Страница 29 из 30
Стоя есть неприлично. Твердая воля удерживает его на ногах ровно столько времени, сколько требуется, чтобы поблагодарить за внимание по всем правилам. Зря вы, мол, беспокоились. После чего он от радости и следуя все тем же правилам приличия, опускается на угол саней. К ячменной размазне дарительница принесла также деревянную ложку. На свете больше добрых людей, чем можно подумать. Они принесли мне горшочек сладкой каши. Каша варится, бежит через край, и, чем ее больше есть, тем ее больше становится. Седая осматривает мою работу. Дверь чуток скрипит. Надо будет ее смазать. И оси тоже надо подмазать. А крепильные брусья можете смело грузить на сани. Все равно постройка завершена. Остальные доски вы со временем тоже получите. Нынче такие доски на вес золота. Вот так-то. «Тамара, скажи ей, что это была не каша, а мечта! Иди сюда, лошадка».
Лошадь взвилась на дыбы, когда он хотел взять ее под уздцы. Такая грубая хватка была ей непривычна. Криками «Балуй! Осади!» Рёдер оттеснил лошадь, так что задок саней ударился о доски. Женщины что-то между собой обсуждали. Говорила Ольга с седой. Ольга говорила, седая мотала головой. Молчала бы ты лучше, Ольга. Это ты ни одному человеку не сможешь объяснить. Это не случайность и не счастье, не провидение и не каприз, это нечто вроде медовой желчи, это то, чего никто не знает. Берегись, ты еще восстановишь против себя родного сына. Вот уже свекровь прижимает его к себе, словно мальчика необходимо оградить от родной матери. Лошадь, у тебя глаза стали будто сапожные гвоздики. Погоди-ка, у меня кое-что для тебя есть. Сегодня утром мне стало плохо. А отрезаны были два куска хлеба. Первый я отложил на потом, другой вообще спрятал. Не съел ни одного. Первый кусок нашел мальчик. Второй получишь ты. Мы с тобой никогда еще так не кутили.
Рёдер начал кормить вечно голодного обжору крошками. Надо было получше распределять, дорогой мой! Пока Рёдер силился вспомнить про себя этот приговор, температура второй раз за этот день дала свечку. И он рухнул наземь, к лошадиным ногам. Когда лошадь увидела, что человек упал, она выбрала мягкими губами остатки хлеба из его рук.
Ни одна из женщин не вскрикнула от страха, ни одна не подбежала, чтобы помочь человеку, потерявшему сознание. Подошла только Тамара. Да и то не спеша. И занялась упавшим так, словно то валялся среди дороги подгулявший кучер у ног своей лошади. Для начала она подняла голову лошади. Потом сделала то же самое с человеком. Видя, что это не помогает, она все так же не спеша принесла ведро. От брызг холодной воды больной хоть и не совсем пришел в себя, но во всяком случае застонал. Остальные женщины не вмешивались. Ольга сердилась. Больной — он всегда больной. А Тамара просто дура. Зачем она внушила ему такой смертельный страх перед Марфой? Просто дура. Спору нет, Марфа нетерпима, и озлоблена, и сурова, и непреклонна, но не зверь же она. Да, Марфа настояла, чтобы никто из нас не давал немцу приюта. Наши солдаты были бы счастливы, будь у них такая крыша над головой. И Марфа же настояла, чтобы ответственность за немца взвалили на Тамару. Она хочет дать Тамаре возможность загладить свою вину. Доказать, что Тамара виновата, не может никто. Думать, что виновата, могут все. Вероятно, и сама Тамара уже так думает. Ну ладно. Хочет оправдаться в глазах людей — ее дело. Только не надо так злиться, если по какой-нибудь причине у нее отнимут эту возможность. Она злится даже на высокую температуру. Она лезет вон из кожи, чтобы доказать, что разбирается в обстановке лучше других. Ее задание состоит в том, чтобы поладить с дьяволом. Но в глубине души она прекрасно понимает: ей достался никакой не дьявол, разве что дьяволенок. Впрочем, она даже себе самой не решается в этом признаться. И Марфе — нет. Вот мне — пожалуйста. Сперва признается, а потом не может простить себе самой, что призналась. Зато награду за признание, фонарь, она приняла из моих рук, сияя от радости. Ах, девочка, девочка, да не дергай же ты его так грубо. Не швыряй его на сани, словно падаль какую. Не попирай свою природу из страха. Из одного только страха сделать что-нибудь не так, как надо. Именно сейчас в войну, такой страх стал для нас непозволительной роскошью.
Свекровь помчалась в деревню, к Марфе, и там вне себя, задыхаясь от возмущения, рассказала, что Ольга намерена взять к себе немца, которого вдруг скрутила жестокая лихорадка, взять, значит, и держать до тех пор, пока он не выздоровеет. Марфа же привыкла действовать без проволочек. И при этом, если выходит, соединять неприятное с полезным. Поставить на место зарвавшуюся Ольгу и заодно привезти досок. Словом, Марфа Ивановна действовала по принципу: сие надлежит делать и того не оставлять. Фура стояла вплотную к штабелю. Женщины грузили на нее доски. Девушка навалила на больного оба одеяла. Аккуратный немец даже сегодня утром не забыл упрятать свои одеяла от мышиных зубов. Женщины не глядели в его сторону. Мальчик исследовал лопасти ветряного колеса, прислоненного к уцелевшей стене склада. Под голову больного Тамара подложила свое собственное одеяло. Приказ тети Марфы гласил: трогать больного с места сейчас нельзя. Пусть отлеживается во временной конюшне, где фашисты расстреляли двух раненых радистов. Тамара пусть за ним ходит. Прокорм больного берет на себя деревня. Ольга Петровна в случае надобности даст консультации. Если только она не ошиблась, мы имеем дело с обыкновенным воспалением легких либо плевритом. Через две-три недели все пройдет. Фашисты — они живучие. Как кошки. Но Ольга Петровна все-таки не врач. И Может быть, мы имеем дело с холерой или тифом. Нет, Марфа Ивановна, не может быть. При холере температура падает и пульс слабый. Кроме того, в марте, апреле и мае холерой не болеют. Тиф, правда, начинается с высокой температуры, но при тифе бывает рвота и понос. И сыпь на коже. И по глазам его тоже можно угадать. Ольга говорит очень уверенно, тетя Марфа еще увереннее: Посмотрим, посмотрим. Время покажет. А законы надо соблюдать. При подозрении на инфекционные заболевания больных помещают в изолятор. Чтоб никаких контактов. Кроме Тамары. Да и Тамара — только в случае крайней необходимости. Ясно тебе? Да, тетя Марфа. Если помрет, ну что ж, мы сделали, что могли. В деревне подтвердят. Если состояние ухудшится или он не сможет больше работать, отправим его в госпиталь. Только без лошади и без телеги. Лошадь нам и самим нужна для весеннего сева. Просто кто-нибудь сгоняет на своих двоих и попросит прислать за ним машину. Лучше всего, чтоб Ольга Петровна. Она у нас знает все ходы и выходы.
Кто «за», прошу…
«За» оказались три женщины из пяти, а именно, Марфа, Ольгина свекровь и Тамара. Женщина, которая принесла больному горшочек размазни, сказала, что не может решить так, сразу, а Ольга Петровна сказала, что весь овин — это сплошной рассадник инфекции и что для грязного белья лучшая стирка — огонь.
— Принято тремя голосами против одного и при одном воздержавшемся.
Итак, Тамаре вдруг вернули право голоса. От радости у нее на глазах заблестели слезы. Свекровь что-то втолковывала мальчику.
Ребенок тоже «за», сказала она под конец.
Тамара перекинула постромку саней через оглоблю груженой фуры, и весь обоз двинулся по направлению к овину. Марфа вела лошадь под уздцы, свекровь шла рядом, а Тамара направляла сани. Ольга взяла за руку сына и вместе с ним замыкала шествие.
Ольга, Ольга, скажи им, чего мне не хватает. Мне не хватает слов, одного слова. Оно вертелось у меня на языке. Уже тогда. Ночью. В степи. На том месте, где ты должна была меня расстрелять. Но не смогла. Когда ты швырнула винтовку в сани. На том месте. Теперь, Ольга, оно снова вертится у меня на языке. То слово. Которого мне не хватает. У него вкус горького миндаля.
Обоз достиг цели. Но больного еще не сгрузили. Тетя Марфа сказала, что желает осмотреть изолятор. Инспекция, говорит свекровь Ольги. А Марфа говорит, что бывают госпитали, которые много хуже, чем этот овин, для людей, которые много лучше, чем этот немец. Ольга говорит, что здесь нужно все продезинфицировать. Керосином. Тетя Марфа говорит, что керосином и так воняет, мочи нет. И чтоб Тамара внесла туда немца. И устроила себе постель в другом конце. Свекровь Ольги говорит, что у нее есть тонкая проволочная сетка. Немного. Для тебя, девочка. Для меня, значит, проволока. Ольга держится позади. Зажигает фонарь. Очень трогательно.