Страница 25 из 34
В один из таких приездов они и встретились на вокзале в Канаше.
Иван тоже ехал в Алатырь навестить родных, а Николай возвращался после очередной путины, уставший от болтанки на судне и тяжелой работы, да еще дорога дальняя, особо не разъездишься. «Надо причаливать к дому, пора бросать якорь», – думал он, подходя к зданию вокзала.
Он вошел со стороны перрона в зал ожидания, и сразу же увидел Ивана, сидящего на лавке среди бабок и теток с мешками, баулами, корзинами и чемоданами. Мужики лежали на полу, прикорнув возле своих вещей, между ними бегали разнокалиберные детишки, бродили нищие, зыркая по сторонам в поисках добычи. Шум и гам, грязно и тесно, но все же лучше, чем на улице под пронизывающим ветром.
Иван тоже встрепенулся, увидев нежданно-негаданно, как к нему шел его друг, с которым они не виделись уже много лет. Так сложилась жизнь.
Сказать, что Иван обрадовался, когда увидел друга, значило, ничего не сказать. Его охватил какой-то неиспытанный еще, душевный восторг, катарсис. Даже встать забыл, так и сидел сиднем.
Николай, широко улыбаясь, протянул ему руку для пожатия, и сел рядом, потеснив теток, будто они не виделись пару дней, не более. Он тоже был рад, хотя и скрывал свои чувства. Не любил он щенячьих восторгов, выросли они из коротких штанишек.
Расположившись поудобнее на лавке, они обменялись новостями в своей жизни, тут и пригородный поезд подали на двенадцатый путь, и друзья вместе с другими пассажирами поспешили к вагонам, чтобы успеть занять места у окон, так как ехать надо было часа четыре, не меньше…
В Алатыре Иван жил у своих дядей, на улице Куйбышева. Он привез из Москвы две тяжеленные сумки с продуктами: мясо, копченую колбасу, разные деликатесы. В Алатыре такого в магазинах не увидишь, разве только по блату. Дядья были довольны, отцу тоже выделили часть продуктов.
– Все равно пропьет, лучше пусть к нам приходит, поест хоть немного. На одном вине долго не протянешь, – хохотнул дядя Митя. Дядя Юра молча покивал головой в знак согласия со старшим братом.
Иван вымыл полы в доме у отца, выбросил мусор, прибрался немного. Стало почище. Выпили с отцом литр вина, потом прогулялись по городу. Отец с гордостью знакомил своих друзей с сыном, после чего все выпивали, и они шли дальше, снова знакомились, снова выпивали.
Иван смотрел на своего постаревшего, пьяненького отца в потрепанной одежонке с чужого плеча, и вспомнил свое далекое уже детство, тогда его отец был молодой, талантливый, модно одетый художник в фетровой шляпе, и шелковом кашне. Бостоновый костюм, галстук, драп-велюровое пальто, лаковые туфли, мало кто мог похвастаться в те годы подобным гардеробом. Свою жену он одевал еще лучше.
Он всегда был веселый, шутил и смеялся, поблескивая золотой фиксой во рту. Фартовый мужик, художник, говорили о нем друзья.
Сейчас отец тоже шутил и хрипло смеялся почти беззубым ртом, стоя среди таких же, как он, пьянчуг-приятелей. Один из них похлопал дружески Ивана по плечу:
– Ты, Ваня, не журись. Отца не осуждай. Мы здесь все художники, собираемся иногда, выпиваем, калякаем об искусстве. Ты заходи ко мне, я тут рядом, на Ленинской живу. В шахматы сыграем…
Потом Иван побывал у своих школьных товарищей, а вечером они с Николаем прошвырнулись по подружкам. Их у Николая оставалось много, и все они были рады их приходу. В одном доме в хозяйке он признал Валентину, в которую был влюблен, и хотел жениться тогда, после армии. Хотя она и погрузнела, раздалась вширь, но все равно была чертовски хороша собой. Она тоже узнала Ивана, раскраснелась, обрадовалась ему и, скрывая это, засуетилась, захлопотала.
– Узнаешь, кого я привел тебе? – засмеялся Николай, хлопая сестру по-братски чуть пониже спины. – Она у нас разведенка, живет одна, – успокоил он друга, – сваргань нам закусить, небось, рада увидеть Ивана. Вижу-вижу, чего уж там…
Иван не помнил, как добрался до дома уже под утро. Подремал. Попил чаю с дядьями. Отца уже не было. Он, как всегда, находился где-то среди друзей-приятелей.
Затем Иван навестил своих теток, и брата с женой на Бугре. Побывал на кладбище, навел порядок на могилках родных ему людей.
Через недельку он вернулся домой, в Москву. На душе стало покойно.
И завертелась круговерть московской жизни. Так прошло несколько лет. Друг юности Боря Зубаренко как-то прислал ему письмо, где написал о своей жизни, об алатырских новостях. Еще сообщил, что у Коли Васильева умерла мать, и он ударился в запой. Нигде не работает, гуляет напропалую.
В последний раз Иван виделся с Николаем зимой 1981 года. В память об этой встрече на его книжной полке стоит книжка «Алатырь» с дарственной надписью друга.
Позже Иван узнал от товарищей, что Коля Васильев увлекся восточными единоборствами, и даже преуспел в этом.
Его сгубило бахвальство. Хлопнул он в кругу мужиков стакан неразбавленной стеклоочистительной жидкости, как ее ласково называли, голубые глазки, или коньяк «Три косточки», так как жидкость была голубого цвета. Разводить водой не стал.
– Смотрите, как надо пить!
Затем сел в сторонке, и сник. Думали, заснул. Глядь, а он уже холодный. Сорок лет недавно исполнилось этому веселому неугомонному человеку. Разве думал он, что такое может случиться именно с ним? Все наша русская самоуверенность, надежда на «авось». Авось, пронесет. Не пронесло на этот раз.
– Ему бы только девок мусолить, шалопут, – судачили о нем мужики промеж себя. – Никчемный человек, без царя в голове.
– Не скажи, – возражали другие. – Чтобы бабы тебя любили, надо тоже талант иметь. И еще кое-что. А как он поет, на гитаре играет, заслушаешься. Веселый парень, с таким не соскучишься.
– Этого у него не отнимешь, факт, – тут уж против не возражал никто.
И вот его не стало…
В каждый свой приезд в родной город, навестив родственников и знакомых, побродив по любимым с детства улицам, Иван ходит на кладбище, и ухаживает за могилками, где покоятся его родные: Маресьевы дед с бабушкой, бабушка Шмаринова с тремя своими сыновьями; Юрой, Митей, и Колей. Это его дядья и отец.
Находит могилки своих тетушек, школьных товарищей, и в конце этого печального посещения он обязательно приходит к Николаю.
У памятника другу, стоящего недалеко от дороги, разделяющей старое кладбище от нового, он стоит долго. В отличие от живого, веселого Коли Васильева, этот, на фотографии был строг, и как бы спрашивал Ивана: ну что, друг, как тебе живется на этом свете без меня, не устал еще от жизни-то?
«Дел по горло, планов много разных, ты же понимаешь, – отвечал ему Иван про себя, мысленно, пытаясь найти нужные, единственные слова, – а тебя я всегда помню, всю нашу бесшабашную послеармейскую молодость помню, друг ты мой сердечный».
…………………………….
Москва, 2014 г.
Девушка в красном
Ввагоне метро они ехали вдвоем, сидели напротив друг друга. Вокруг никого. Редкий случай. Обычно народу полно, не протолкнуться. Он был поражен яркой красотой девушки, ее экстравагантным нарядом, особенно красными фирменными брюками, обтягивающими ее восхитительную фигуру типа «Мандолина», от которой не оторвать глаз, и понял: это судьба, надо действовать, тем более, что она улыбнулась ему.
Он решительно встал и подсел к ней.
Посмотрел в ее лучистые глаза и утонул в них бесповоротно. «Эх, была, не была», – подумал он и решил соригинальничать, чтобы наверняка.
– The girl in the red pants, – произнес он, улыбнувшись девушке в ответ и с трудом выбираясь из сладкой бездны ее глаз на время беседы. – You are the girl of my dreams. You are beautiful!
Она явно не ожидала от худого, длинного и неказистого на вид паренька такой прыти, и удивленно вскинула брови: – Извините, я вас не совсем поняла. Вы иностранец?
– Увы, – развел он руками, – Юрий, или просто Юра.
– Людмила, или просто Люда.