоего погребения, и он похоронен недалеко от тебя, на кладбище аббатства. Майкл привез меня сюда, чтобы я мог поклониться тебе и принести свою клятву.
Генрих на мгновение замолчал, потрясенный тем, как бережно охватывает его тепло, исходящее из могилы великого прадеда.
– Во мне совсем мало твоей крови, – продолжил он, – но она все же есть. И честь Плантагенетов для меня не пустой звук, поверь. И я клянусь тебе, король Ричард, что стану доблестным рыцарем, как мой дед, и буду с мечом в руках защищать честь твоего рода. Клянусь!
Мальчик оторвался наконец от такого дорогого ему надгробия и повернул к своим спутникам суровое, сразу повзрослевшее лицо. И пока они шли к выходу из церкви, Генрих не мог подавить в себе чувство, что любящие глаза прадеда провожают его.
А потом были тихое монастырское кладбище и скромная могила в уголке с выбитой на камне надписью: «Генрих. Достойный сын великого отца». Майкл подвел своего подопечного к могиле друга и тихо проговорил:
– Я сделал для тебя все, что мог, Генри. Я рассказал о тебе этому мальчику, твоему внуку, так на тебя похожему. Я как умел помогал ему взрослеть и набираться сил. А сегодня привел его к тебе. Большего я сделать уже не смогу, прости. Силы мои на исходе. Но я хочу, чтобы ты знал – все эти долгие годы ты был со мной, жил в моем сердце. И я счастлив тем, что ты считал меня своим другом, Генри.
Он отошел в сторону, уступая место Генриху, и тот задрожал, ощутив огромное волнение. Перед ним была могила деда, о котором он узнал так много только теперь, когда вырос. И здесь, перед этой скромной могилой, мальчик произнес свою вторую клятву.
– Я никогда, никогда не подведу тебя, де. Я подхвачу знамя Белого Волка, выпавшее из твоих рук, и никогда его не опозорю. Клянусь! Я сделаю все, что только в моих силах, чтобы продолжить то, чего хотел добиться ты. Я приложу огромные усилия, дабы поддержать власть и честь Плантагенетов, несколько подмоченную нашим нынешним королем. Но у него уже вырос наследник, принц Эдуард, и страна ждет от него разумного и спокойного правления. А я, вернувшись домой, в наш замок Лейк-Касл, стану рыцарем и создам себе отряд, как был у тебя, – мне Майкл рассказывал. И стану бороться за правое дело, как ты. Клянусь тебе, де, клянусь!
У Генриха не было сил оторваться от могилы деда, и барон Кристофер просто увел его, обняв за плечи. На обратном пути из Фонтевро все были молчаливы. А когда вернулись в поместье, Майкл, с трудом преодолевший обратный путь, слег совсем. Силы стремительно покидали его, и жизнь старика угасала.
– Он отдал всего себя, чтобы сделать для своего друга последнее, что было в его силах, – взволнованно сказал барон Кристофер Генриху. – Такая верность и преданность – большая редкость, мой мальчик, и она дорогого стоит.
На третий день под вечер Майкл Льюис тихо скончался в поместье барона д’Этьена. Перед смертью он успел попрощаться с Генрихом и выразить удовлетворение от того, что будет погребен в этой земле, неподалеку от своего незабвенного друга. Но барон Кристофер сделал больше. Он не пожалел денег, и благодаря его серебру телу Майкла была открыта дорога на скромное монастырское кладбище в Фонтевро. И рядом с могилой Генриха появилась другая. На небольшом камне была выбита надпись: «Майкл. Самый верный из друзей».
Вскоре после этого англичане отправились в обратный путь. С ними уезжал из родного дома и Филипп де Моррен, которому отец дал солидный отряд, чтобы защитить свои новые владения.
Отправленный на континент отряд англичан возвратился в Лейк-Касл поздней осенью, когда в воздухе уже ощущалось дыхание надвигающейся зимы. Отряд пополнился людьми Филиппа де Моррена во главе с ним самим, но оставил в далекой Франции Майкла Льюиса. Это была горестная потеря, потому что все в замке привыкли считать старого воина как бы неотъемлемой его частью. Но Майкл упокоился возле могилы друга, верность которому пронес через всю жизнь. И он сделал очень много для юного Генриха Лорэла. Барон был крайне удивлен, увидев своего младшего сына. Генрих возмужал и заметно повзрослел, и его никак уже нельзя было назвать мальчиком. Позднее, когда между ним и сыном состоялся большой серьезный разговор, барон понял, что Генрих изменился не только внешне, он действительно стал взрослым.
Но в первый день встречи событий и волнений было слишком много. Филипп де Моррен, прибыв в эти холодные северные края, рвался в свой замок. Он волновался за сохранность владения, оставшегося в руках семнадцатилетней кузины. Девушки в его родной земле были в большинстве своем слабы, нежны и беспомощны. Он просто не мог представить себе, как юная Эсти справляется со всеми свалившимися на нее трудностями.
Наследник барона Лорэла Ричард, хоть и был одного возраста с Филиппом, казался тому если и не старше, то, во всяком случае, намного опытнее и увереннее его самого.
– Здесь, на севере, в суровых условиях Приграничья, мужчины рано взрослеют, мальчик мой, – утешил его барон Ален. – Ты тоже очень скоро почувствуешь себя сильным и уверенным, поверь мне. Тут сам воздух, кажется, дает силы и мужество для жизни и борьбы за нее.
Барон, вздохнув, продолжил:
– Твоему кузену Раулю было всего двадцать пять, но он выглядел уже вполне зрелым мужчиной, полным сил. И действовал так же. Он сумел отбить сильного врага. Теперь твоя очередь позаботиться об этом. Но в Давтоне довольно сильный гарнизон, и командир у него отменный. А ты еще и подкрепление привез. Ты справишься, мальчик мой, я уверен.
Барон старался поддержать новоиспеченного владельца Давтона и вселить в него мужество. Филипп ему нравился. Конечно, мальчик немного растерялся, попав с освещаемых ласковым солнцем берегов Луары в эти суровые края, но это естественно. Он вспомнил себя. Хорошо, что сам он был моложе, а здесь, в Лейк-Касле, у него были любящий дед и заботливый дядюшка, который и привез его сюда. Филипп же один. Ему будет труднее. Но он справится, барон искренне в это верил. И еще ему казалось, что подвигли Филиппа к такому непростому решению не только возможность обрести собственное владение, но и сверкающие глаза его дочери Жюльетт.