Страница 9 из 13
«Я человек хотя и маленький, но у меня тоже 32 ребра» («Детский мир»).
«Но Церковь? Этот-то Андрей Уфимский? Да и все. Раньше их было “32 иерея” с желанием “свободной Церкви”, “на канонах поставленной”. Но теперь все 33333… 2…2…2…2 иерея и под-иерея и сверх иерея подскочили под социалиста, под жида и не под жида[36]; и стали вопиять, глаголать и сочинять, что “Церковь Христова и всегда была, в сущности, социалистической” и что особенно она уж никогда не была монархической, а вот только Петр Великий “принудил нас лгать”»[37].
Я позволил себе привести эту пространную цитату прежде всего потому, что В.В. Розанов лучше, чем кто-либо другой, сумел почувствовать и передать, что составляло глубинную причину церковного недуга. В политических катаклизмах революционного лихолетья, существенно затронувшего и Церковь, он увидел вековечное стремление клира подладиться под власть, не диссонировать ей, и даже более – по возможности быть с нею «в тон». Разумеется, нарочитый розановский субъективизм не должен скрыть от нас той истины, что далеко не все иереи и (тем более) иерархи искренне приветствовали наступление «эры свободы». Да и дело было не в том.
Церковь была частью Царства, важной, можно сказать, основополагающей, но все-таки частью. Для воспитанного в синодальную эпоху духовенства стояла дилемма: либо поддержать «новый строй», «возрожденное государство», в котором Церковь «по-настоящему» обустроится; либо же ограничиться слезами о потерянном ее величии, без самодержавной власти уже недостижимом. И в первом, и во втором случаях, однако, можно было говорить только о политическом идеализме, утверждающем полную и безоговорочную зависимость Церкви от мира сего.
Февраль поставил перед русским духовенством вопрос о том, как будет существовать Православная Церковь без пристрастной государственной поддержки, но не мог указать пути, по которому она должна пойти в том случае, если государство «вдруг» станет атеистически пристрастно – подобное в бывшей православной Империи представить было трудно.
Как встретил Февраль архиепископ Сергий? Он встретил его членом Синода, председателем постоянного Предсоборного Совещания, образованного еще в 1912 г. Революционные события не прервали его карьеру, не лишили власти и влияния в церковных делах. Более того, Владыка Сергий эту власть только укрепил. Когда прежний (дореволюционный) состав Св. Синода новым Обер-Прокурором Вл. Н. Львовым был распущен (14 апреля 1917 г.), архиепископ Финляндский не стал проявлять солидарности со своими бывшими коллегами по «церковному правительству» (в том числе и с Литовским архиепископом Тихоном (Беллавиным), будущим Патриархом, освобожденным от присутствия в нем) и остался на прежнем месте. Многие восприняли это как нарушение ранее данного слова: архиепископ неоднократно уверял членов Св. Синода, что в случае его (Синода) роспуска он уйдет в отставку со всеми.
Увы, власть отдавать он не умел и не хотел. Это и было единственным объяснением данного поступка Сергия. Считать же вслед за пристрастными «Очерками истории» Русской Православной Церкви, что он полагал лишь послужить церковному созиданию своими знаниями, опытом и энергией в переломный для Церкви момент[38], значит остановиться перед загадкой: почему же все другие члены Синода по какой-то причине не пожелали для себя «в переломный момент» такой же «службы»?
Итак, он остался и возглавил Св. Синод. Однако это только одна сторона дела. Но есть еще и другая. Архиепископ Сергий являлся горячим сторонником восстановления канонических норм русской церковной жизни. Поэтому-то он сразу же включился в работу, целью которой было вернуть православной конфессии право самоуправления. Сомневаться в искренности побуждений Сергия, человека глубокой веры и знатока канонов, думается, у нас нет оснований. Более того, одно другому (по крайней мере, в то время) не мешало.
Вспоминая историю взаимоотношений Временного правительства и Русской Церкви, последний Обер-Прокурор Св. Синода и первый Министр вероисповеданий этого правительства А. В. Карташев заметил, что распущенный его предшественником орган «был не церковным учреждением. Государственная власть создала его, – отметил он, – она же имела право и упразднить его»[39]. Не вдаваясь в подробности, хотелось бы отметить только одно: старая государственная власть была, однако, по своей природе религиозной, конфессионально пристрастной. Это не столько оправдывало, сколько объясняло ее действия.
Оценивать же роспуск Временным правительством «не церковного» Синода только государственной природой его породившей власти и, в то же время, проведенное новым Обер-Прокурором Вл. Н. Львовым своевольное назначение «для блага Церкви» новых членов «церковного правительства» – значит недостаточно понимать, что революционные власти скорее не исправляли, а использовали старые «симфонические» механизмы церковно-государственных отношений. Можно ли было избежать этого и если можно, то как? Поставленный вопрос, увы, для меня все еще остается открытым… Ясно только, что и в новых условиях, желая возрождения соборности в Церкви, светские власти активно применяли дореволюционные приемы и поэтому прежде всего стремились найти грамотных и понимавших задачи правительства клириков. Понимая данное обстоятельство, можно признать вполне аргументированным решение Вл. Н. Львова оставить архиепископа Сергия в Синоде. Блестящий церковный администратор, Финляндский архиепископ лучше любого другого архиерея ориентировался в политической конъюнктуре того непростого времени и был незаменимым помощником революционной Обер-Прокуратуры в восстановлении с помощью внешней власти соборной жизни.
Парадокс заключался в том, что названное восстановление со временем должно было привести к уменьшению влияния формально-административного начала, имевшего огромный вес в синодальной Церкви, а следовательно, к резкому сокращению власти и возможностей официальных «вершителей судеб» Церкви – архиереев-администраторов, одним из наиболее ярких представителей которых не без основания считался архиепископ Финляндский Сергий.
Новый состав Синода впервые собрался 25 апреля 1917 г. и уже вскоре, без всякого обсуждения, «постановил предоставить всем священнослужителям, которые были лишены священного сана за их политические убеждения, войти в Св. Синод с ходатайством о пересмотре дел и о восстановлении их в священном сане». Тогда же был поднят вопрос «о введении выборного начала при замещении должностей в духовных консисториях и в других епархиальных учреждениях»[40]. Однако самым важным документом, принятым новым составом Св. Синода, было специальное послание «возлюбленным о Христе братиям архипастырям, пастырям и всем верным чадам Святой Церкви», в котором заявлялось о необходимости скорейшего созыва Всероссийского Поместного Собора. Помимо этого, послание говорило и о том, что в церковном управлении должно получить широкое повсеместное распространение выборное начало, что необходимы изменения в духовной школе и церковном суде. «При изменившемся государственном строе, – заявлялось синодалами, – Русская Православная Церковь не может уже оставаться при тех порядках, которые отжили свое время»[41].
Впрочем, для большинства иерархов новые порядки означали скорее не зарю новой жизни, а возможное насильственное покидание своих архиерейских кафедр. «В те дни по всей России пробежала волна «низвержений епископов», – писал митрополит Евлогий (Георгиевский), – Синод был завален петициями с мест с требованиями выборного епископата». «Мы все теперь жили в панике», – отмечал он далее, вспоминая Февральскую революцию[42]. Однако, несмотря на «панику» «старорежимных» архиереев, события развивались стремительно: был образован Предсоборный Совет, занимавшийся непосредственной подготовкой Собора, а в июне (в Москве) был проведен Всероссийский съезд духовенства и мирян. Летом 1917 г. Предсоборным Советом был выработал и проект основных положений, характеризовавших церковно-государственные отношения в новых пост-монархических условиях. Примечательно, что Предсоборный Совет, заявляя о внутренней автономии некогда главной конфессии Империи, не забыл подчеркнуть ее государственное первенство, особо отметив, что глава страны и министр исповеданий должны быть православными, церковные субсидии – не отменяться, постановления Православной Церкви – признаваться государством нормами права, имеющими обязательное значение для всех лиц, принадлежащих к РПЦ.
36
Пишу без порицания и иронии, а лишь в том оттенении, что для духовенства и в его словооборотах они всегда были в уничижительно-презренном смысле «жидами». Но дело поворачивается к Апокалипсису, с его «песнью Моисея, раба Божия», и об них еще долгие сказы, – как оказывается – более долгие, чем о нашей несчастной Руси. (Ссылка В.В.Розанова – С.Ф.)
37
Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени // Уединенное. М., 1990. С. 393.
38
Русская Православная Церковь. 988–1988. Очерки истории 1917–1988 гг. М., 1988. Вып. 2. С. 43.
39
Карташев А. В. Временное Правительство и Русская Церковь // Из истории христианской Церкви на Родине и за рубежом в XX столетии. М., 1995. С. 17.
40
Цит. по: Любимов Н., протопресвитер. Дневник о заседаниях вновь сформированного Синода (12 апреля-12 июня 1917 г.)// Российская Церковь в годы революции (1917–1918 гг.). М., 1995. С. 27.
41
Там же. С. 33, 34.
42
Евлогий (Георгиевский), митр. Указ. соч. С. 264, 266.