Последний обоз

- Что, Добрынь, ты хоть сам-то знаешь, куда нас занесло? - тихо, тайком от Торвин, спросил Зуй у торговца.

- Теперь уже нет, - ответил тот, - Ты к этой козе не лезь, пусть сама потыркается, глядишь, научится старших уважать.

- Эк тебя задело… Ты что, готов ночевать рядом с нежитью, лишь бы поморийской дуре нос утереть?

- Нежить - это уж её трудности. Пускай помашет сабелькой, коли ума нету.

- Как стемнеет, трудности будут у нас всех. Или ты заговорённый? Потом, имей виду: хлябь близко. Я-то всяко домой попаду, а вот ты не к змеелюдам ли в гости собрался?

- А ты откуда про нежить знаешь? - подозрительно прищурился Добрыня, - Вроде, когда Ёлка мне про своего Свита рассказывала, все уж спали.

- Все да не все. Мы с Торвин договорились тайком караулить: я до полночи, она - после. И вишь ты - не зря. Чуйка на беду у этой белозорой работает как надо.

- И что, ты так прям и рассказал ей всё, что слышал, про Ёлкина мертвяка?

- Рассказал.

- И поверила?

- Изругала пьянью. Однако жопой чует, что дело неладно и оставаться в лесу нельзя, вот и машет всё утро топором, как наскипидаренная. Для тебя, между прочим, старается.

- А я ей чем могу помочь? Она наших с тобой слов не слушает, мы для неё - суеверные лапотники. Может, хоть нежить вгонит ей ума. По-родственному, так сказать.

Если для Торвин день прошёл в бесконечном поединке с лесом, то для Нарока это был целый день беззаботного, ничем не заслуженного счастья. Омела шла рядом и развлекала его рассказами о своём лесном житье-бытье, а он слушал и ловил себя на том, что порой даже не понимает слов, а просто любуется её голосом, словно пением дивной птицы. Когда же приходила очередь идти в голову обоза и браться за топор, заинтересованный взгляд Омелы заставлял его работать споро и радостно, не чувствуя усталости. Время летело незаметно, и он был весьма удивлён, вдруг услышав, что Торвин командует привал.

- Се риитаа**, - сказала она устало, - Ищем место для ночёвки, пока светло.

Это было не самой простой задачей. Торвин наотрез отказывалась разбивать лагерь в низинах и вблизи кустов, а одновременно и свободное от них, и достаточно высокое место никак не попадалось. Наконец, Зуй пришёл из разведки и сообщил, что набрёл на кое-что годное. Торвин сходила вместе с ним посмотреть, а когда вернулась, велела срочно всем подниматься и идти за ней.

Находка Зуя оказалась и впрямь стоящей. Маленький домик-заимка с колодцем и овином стоял посреди чистой полянки. Видно, в травостав сюда приходили заготавливать сено для коз. Сейчас овин был пуст и вместил в себя, хоть и без особых удобств, всех троих коней. Избушка была тоже тесновата на шестерых, зато в ней имелся очаг, сном же на полу вповалку лесной люд не напугать.

Едва в заросших низинах начали сгущаться сумерки, Торвин всех загнала под крышу. Строго-настрого велев больше не высовываться, она сама проверила и заперла коней, обошла лишний раз вокруг избушки, а вернувшись, старательно прикрыла на засовы окна и дверь. После Тиша запечатала их охранными знаками, начертив перед каждым Дневное Око угольком из очага.

- Нарок, тебе первый караул, - сказала Торвин, и, даже не притронувшись к пирогам, которые добрая Ёлка завернула им с собой, повалилась на лавку спать.

Угомонились в тот вечер быстро: все устали, и разговаривать было не о чем. Только Нарок остался сидеть у порога неподвижной тенью, прислушиваться к звукам ночи за стеной, да Омела, составляя ему компанию, пряла в темноте, прислонившись спиной к его спине. Время текло, словно медленная вода, люди спали, а в лесу шумела обычная дикая ночная жизнь. Нарок повернулся к Омеле, осторожно вынул из её руки веретено и, обняв девушку за талию, притянул к себе. Она не отпрянула, мягко и доверчиво прижалась к нему всем телом. Долго ли они сидели так, расслабленно слушая ночь?

Вдруг Нарок насторожился и шепнул:

- Слышишь?

- Что?

- Слишком тихо. Птицы замолчали.

Быстро, перешагивая через спящих на полу, он подошёл к Торвин, тронул её за руку. Та сразу же открыла глаза. И без слов поняла, что именно встревожило караульного. Осторожно, словно дикий зверь, она обошла дом, прислушиваясь у каждого окна, остановилась возле двери. Над дверной притолокой была узкая щель, заткнутая мхом. Торвин быстро очистила её и приникла к ней глазом, потом поманила Нарока к себе.

- Вот он.

Нарок глянул, и по спине побежали назойливые мурашки. Существо, вышедшее из кустов, внешне напоминало человека, но человеком не было. Оно замерло неподвижно, неловко сгорбившись и подавшись вперёд, словно собиралось шагнуть, но вдруг забыло об этом. Костлявые его плечи бессильно опустились, голова поникла. Живой человек ни за что не остановился бы вот так. А оно - стояло, затапливая окрестности мёртвой тишиной, нелепое, тощее, страшное, с неопрятно растрёпанными длинными волосами цвета пожухлой соломы.

- Что это? - одними губами спросил Нарок.

- Неупокоенный, - дрожа, прошептала ему на ухо Омела, - Они ходят иногда, ищут живую силу. Но ему нас не достать, охранный знак не даст войти. Главное - чтобы он ни к кому не притронулся…

Будто в ответ на её слова, существо каким-то невообразимо резким прыжком подскочило к двери и заглянуло снаружи в щель. Глаза его были тусклы, затянуты мёртвой плёнкой. В дом дохнуло распахнутой могилой. Омела шарахнулась, чуть вскрикнув, а Торвин ткнула кинжалом в щель.

- Что случилось? - сразу же спросил, подняв голову, дядька Зуй. Но ответ на вопрос уже не требовался. То, что ломилось в дом снаружи, плевать хотело и на охранный знак, и на кинжал Торвин. Длинные когти ломали в щепки дерево, расширяя щель. Торвин, не останавливаясь, колола и резала, но толку от этого не было, мёртвая плоть не чувствовала боли, а отсечь хотя бы палец не получалось, тварь оказалась на редкость проворной.

- Он хоть чего-нибудь боится? - крикнула Торвин, - Как у вас такое прогоняют? Молитвы, серебро, охранные знаки, вода? Ну хоть что-нибудь?

- Огонь, - ответил дядька Зуй, - Только нужен чистый***.

- Так давай, три быстрее! Он нам сейчас стену процарапает! Нарок! Сюда! Не пускай его, не позволяй лезть!

Выкрикнув всё это, Торвин отскочила от двери, освобождая место Нароку, а сама бросилась через внутреннюю дверь в овин, к лошадям. Там, перед выходом, стояли у стены их с Нароком копья. Уже через миг стало слышно, как хлопнула внешняя дверь, а потом жуткие лапы исчезли из щели и снаружи раздался какой-то шум. Нарок выглянул. Торвин копьём пригвоздила мёртвую тварь к стене, пробив её насквозь. Возможно, неупокоенному было неприятно, но не более того. Подёргавшись немного, он понял, что освободиться не сможет, и просто двинулся навстречу своей противнице, проталкивая древко копья сквозь себя. “Зуй! Да где ты уже со своим огнём?” - заорала Торвин, задирая пятку копья вверх. Это немного озадачило неупокоенного, но, видимо, не огорчило. Просто без опоры на ноги продвижение его слегка замедлилось. Не раздумывая дальше, Нарок распахнул дверь, выскочил из избы и с размаху рубанул тварюгу саблей, забыв, что мёртвому не больно.

- Копьём! - скомандовала Торвин.

Вот только бежать за ним было некогда. И тут кто-то осторожно потрогал Нарока за плечо. Тот чуть не рубанул в ответ сгоряча, однако успел остановиться. За спиной у него стоял Добрыня с полуштукой льняной холстины***** в руках.

- Хватай его через ткань, - говорил он, протягивая Нароку конец отреза.

Трогать неупокоенного руками совсем не хотелось, поэтому Нарок просто накинул петлю ему на шею и затянул. Не имея больше возможности двигаться к Торвин, тот кинулся в противоположную сторону и сорвался с копья, но Нарок тут же перебросил отрез через его голову. Торвин поймала, дёрнула на себя и прижала материю к земле ногой. Тканая полоса аккуратно накрыла лицо, голову и спину их противника, а Нарок, подхватив с земли копьё Торвин, двинул его в грудь втоком**** и опрокинул к Торвин в объятия. Тварь хоть и была на редкость сильной, как оказалось, весила не слишком много. Дальше пошла уж совсем несуразная возня: по очереди они то прижимали пойманного нежитя древком копья к земле, то обёртывали тканью, и понемногу перемотали на него весь отрез, добротно запеленав в холст. Получившийся свёрток иногда слегка ворочался, но чаще лежал смирно и выглядел вполне безобидно. Убедившись, что высвободиться пленник не в состоянии, Торвин и Нарок дополнительно упаковали его в принесённый Добрыней рогожный мешок. Устало вздохнув, Торвин уселась на землю и принялась оттирать тряпицей испоганенное копьё.