Мое преступление (сборник)

– Ну, – произнес король, – что сегодня стало целью вашей стрельбы?

– Стрелы, – ответил лучник.

– Не сомневаюсь, – сказал король, улыбаясь. – Но я имел в виду другое: в каких врагов или чудовищ пускали вы свои стрелы?

– Стрелы, – упрямо ответил лучник. – Я стрелял только в стрелы. Выйдя из вашего замка, сир, к полудню я оказался на широкой равнине – и там при свете молодой луны увидел перед собой черную армию татар. Знаете – это выходцы из далекой Татарии, которая является частью Тартара, являющегося, в свою очередь, филиалом ада. Ужасные лучники, сир, чьи луки – из гнутой стали, а стрелы – размером с копье. Они увидели меня издали, и поток их стрел затмил солнце, создав надо мною подобие гремящей крыши. Вы же знаете, сир, что я считаю неправильным убивать птиц, или червяков, или даже выходцев из Тартара. Но этого не потребовалось: точность и совершенство современной науки таковы, что я своими стрелами расщеплял каждую стрелу, которая летела на меня. Бил их влет, как другие бьют птиц. Поэтому, сир, я могу честно сказать, что целью моей стрельбы были только стрелы.

– Я всегда знал, как вы умны, мой дорогой ученый, – сказал король, – и всегда верил, что вашим умелым пальцам подвластна любая работа. Даже такая.

– О, – сказал лучник и вышел прочь.

Второй лучник был бледен, поэтичен и выглядел довольно женственно: в том смысле, что у него были длинные вьющиеся волосы, и изгибы тела им тоже каким-то образом соответствовали. Перед тем как войти в зал, он долго сидел в саду, бесцельно уставившись на луну. Когда луна сделалась слишком огромной, блестящей и пустой даже для его огромных, блестящих и пустых глаз, он понял, что пора возвращаться. И когда король спросил: «А что подстрелили вы?», лучник очень эмоционально ответил: «Я подстрелил человека! Не выходца из Тартара, не обитателя Европы, Азии, Африки или Америки, вообще не обитателя какой-либо из областей Земли. Я застрелил Человека-На-Луне». «Застрелили Человека-На-Луне?» – повторил король с чем-то вроде легкого удивления в голосе. «Это нетрудно доказать! – воскликнул лучник с истерической поспешностью. – Посмотрите на Луну через этот новый телескоп повышенной мощности, и вы больше не найдете там никаких следов человека».

Король приблизил к окуляру телескопа свой широко раскрытый ярко-синий, сияющий слабоумием глаз и стоял так около десяти минут, а затем сказал: «Вы часто говорили мне, что научная истина может быть подтверждена только при помощи чувств – и вы правы. Я верю вам».

И второй лучник вышел прочь; будучи гораздо эмоциональней первого, он при этом обливался слезами.

Третий лучник был нелюдим и задумчив, волосы его были нечесаными, а глаза – задумчивыми. Он вошел без стука и, не дав королю задать вопрос, сказал: «Я потерял все свои стрелы. Они превратились в птиц». Затем, когда он увидел, что все, кто был в зале, уставились на него, продолжил: «Ну, вы же знаете, все в нашем мире меняется: грязь превращается в маргаритки, яйца превращаются в кур, а те, кто разводит собак, знают, что их можно превратить в совершенно разные породы. В общем, я пускал свои стрелы в исполинских орлов, свист крыльев которых раздавался вокруг Гималаев. Огромные золотые орлы размером со слонов, они даже на деревья не садятся – нет дерева, что выдержит такой вес. Мои стрелы летели высоко над горами и долинами, и полет их был так долог, что по пути они медленно превращались в птиц. Посмотрите сами, – он бросил на пол перед королем мертвую птицу и положил рядом с ней стрелу. – Разве вы не видите, что общий тип их строения совпадает? Прямое древко – это позвоночник, острие наконечника – клюв, а про оперение стрелы и говорить нечего – это рудимент птичьего оперения. Налицо модификация и эволюция».

После недолгого молчания король серьезно кивнул и сказал: «Да, конечно: все подвластно законам эволюции».

Услышав это, третий лучник резко повернулся и в ярости покинул зал.

Четвертый лучник был невысок ростом, его лицо, словно вытесанное из дерева, казалось мертвым, зато взгляд близко посаженных глазок был очень живым – и при этом недобрым. Друзья отговаривали его входить в зал, потому что, как они сказали, «мы наплели столько фантастической чуши, что самим небесам было тошно – но не нашлось ничего, буквально ничего, во что старик не поверил бы». Так что лицо маленького лучника, когда он появился в дверях, выглядело еще чуть более деревянным, чем обычно; но оказавшись внутри, он вдруг огляделся по сторонам с искренним недоумением.

– Что ж, мой последний друг, – сердечно обратился к нему король, – добро пожаловать! Рад видеть вас снова!

Наступила долгая пауза, а затем низкорослый лучник сказал:

– Что вы подразумеваете под «снова»? Я никогда не был здесь раньше.

Несколько секунд король смотрел на него, затем раздельно произнес:

– Не далее как прошлой ночью я отправил вас в путешествие – отсюда, из этого зала с четырьмя дверями.

После очередной паузы коротышка медленно покачал головой.

– Я никогда не видел вас раньше, – предельно искренним голосом ответил он. – Вы никогда и ниоткуда меня не отправляли. Я только что пришел сам, увидев издали башни вашего замка. А в окрестности замка попал вообще случайно, сам не знаю как. Я уроженец одного из островов, входящих в Греческий архипелаг; по профессии я аукционист, а зовут меня Пайк.

Семь долгих мгновений король сидел на своем троне, неподвижный, как статуя, а затем в его добрых старческих глазах проступило нечто ужасное: глубочайшая убежденность в том, что все только что сказанное является неправдой. Это чувство узнает каждый, кто пытался обмануть ребенка и вдруг увидел, как дитя прозревает обман. Затем король поднялся во весь рост, снял висящий над троном тяжелый меч, обнажил его – и лишь после этого заговорил:

– Я поверил безумному рассказу о точном попадании стрелой в стрелу, потому что это наука. Я поверил еще более безумной истории о том, как исчезли следы жизни на Луне: ведь это тоже наука. Тому, что медуза превращается в джентльмена и вообще все что угодно превращается во что угодно, я тоже поверю: ибо хотя это уже предел безумия, но по-прежнему наука. Однако я не поверю человеку, который утверждает, будто то, что я знаю, не соответствует действительности. Я не поверю тому, кто отрицает, что вчера вышел через эту дверь по моему приказу из моего замка. Первые трое, возможно, сказали правду: полностью исключить этого нельзя. Но тот, кто пришел последним, заведомо солгал. За эту ложь я покараю его смертью.

С этими словами старый благородный король ринулся к четвертому лучнику, вздымая меч над головой, но был остановлен взрывом радостного смеха. Все присутствовавшие в зале наконец убедились: есть в мире хоть что-то, во что не может поверить даже англичанин.

Перевод Григория Панченко

Искусство быть констеблем

Не так давно со мной произошел странный случай, некоторым образом связанный с историей и особенностями нашей страны. Я тихо сидел в провинциальном уединении, стараясь, насколько это возможно, наслаждаться сельской идиллией, когда мне позвонили по телефону – пожалуй, не самому деревенскому приспособлению. Да и услышал я голос не завсегдатая соседней пивнушки, а человека, которого знал по работе в одной из больших лондонских газет.

Он сказал:

– Прошел слух, что вас назначили констеблем Биконсфилда.

Я ответил:

– Тогда у вас плохой слух.

Сделав паузу, знакомый произнес:

– Так разве вы не стали констеблем Биконсфилда?

– Ну конечно же нет, – сказал я. – Вы же не стали папой римским? Разве я похож на человека, которого любой умственно полноценный член общества (кроме, возможно, преступников) хотел бы видеть констеблем?![24]

– Вот как, – задумчиво ответил мой друг. – И все-таки об этом написала «Дейли газетт»: «Мистер Г.К. Честертон был назначен окружным констеблем Биконсфилда».

24

Честертон был чрезвычайно толст и крайне неловок в движениях. Поскольку он был очень известным человеком, эта его особенность даже породила поговорку; о сильном грохоте говорили: «Как будто Честертон упал на лист железа!»