Страница 17 из 26
– Всенепременно переговорим с родителем твоим, охламон,– заверил его Силиверстович.
– Может, отступные возьмете, почтенные?– Фрол совсем скис.
– Пошли, Леонидович, что тут с ним лясы точить,– проигнорировал его благие намерения Силиверстович.– Эй, народ, как пройти на купца Демидова подворье? У нас к нему срочное дело образовалось?
– Дак, я вас сам и провожу, дедушки,– засуетился Фрол.– По что людей от дела отрывать? Да и нет нынче батюшки в городе. В отлучке он.
– Батюшки нет, значит, с матушкой пообщаемся. Аль еще с кем,– осадил его Силиверстович.
– Матушка преставилась уж два года как, царствие ей небесное,– жалобным голоском сообщил Фрол.
– Сирота, стало быть, ты? Каково вот ей на тебя из-за гроба наблюдать, обалдуй?– не унимался Силиверстович, впав в старческую ворчливость.
– Простите окаянного – Христа ради,– второе ухо Фрола, не подвергшееся экзекуции, по цвету догнало, запунцовев, первое. Парень явно искренне раскаивался.– На колени нето встану.-
– Силиверстович, голубчик, да ни как проняло паренька. Может, простим Христа-то ради?– замолвил за него слово Академик.
– Как же, раскаялся он. Испугался взбучки отцовской, вот и заюлил гаденыш,– Силиверстович повернулся и направился прочь.– Пошли отсель, Леонидович,– но уйти им опять не удалось, так как на сцене появились новые действующие лица и сразу десяток. Конные, вооруженные и буквально ворвались во двор, чуть не смяв успевшего отскочить в сторону Силиверстовича. Явно дружинники нижегородские во главе с мужчиной чернобородым и в шлеме, пускавшем солнечные зайчики. Остальные одоспешены были более скромно, но все при саблях и мушкетах.
– Фрол, где порох? Почему по сию пору ждем?– заорал на "топ-менеджера" чернобородый, наезжая на него пегой кобылой.
– Боярин-батюшка, Андрей Семенович, все ужо готово. И погрузили, да вот маненько тут беспорядок учинился и посему затык эдакий,– принялся оправдываться Фрол, теребя себя за травмированное ухо и пятясь от наступающей на него лошади.
– Я те такой затык учиню, орясина, что век помнить будешь. Которые телеги наши?– боярин спешился и, швырнув поводья Фролу, направился к телегам, на которых стояли пороховые бочонки.– Эти чтоль?
– Они самые, Боярин-батюшка,– Фрол скинул поводья одному из холопов и семенил рядом с боярином.
– Так и чего ждешь? Пока я приеду и кнутом укажу в каку сторону их отправлять? Что это с ухом у тебя? Аль кто-то уже уму разуму с утра поучил?– обратил внимание Боярин на несоответствие ушей размерам у Фрола.
– Людишки тут непонятные объявились, Андрей Семенович. Дерзить принялись. Одеты чудно и говорят кактось странно,– наябедничал Фрол, тыкая пальцем в стоящих у ворот Силиверстовича и Академика.– Вона, сами взгляните. Обувка и одежка ненашенски. Уж не от Тушинского ли вора тут высматривают.
– Одежка? Необычна – верно. Ну, я и не такую чудную видывал. Что сами-то про себя сказывают?
– Гости, мол, и проездом, мол. Ищут постоялый двор, дескать,– не стал Фрол городить отсебятины, выложив все, что услышал.
– И с чего ты решил, будто они от тушинского вора соглядатаи?– Боярин отстранил в сторону суетящегося Фрола и направился к воротам.
– Здравы будьте, гости,– поприветствовал он стариков.– Я здешний воевода. Могу ли узнать кто таковы, по какой надобности в наш город пожаловали и надолго ли?
– Здрав будь, Боярин,– Силиверстович, на правах лидера, шагнул ему навстречу и, поклонившись с достоинством, выдал версию самую простую.
– Из Новгорода Великого мы с компаньоном. Купцы тамошние. Прибыли по делам торговым. Седмицу здесь, аль две пробудем. Меня Евлампием величают, а вот его Федором.
– Не через Москву ли к нам добирались, почтенные?– воевода рассматривал стариков с явным любопытством.
– Нет. Стороной ехали. В Москве нынче что делать? Разруха и ляхи,– выкрутился Силиверстович.
– Торговля – дело богоугодное и купцам мы рады, почтенные. Ополчение собираем и посему нынче каждый гвоздок в Нижнем ценим. Каким товаром обрадуете?
– Прикупить сами желали, но про ополчение ваше наслышаны. Земля слухом полнится и собрали от всей гильдии купеческой лепту посильную,– ответил Силиверстович.
– Так вы и с пожертвованием еще к нам припожаловали?– обрадовался воевода.– А ты что несешь на людей достойных, хороняка?– повернулся он к скисшему Фролу.– Проси немедля прощения за каждый рубль. Много ли собрали купцы Новгородские?– повернулся он опять к Силиверстовичу.
– Десять тысяч серебром,– ляпнул, не задумываясь тот, первую пришедшую ему на ум сумму и Фрол буквально затрясся. Десять тысяч раз просить прощения у купцов – эта перспектива его явно не радовала.
– И где же вы такую прорву денег держите?– насторожился воевода, осматривая внимательно стариков и не обнаруживая при осмотре поклажи.
– На пристане оставили. Караулят людишки надежные, боярин. Сами вот решили по Нижнему прогуляться. Осмотреться, да место подыскать для проживания,– Силиверстовича поймать на вранье боярину не удалось.– Определимся и заявимся к вам в Совет городской нынче же,– пообещал он воеводе.– А теперь прощения просим, не смеем отрывать вас от дел государственных. Пошли, брат Федор.
– Да-а дел нынче выше головы, тут вы правы, но ничего управимся. Вы ступайте на подворье князя Алябьева и будет вам там и стол, и кров. Фрол, пошли с купцами холопа, пусть проводит,– распорядился он.
– Слушаюсь, Боярин-батюшка,– согнулся тот пополам, радуясь, что воевода не принуждает бить десять тысяч поклонов. Провожатым оказался один из тех троих обломов, которые первыми кинулись "учить" стариков.
– Тебя как звать, добрый молодец,– начал наводить мосты Силиверстович, как только они удалились от подворья князя Звенигородского.
– Ивашкой зовусь,– расплылся в улыбке холоп.
– А с кем это мы сейчас разговаривали, брат Ивашка?– Силиверстович подмигнул ему заговорщицки.– Кто сей боярин? Вроде его Фрол-то Андреем Семенычем величал.
– Андрей Семеныч и есть. Боярин. Князь Алябьев. Второй воевода, опосля значится Репнина Александра Андреича. Боярин Репнин первым поставлен царем Василием-то, а Алябьев, стало быть, второй. Но это по грамоткам, а так-то ежели посудить, то все на нем – на боярине Андрее. Репнин-то стар уже и в походы ходить не гож. Так что воевода вроде как Алябьев второй, а в самом разе первый как есть,– многословно объяснил Ивашка расстановку истеблишмента в городе.
– К нему значит, на подворье и идем? Гостеприимство проявил Боярин. Видать широкой души человек,– сделал вывод Силиверстович.
– И строг быват и душа широка,– подтвердил Ивашка.– Тут идти всего ничего. Довольны будете. Князь-то хоромы себе только что отстроил после пожарищ.
– Погорелец значит князь-то?
– А тут половина Нижнего погорельцы. В прошлый да позапрошлый год Вор Тушинский сколь раз набегал с казачками и посады жег. Мы ужо попривыкли. Горим, да отстраиваемся. Однако крепость каменная стоит себе. Мы ить ему – Вору, как кость в горле. Вотчинные земли тут царя Шуйского. На нас он завсегда уповает.
– Предали его бояри-то и говорят, в монахи подстригли,– посочувствовал Силиверстович легитимному правителю.
– Ни че. Пересажам всех на колья. Леса у нас много,– оскалился кровожадно Ивашка.– Вона и пришли за разговорами. Митрофан, принимай гостей. Велено князем-воеводой обустроить сих купцов Новгородских со всем почтением,– обратился он к мужику дородному, с окладистой с проседью бородищей, стоящего посреди княжеского двора, перед крыльцом, на перила которого девки вываливали перины и пуховые одеяла. Перья летели во все стороны и гомон стоял такой будто цыганский табор снимался с насиженного места. Голос Ивашкин зычный перекрыл его, однако, без труда и вся дворня замерла, повернувшись в сторону прибывших гостей, потеряв к ним интерес через минуту. Митрофан озабоченно заозирался, очевидно, не представляя пока куда размещать гостей и почесав затылок в манере веками отточеной русским народом, кинулся к старикам, разводя руками и приговаривая.