Страница 16 из 28
Ряды мазурского элемента Ростова также пополняли солдатские дети. Оставшаяся без забритого в рекрутчину кормильца семья крестьянина (автоматически освобождавшаяся от крепостной зависимости) или мещанина, не имея средств к существованию на те 25 лет, пока будет служить рекрут, вынуждена была зачастую нищенствовать и питаться подаяниями. Выросшие в этих условиях дети уже не представляли себе иной жизни, кроме уличного существования. Наиболее сильные, ловкие и выносливые из них переквалифицировались из нищих в уличную шпану или разбойников-душегубов с больших и малых дорог. Благо моральных тормозов у них просто не существовало.
Рекрутские наборы в России процветали два столетия – именно они и дали старт буйному росту уркаганского сословия в империи за счет наиболее пострадавших от этого низших слоев населения. Особенно на юге России, где долгое отсутствие полицейского надзора позволяло укорениться целым преступным сообществам.
В 1820 году из Таганрога в Ростов ехали два приятеля – начинающий пиит Александр Пушкин вместе со знаменитым боевым генералом от кавалерии Николаем Раевским.
«За рекой мы углубились в степи, ровные, одинакие, без всякой перемены и предмета, на котором бы мог взор путешествующего остановиться; земли, способные к плодородию, но безводные и потому мало заселенные, они отличаются от тех, что мы с тобой видали, множеством травы, ковылем называемой, которую и скот пасущийся в пищу не употребляет, как будто бы почитает единственное их украшение. Надобно признаться, что при восходе или захождении солнца, когда смотришь на траву против оного, то представляется тебе чистого серебра волнующееся море», – писал генерал.
Дружеский конвой героя Наполеоновских войн был нелишним, ибо в этих диких степях на Таганрогском тракте под Ростовом издавна гулеванили залетные жиганы.
Шайки разбойников орудовали уже в предместьях Ростова, наводя ужас, сея панику и рождая легенды и мифы. Особенно активничали в районе древних сарматских курганов, расположенных неподалеку от Ростова, где гнездились подозрительного вида постоялые дворы, больше похожие на притоны.
Дурной славой пользовались Братский и Никольский курганы (в районе нынешних переулков Братский и Халтуринский), словно два часовых, стороживших Таганрогский тракт. Здесь, в многочисленных балках и оврагах, легко было прятаться перед нападением и уходить от преследования.
В 30—40-х годах XIX века тут находились две корчмы для путников, если верить легендам, соединенные подземным ходом. Здесь налетчики дуванили добычу и пропивали награбленное.
У тракта, на месте нынешнего парка Строителей, в середине XIX века располагались постоялый двор и сад мещанина Гарбуза, происхождения которого никто не знал. В полиции небезосновательно подозревали, что в корчме устроили воровской притон, где шла игра в зернь на большие деньги. Среди почтенной публики малоросс Гарбуз слыл за колдуна и чуть ли не за упыря. Обыватели уверяли, что когда-то корчмарь привез на Дон из Малороссии прекрасную девушку-полянку. То ли пленницу, то ли наложницу. Якобы при попытке побега она была убита, а над ее могилой Гарбуз и построил постоялый двор, где не переводились разномастные шалуны с большой дороги.
Легенды легендами, но когда в июле 1901 года при строительстве местным Артистическим обществом Народного театра на этом месте решено было разбить второй в городе Новопоселенский сад, рабочие клялись, что с каждым ударом заступа и лопаты на свет божий из гарбузкиного чернозема появлялись груды костей. В ямах находили по несколько скелетов, у некоторых из них сохранились связки ключей, серьги, подковы на сапогах.
Кладбища на этом месте никогда не было, поговаривали, что где-то в этом районе в давние времена хоронили умерших от чумы. Но вряд ли бы их погребали с ключами и серьгами.
Более того, Григорий Чалхушьян пишет о том, что босяки еще и в 1840-х годах, особенно в дни Сентябрьской ярмарки, устраивались в Генеральной балке на Таганрогском тракте (нынешний парк Горького близ Дома офицеров) и грабили проезжих не только по вечерам, но и в дневное время. То есть почти в тогдашней городской черте.
Однако тогда, в 1820 году, встречи с братьями-разбойниками Пушкин избежал, хотя живо интересовался лихим людом, собирая материалы к своей «Истории Пугачева».
Поэт и генерал изволили весело отобедать у провиантмейстера Якова Пеленкина, старого знакомого Раевского еще по службе в крепости Димитрия Ростовского в 1795 году, и его сестры Елены, послушав рассказы об ужасных нравах местного люда.
Можно не сомневаться, что приятелям поведали историю знаменитых в 1820-е годы ростовских разбойников Якова и Андрея Засориных. О них ходило много легенд, еще больше небылиц, но в одном все рассказы сходились: душегубами братья принципиально не были. Выходцы из приличной ростовской семьи (побочные дети помещика Засорина, их мать, из бывших крепостных, торговала ситцем на городском рынке), они подались в разбойники.
Их ватага, состоявшая из беглых крепостных и солдат-дезертиров, держала в страхе все дороги между Таганрогом, Ростовом и Нахичеванью, аж до самого Воронежа и Ельца. Обиталищем шайки считали огромную Валовую балку под Таганрогом. В каждом трактире, корчме и постоялом дворе у них якобы были свои глаза и уши.
Молва утверждала, что грабили они только нечестных, жадных и лживых торговцев и помещиков, защищая и одаряя сирых и обездоленных. У братьев было железное правило: «Грабить – грабим, потому как деньги и все прочее – людское, а жизнь – Божья, в душе человеческой один токмо Бог волен и повинен».
По одной из легенд, Засорин мог остановить проезжавшего в Ростов купца, назваться, дать ему денег и попросить передать их своей матери. Елецкий купец Яков Холин, торговец драгоценностями, клялся-божился, что в степи под Ростовом встретил собственной персоной атамана Засорина. Страшный разбойник назвал себя «хозяином степи», угостил негоцианта в придорожном кабаке водкой, передал деньги для матери и проводил до самого города – «чтобы мои молодцы тебя не ограбили».
И ни разу не было случая, чтобы какой-то купчина посмел надуть сурового варнака. Как раз Яшка Засорин и был завсегдатаем корчмы Гарбуза.
Была организована целая спецоперация по поимке шайки, но взять их смогли лишь «по извету» в Ростове, когда они пришли навестить родственников. После чего братья были отправлены в Екатеринославскую тюрьму.
Пушкина настолько захватила эта история, что в ноябре 1823 года в письме к своему приятелю князю Петру Вяземскому он, как и положено литератору, уже от своего имени разукрасил ее новыми подробностями. Великий пиит поведал, как со своим воспитателем дядькой Никитой Тимофеевичем Козловым стал свидетелем побега из тюрьмы вплавь через Днепр прикованных ручными кандалами-брушлатами друг к другу братьев Засориных.
Он писал Вяземскому: «Вот тебе и разбойники. Истинное происшествие подало мне повод написать этот отрывок. В 1820 году, в бытность мою в Екатеринославе, два разбойника, закованные вместе, переплыли через Днепр и спаслись. Их отдых на островке, потопление одного из них, мною не выдуманы».
При этом поэт каждый раз призывал в свидетели дядьку, когда недоверчивая публика выражала сомнение в том, что эти скованные кандалами беглецы могли доплыть хотя бы до середины Днепра, пусть и чýдного при тихой погоде. Дядька послушно кивал головой. Вскоре из этого эпизода и ростовской истории родились пушкинские «Братья-разбойники», а в 1833 году – неоконченный роман о благородном налетчике «Дубровский». Однако робингудовские наклонности братьев Засориных были явлением скорее экстраординарным. Позднее засоринский стяг поднял на Таганрогском тракте другой известный в Ростове разбойник – Ванька Леонов по кличке Шестерка. В начале ХX века он свирепствовал со своей шайкой между Большими курганами и станицей Гниловской. К полиции питал неприкрытую неприязнь. Даже пошел на убийство городового 1-го участка Федора Лагутина – это произошло буквально у городских застав, за Темерницким переездом, на улице Луговой 17 января 1901 года. После чего совсем обнаглел и начал засыпать полицейскую управу письмами с угрозами, подписываясь Иван Шестеркин.