Страница 10 из 13
«Это, конечно, не система “отделения” Церкви от государства, – писал А. В. Карташев уже в эмиграции, – а лишь система “отдаления” двух сторон друг от друга на такое расстояние, которое давало бы и Церкви свободу и государству позволяло бы[ть] светским, а не односторонне конфессиональным»[43]. Идея Карташева понятна: он стремился сохранить «морально-культурное сотрудничество» Церкви и государства, наивно полагая, что подобная идея вполне осуществима на практике при укреплении (не без помощи светской власти) соборной Церкви и правового (sic!) государства.
Помогая Православной Церкви стать соборной, Временное правительство считало вполне реальным соединение формулы Кавура – Chiesa libera in stato libero (свободная Церковь в свободном государстве) с положением об искреннем сотрудничестве Церкви с новой демократической (а вовсе не «симфонической») властью. Психологическая невозможность этого соединения, как показало время, была не меньшей, чем невозможность политическая; тем более что государство заявляло и о полной свободе всех других, разрешенных законом, религиозных конфессий и деноминаций (не исключая и их права на свободное «оказательство» своей веры): 14 июля Временное правительство приняло постановление «О свободе совести».
Искреннее желание созданной революцией власти «помочь» Церкви решить старые ее недуги, к сожалению, не привело к нахождению взаимопонимания большинства русской иерархии и Временного правительства, хотя и способствовало оживлению многих сторон церковной жизни. Это прежде всего касается начавшегося с весны 1917 г. свободного избрания (на епархиальных съездах) архиереев – тайным голосованием представителей клира и мирян. Таким голосованием на Владимирскую кафедру был избран и бывший архиепископ Финляндский Сергий. Синодальный указ от 10 августа 1917 г. подтвердил и узаконил это избрание. Первоначально Сергий рассчитывал на большее: вместе с епископами Уфимским Андреем (кн. Ухтомским) и Гдовским Вениамином (Казанским) он баллотировался на столичную архиерейскую кафедру, но избран все же был викарий Петроградской митрополии Вениамин.
Конечно, Владимирская кафедра была периферийной (все-таки не Петроград и не Москва), но, тем не менее, она являлась одной из старейших и почетнейших в отечественной Церкви и избрание на нее, убежден, нельзя рассматривать только как политическую «неудачу» руководителя Св. Синода…
15 августа 1917 г. в Москве открылся Всероссийский Поместный Собор. Давно ожидавшееся в церковном мире событие наконец свершилось. Была в этом деле и несомненная заслуга архиепископа Сергия, ставшего одним из его участников. Однако на Соборе архиепископ Сергий уже не доминировал, как ранее в Синоде. Более того, среди наиболее ярких имен его участников имя Владыки Сергия встречается не так уж часто. В качестве кандидата в Патриархи о нем высказались всего лишь пять человек, хотя все участники Собора знали о том, кто такой архиепископ Сергий и отдавали себе отчет в его талантах и способностях. Известно, что в первом туре голосования по вопросу о Патриархе победил архиепископ Антоний (Храповицкий): 155 голосов из 309. Архиепископу Сергию же досталось только 14. Во втором туре прошел архиепископ Арсений (Стадницкий): 199 голосов из 305. За архиеп. Сергия же подали еще меньше голосов, чем прежде – только 4. Третий тур окончился победой митрополита Московского Тихона (Беллавина): 162 голоса из 293. За архиеп. Сергия свой голос не отдал никто[44].
Разумеется, это совсем не значило, что будущий Патриарх на Соборе был совершенно «затерт», – вовсе нет: он руководил работой отдела «Церковный суд», 28 ноября 1917 г. был возведен в сан митрополита, а вскоре избран членом Священного Патриаршего Синода. Однако сравнить его влияние и авторитет с авторитетом и влиянием, например, Патриарха Тихона (Беллавина) нельзя никак. В реформируемой Церкви, где канцелярия уступила место возрождаемой соборности, митрополит Сергий был только «одним из» и притом далеко не самым ярким архиереем. Собор, продемонстрировавший способность Русской Церкви к творческому самообновлению, доказал, что Она сможет существовать даже в условиях политически недоброжелательного государственного строя.
Подчеркивая это обстоятельство, я, однако же, хотел бы поставить другой вопрос: а могли ли русские клирики (прежде всего, разумеется, архиереи) уже в первые месяцы после Октябрьского переворота, – особенно после январского декрета 1918 г. об отделении Церкви от государства и школы от Церкви, – понять, что им готовит новая власть, и что, следовательно, договариваться с этой властью, надеясь на крепость ее слова, бесполезно?[45]
Как мне кажется, однозначного ответа на заданный вопрос не существует. Трудно было представить, что новые властители, во-первых, сумеют надолго остаться у власти и, во-вторых, что они осуществят на практике свою программу «искоренения религии». По мнению отечественного исследователя А.Н. Кашеварова, «уже к середине января 1918 г. православное духовенство наглядно убедилось в том, что ни на какие переговоры и компромиссы с Церковью советское государство идти не собирается»[46]. Наступивший 1918 г. лишь подтвердил последовательность большевиков в «церковном вопросе»: тогда было расстреляно 3000 священнослужителей[47]!
Примечательно, что церковные иерархи и другие участники Поместного Собора понимали, что насилия над священнослужителями начались ранее прихода к власти большевиков. Однако именно новая власть всячески поддерживала богоборческие настроения, воинствующий антиклерикализм, давала подобным настроениям официальную поддержку[48]. Возможно предположить, что именно наличие в российском обществе подобных настроений и не способствовало окончательному пониманию церковными людьми воинствующей по отношению к любой религии (и прежде всего к Православию) государственной позиции.
Не понимал ее и Владыка Сергий, убежденный, что договориться можно с кем угодно. Так, на заседании Поместного Собора, когда в конце лета 1918 г. (при закрытых дверях) обсуждались выработанные Особой Комиссией мероприятия по защите церковных святынь, он говорил о необходимости поскорее выработать местную инструкцию с целью подписать поскорее «соглашение» с властями – взять храм и церковное имущество на поруки прихожан. «После покушения на представителей Советской власти, – говорил Сергий, – теперь избивают людей, придираясь к всякому поводу. В храме может что-нибудь произойти, и вот будут брать не случайных посетителей, а именно подписавшихся и на них вымещать все происшедшее. Тот, кто дает подписку, тот этим отдает себя для защиты Церкви и имени Христова и готов нести все последствия».
«И я убеждал всех, – продолжал он далее, вспоминая свою недавнюю поездку во Владимир, – не бояться подписей, говорил, чтобы подписывались как можно больше; когда много поручателей – легче отвечать. Но и самый процесс передачи, кажется, не так представляют себе многие; напрасно думать, что власти придут в храм и заберут имущество его; следует ожидать так, что власть примет подписку и просто передаст подписавшимся право на хранение и заведывание [храмом].
Но нельзя же принимать таких положений, которыми мы как будто провоцируем исповедничество, без достаточных оснований нельзя же толкать паству под нож. Я бы мог прекрасно сказать своей пастве: “ложитесь вокруг собора и не отдавайте”, но сам вчера же и уехал бы из города. По-моему, надобно предоставить все местному самоуправлению и во всяком случае не натягивать. Мы всегда приходим через пять минут после ухода поезда. Это самое нехорошее в обстоятельствах подобных нынешним» (выделено мной – С.Ф.)[49].
43
Карташев А.В. Указ. соч. С. 21.
44
Одинцов М. Крестный путь Патриарха Сергия // Наука и религия. 1997. № 7. С. 10.
45
Послания Святейшего Патриарха Тихона, анафематствование большевиков свидетельствуют о том, что Церковь понимала, что ей готовит новая власть. – Прим. ред.
46
Кашеваров А. Н. Государство и Церковь. Из истории взаимоотношений Советской власти и Русской Православной Церкви 1917–1945 гг. СПб., 1995. С. 41.
47
Яковлев А. Н. По мощам и елей. Авторская редакция. М., 1995. С. 86.
48
Кашеваров А. Н. Указ. соч. С. 61.
49
Российский Государственный исторический архив (РГИА). Ф. 833. Оп.1. Д. 60. Л. 15–16.