Где нет темноты

Тина наблюдала, как пыль завитками вихрится под потолком, на границе терпимого и нестерпимого света. Стоило чуть сильнее запрокинуть голову, как пересыхали глаза и раскалённые спицы боли вонзались прямо в виски.

Никто не придёт сегодня, без радости подумала Тина. Может, не только сегодня, но и завтра, и так до тех пор, пока она не ослабнет от голода и жажды, пока не понадобится. Или пока стороны не договорятся об обмене. Такое возможно. Пару дней назад как раз удалось схватить одного волшебника…

Закрыв глаза и опустив голову на левое плечо, Тина улыбнулась. То был хороший день. После проливного дождя на небе сияло солнце, и широкая лента радуги протянулась над всем заливом. С крыши их с сестрой дома её было особенно хорошо видно. Куинни взяла её за руку и потянула вверх по лестнице: этаж, ещё, ещё… Перед самым выходом они чуть не сбили закончившую развешивать бельё соседку, удостоившись пары ласковых вслед. Куинни радовалась радуге как маленькая девочка, впервые сотворившая простенькие Левитационные чары и поднявшая в воздух прыгавшую мимо жабу однокурсника. Солнце играло в её волосах цвета чистого золота, но Тина не могла разделить счастья сестры, и пыталась скрыть мысли и чувства. Куда там.

«Тинни, — беззаботно фыркнула сестра, легко разворачиваясь на каблуках, как танцовщица, — не надо так волноваться. У меня всё под контролем».

«Если вас поймают, даже мистер Грейвз ничего не сможет сделать», — покачала головой Тина. Но Куинни лишь всплеснула руками, отмахиваясь, как от взбунтовавшейся на ветру занавески.

«Вчера Якоб водил меня в си-не-ма-то-граф, — по слогам проговорила она незнакомое слово. — Это просто чудо, Тинни. Настоящая магия».

Тина вздрогнула, сбрасывая оковы не то сна, не то видения, обнаруживая, что сползла по стене на бок. Вокруг не стало ни светлее, ни темнее, ни на минуту не замолкающий гул сводил с ума, играя на висках, как слишком усердный барабанщик на своём инструменте. Бам-бам-бам!

Кусая губу до крови, только бы новой болью отвлечь старую, Тина шарила ладонями по кафелю, борясь с зудом под ногтями, надеясь отыскать хоть пятачок прохлады. Перед глазами всё плыло, плавилось, как брошенный на сковородку кусок масла. Мир шёл пузырями, воздух потрескивал.

— Тина? Тина? Вы здесь?

Она потянулась на голос, как за нить Ариадны, откуда-то найдя силы улыбнуться сравнению. Тревожный, но по-прежнему мягкий тембр обрёл магическую силу над мигренью, облегчая боль изнутри.

— Я здесь, — с трудом Тина поднялась, опираясь на локоть, приваливаясь виском к обжигающе-ледяному металлу. Связывающее узников оконце будто бы стало шире. Другая сторона была не видна, скрытая в мягком полумраке, но какие-то очертания угадывались. И немного тянуло запахом сырости. — Задремала просто. Как вы?

— Жив, цел, держусь, — бодро отозвались по ту сторону. — Размышляю.

— О чём?

— Да вот думаю, скинут ли проверку квартальных отчётов на мою заместительницу, если я ещё на неделю задержусь, или же Вильгельмина этого не допустит, и нас день на день вытащат из этой ямы.

Оптимизму Тесея можно было только позавидовать. Сама Тина, чувствуя, как нарастает сила упаднических мыслей, не верила, что смогла бы продержаться и пары часов. Или от пыток Тесей просто начинал постепенно сходить с ума?

— Вытащат, конечно, — она постаралась придать голосу как можно больше уверенности, тем более что сдавшая позиции головная боль вернула ей способность соображать. — Никто не любит квартальные отчёты. — О, сколько она всегда мучилась над своей частью, и всё равно по итогу что-то упускала из виду. Какую-нибудь мелкую запятую или неправильную формулировку, от чего всякий раз злилась и бралась за волшебный корректор. Ей не хотелось добавлять мистеру Грейвзу лишней работы, хоть он, посмеиваясь над её похвальным бюрократическим перфекционизмом, уверял, что все проходят через муки отчётной работы, и со временем она всему научится.

— Что вам снилось? — кажется, мысли о бумажках привели Тесея в ужас.

— Радуга, — как живая перед её взором встала сестра, раскинувшая руки и улыбавшаяся небу. Увидит ли она снова улыбку Куинни?

— Красиво, — протянул Тесей. С живостью Тина представила, как на той стороне он закрывает глаза, вызывая в памяти знакомый с детства образ. Ньют рассказывал, что вырос в Дорсете недалеко от моря. И, когда был совсем ребёнком и видел вздыбившуюся, уходящую одним концом к основаниям белых скал дугу, бежал искать на другом конце лепреконское золото, потому что старший брат рассказал ему эту сказку. — Вы знали, что у радуги в море всего три цвета?

— Какие же? — удивилась Тина.

— Красный, жёлтый и зелёный.

— Быть может, — усомнилась она, — вы не замечали голубой, потому что он сливается с небом?

— Я уверен, что три, — твёрдо стоял на своём Тесей. — Столько радуг в детстве перевидал, пока не переехал.

— Я тоже выросла у моря и всегда отчётливо видела четвёртый цвет — фиолетовый.

— Это просто свет преломляется из-за висящего над Нью-Йорком смога, — фыркнул Тесей. — Скоро лето, так что после какой-нибудь из гроз я отправлю вас с Ньютом на пляж. Оттуда замечательный вид открывается.

Последние пару минут Тина сидела с закрытыми глазами. Смотреть всё равно было не на что, а так металлическая рама казалась даже холоднее. С невероятной живостью перед ней предстала картина: пологий холм, по которому нужно спуститься на луг, обрывающийся тонкой полоской голой скалы, уходящей вниз, в море; лёгкий ветерок, свежий и пахнущий свежескошенный травой, треплет короткие волосы, норовит сорвать с шеи тонкий синий шарф, вручную расписанный затейливыми узорами — подарок Ньюта; тот как раз срывает ятрышник, пачкая руки светлым густым соком; цветы — насыщенно фиолетовые.

— Вы говорите о радуге, — голос у неё дрожал, в носу свербило, но слёзы всё не текли. Глаза оставались сухими, как песок вокруг, как поселившийся под лёгкими страх, как немажеский пятицентовик, который она сжимала в кармане, — о доме, о лете, чтобы меня успокоить. Но мне всё равно очень-очень страшно.

— Мне тоже, Тина, — тихо и совсем безрадостно отозвался Тесей. — Я не хочу умирать.

Тина не всхлипнула — закашлялась. Предчувствующий обезвоживание организм удерживал любые капли влаги. Она развязала узелок и разломила надкушенную булочку на две части.

— Вот, — пространства между прутьями как раз хватило, чтобы просунуть ладонь, — возьмите. Вряд ли вас кормят.

Она почувствовала его прикосновения, оставившие на коже капельки влаги. Тесей принял дар, ненадолго задержавшись, мимолётно погладив кончиками пальцев внутреннюю сторону ладони.

— Спасибо, — Тина была готова поставить пару драготов на то, что он улыбнулся. — Хотите пить?

— Да, — просто ответила Тина, отщипывая от оставшейся половины булочки кусочек. Надолго её растянуть не получится при всём желании, но вода, которой у Тесея откуда-то было достаточно много, поможет продержаться месяц. Только вот силы сопротивляться, если кто-то придёт, иссякнут уже через пару дней.

Выпитая вода успокоила гул в висках. Мигрень, как приехавшая без приглашения погостить дальняя шумная родственница, ни на секунду не позволяла забыть о своём присутствии, но и к ней, как и к зуду под ногтями, если ненароком она всё же соприкасалась с плиткой, Тина начала привыкать.

Она вернула узкий стакан через оконце. На костяшках, там где коснулись их пальцы Тесея, осталось несколько бурых пятен.

— Вы ранены? — сглотнув, спросила Тина. Следы были смазанными, кровь засохла и с равной возможностью могла быть как следствием пытки, так и подскочившего после хоть какой-то, но трапезы, давления.

— М-м-м… — неопределённо промычал Тесей, — о камень поранился, кажется. Ничего серьёзного.

Будь что серьёзное, Тина всё равно не смогла бы ничего сделать. Кричала бы, звала бы целителя, пока не сел бы голос? Предложила бы перевязать рану относительно чистым платком? От бессилия Тина приходила в бешенство, сжимала и разжимала пальцы до красных полумесяцев на ладонях.