Страница 47 из 56
— Почему ты грустишь? Я что-то сделал не так? Не угодил тебе?
— Нет, ну что ты! Этот наряд, твои слова о нашей первой ночи… Это прекрасно! Я думала, что ты станешь другим. Совсем другим. Не останется ничего святого с этим твоим бизнесом.
— Но я остался прежним. По-прежнему люблю тебя.
Капля красного вина упала с уголка губ Эйрин и потекла к подбородку. Тони подхватил её, не дав испортить новое платье, и нежно поцеловал девушку, лаская шелк и гипюр на её теле. Но сперва ему показалось, что изо рта её идёт кровь.
— Тони, я была бы счастливее всех на свете, если бы впереди у нас было будущее. Но я знаю, что это не так. Что может случиться самое страшное, если мы не найдем выхода и решения. Знаю, что враги наши очень сильны. А чем я могу помочь, став никем? Я теперь никогда не увижу Шеффилд. Не смогу положить цветы на могилы родителей. Я просто боюсь иногда давать кредитку в магазине и в каждый миг жду, что за мной придут.
— Ну вот кто тебе это сказал? Транди проверил тебя, ты не при чём. Тебя не ищет никто, да и не за что искать. Когда всё закончится, мы выкупим и ваш дом, и, если хочешь, всё имение в Ирландии, где ты родилась. Я же говорил тебе тогда — будь моей! И я всё для тебя обеспечу. Почему ты тогда отказалась?
— Да вот потому, чтобы изначально не лишиться всего. И всегда я ждала тебя, готова была укрыть, потому что знала: однажды ты точно вляпаешься.
Он не ждал таких слов от своей девочки-отличницы. Но она продолжала говорить — не как унесённая счастьем дурочка, которую нарядили в бутике и усадили за столик шикарного ресторана. Она говорила, словно его компаньон по бизнесу, уже всё знающий о них и понимающий законы чёрного рынка. Она думала, как помочь, но не могла не сожалеть о несбывшихся мечтах юности, о потерянных столь глупо годах. И из уст её изливалась эта грусть, эта горечь, облачённые в слова сокровенные желания.
— Там, в Африке, я могла бы укрыть тебя за именем погибшего охотника или следопыта. И никто не пошёл бы, поверь, в эти джунгли. Но только там мы могли бы стать свободными, жить в единении с природой, в тишине. Нашим детям уже было бы лет десять, или даже чуть больше. Ты мог бы ездить на своём мотоцикле без риска попасть в аварию. Просто там и нет никого, изредка увидишь автомобиль, да и тот движется не быстрее двадцати миль по бездорожью. Тишина, свобода, природа вокруг. И звери. Но только звери не предают никогда. Они помнят добро. Всю свою жизнь это помнят. Ты стал бы свободен. И стал бы отцом. Тони, это не я отвергла тебя. Это ты отказался от счастья. И сейчас вокруг розы, но мы не знаем, что будет потом. Я бы просила сейчас два билета до любого из аэропортов на севере Африки с вылетом завтра. Но теперь уже так не получится. Теперь от тебя зависят судьбы других людей. Но что делать? Я уже чую дым. Беда близко, мой милый Энтони! Поэтому попрошу о другом — просто найти киоск, где можно купить свежие газеты на английском.
В глазах стояли слёзы — от мысли о сыновьях, которым уже десять. Пусть, конечно, не в дикой Африке, но их жизнь действительно могла быть совсем другой. Вечер подступал, а с ним и прохлада. Поэтому Блэк крепко обнял любимую, расплатился и проводил Эйрин в такси. А по дороге шепнул ей:
— Я выкручусь. Мы все выкрутимся. А как только приедем домой сейчас, сделаем сына! Я буду любить тебя всю эту ночь. И у нас будет сын. Только скажи, как расстегнуть это платье, не порвав его на куски!
***
Уже поздно вечером Тони проснулся в объятиях женщины, которую не усыпили-таки все его плотские страсти. Эйрин обнимала его, а другой рукой держала газету, купленную по дороге. Она внимательно читала статью, где, спустя уже три недели, причины и возможные последствия провала саммита в Кэмп-Дэвиде* рассматривались подробно: с учётом мнения аналитиков и опроса жителей. Лицо девушки было грустным и мрачным, но каждые несколько минут она глядела на спящего рядом мужчину и нежно водила рукой по его голове, плечам, шее. Тони привстал на ложе и прочёл заголовок.
— Палестино-израильский конфликт? Ты за этими газетами останавливалась? И читаешь вместо того, чтобы сладко спать сейчас?
— Я не могу сладко спать, когда тебе грозит опасность.
— Ну, исходя из того, что переговоры провалились, опасность грозит не мне. Я не житель тех земель. А ты поддерживаешь Израиль?
— Да, я их поддерживаю — в праве народа иметь свою страну и свою землю. К тому же, не они пошли по пути терроризма. Но я не поддерживаю инициатив снесения святынь и памятников, составляющих всемирное наследие.
— Как всегда, увлекаешься древней историей?
— Теперь уже нет, увы. Увлекаюсь новейшей историей. Ради тебя. Ради того, чтобы этот вечер не был для нас последним. Я благодарна тебе за сегодняшнее романтическое приключение. Но разве ты не понимаешь, что этот провал, и все эти события способны развязать войну, причём очень и очень скоро?
Энтони задумался. До него, наконец, начал доходить смысл слов Эйрин и причина её беспокойств. Он уже поставлял оружие израильтянам. И если противостояние в секторе Газа вновь перерастёт в вооружённый конфликт, их концерн будет вовлечён в это. И вновь объявится Айзеншпиц. Только вот которой из сторон поставляет оружие он? Ответ очень прост. Если военный департамент США сам финансирует подпольные террористические организации, значит, несмотря на формально провозглашённую позицию поддержки Израиля, ему, Энтони Блэку, предпишут обеспечивать своим товаром арабов — террористов. Или же просто выйдут на него, и теперь однозначно устранят, приберут к рукам бизнес и поставят дело на другие рельсы. Вздохнув глубоко, Тони вынул из рук Эйрин газету, отложил её в сторону и обоими руками притянул девушку к себе.
— Спи сейчас. Завтра обсудим всё это и поговорим с Транди. Выход должен быть, и мы его найдём. За себя не переживай. Что бы ни случилось, я обеспечу тебя на всю жизнь и займусь этим немедленно.
Эйрин тогда подумала, что лучшее, чем он может её обеспечить, самое желанное, что он может ей дать — это частичку себя. Если осуществятся его слова о сегодняшней ночи, и у них будет сын…
***
Рано утром Тони куда-то уехал, не разбудив любимую. Шторм-Спринга тоже не было дома, но ближе к полудню он объявился и наведался к соседке на ланч. Своего приятеля он куда-то отослал с важными поручениями, и покамест ему просто было скучно сидеть одному. Наблюдая, как ирландка готовит кофе с горячими бутербродами, блондин уселся в кресло и просматривал купленные днём раньше газеты.
— Знаете, дорогая, а у вас хорошее чутьё! Должен признаться, что наши мысли и опасения полностью совпадают. Эта «святая земля» не может не пить кровь, а фанатикам её словно не жалко. В мире столько прекрасных мест, где можно жить припеваючи. А они кладут людей тысячами ради клочка бесплодной пустыни.
— Не богохульствуйте.
Транди усмехнулся и не удержался от вопроса:
— Эйрин, ты веришь в бога?
— Нет, конечно. Это неразумно. Просто уважаю историю и культуру своего народа, равно как и других. Чрезмерное увлечение религией принесло миру слишком много бед. И эта, которую мы обсуждаем — одна из них.
— И свое замужество ты представляла просто в конторе? Ты ведь была юной девушкой, любила, и, конечно, думала о свадьбе, о белом платье. Так ведь?
Неисправимый циник откинул газеты, развалился, вытянув ноги, и сделал глоток из поданной кофейной чашечки, исходящей ароматом. Да только пойманный в тот миг взгляд явно не дал ему расслабиться.
— Мистер Шторм-Спринг, я не буду отрицать, что девушкой думала о свадьбе. Да только белое платье можно одеть не только в церковь. А можно и вообще его не надевать, лишь бы обряд, которому тысячелетия, навсегда объединил тебя с любимым человеком.
Рыжая выдержала паузу. Транди заметно дёрнулся и устремил на неё взор, не скрывая интереса к тому, что же она скажет дальше.
— Я бы хотела венчаться как мои предки. Чтобы горел костёр, и мудрый старец повязал наши руки полотнищем. Чтоб на головах были венки из цветов, в глазах — только любовь, а цвет одежды совершенно не важен.