Страница 78 из 89
Я есть Исток…
Осознание настигает меня, как обвал песка и камня в Стеклянных скалах. Никто на самом деле не знает, кто я и что со мной. Даже Мэл. Возможно, адмирал – и то не точно. Но я – высокое напряжение. Достаточно высокое, чтобы обрушить это все. Я – искра, брошенная в яму с порохом. Но для начала – мне нужны ответы. И я их получу. Я понимаю – здесь я в безопасности. Меня не засекут, ведь я слилась с энергией, держащей это место на плаву.
Вопрос лишь в том, останусь ли я на ногах, когда придет момент все наконец разрушить…
Я поднимаю упавшие листы и поднимаюсь сама. Все зашифровано, конечно же. Я торопливо их перебираю, просматриваю на свету, переворачиваю и так, и этак – ничего. Пальцы дрожат, и я понимаю, что если не буду себя контролировать – могу легко что-нибудь сжечь, а этого нельзя, ведь время еще не пришло. Но наконец я дохожу до последнего листа. Он старый и потрепанный, явно древнее всех остальных. И шифра на нем нет.
На нем – то, что яснее и отчетливее всех возможных слов и их замысловатых комбинаций.
Там… рисунок.
Мне перехватывает дыхание, а ком в горле мешает даже сглотнуть спокойно. Я невольно опускаюсь на пол и кладу листок перед собой. Провожу пальцами по шероховатой бумаге, разглаживаю неровности, машинально выпрямляю смятые края. Сижу, не в силах оторвать глаз от старого, потертого и выцветшего быстрого наброска. Того наброска, на котором двое Стерегущих, стоя вместе под Львиными воротами, молча и с надеждой вглядываются в даль.
Я вспоминаю, как Мэл рассказал мне, что они когда-то обещали друг другу построить на наших развалинах нечто новое и прекрасное. И теперь, пока я смотрю на рисунок, мое воображение и глаза моей памяти дорисовывают те детали, из которых и должна сложиться целая картина. Это не те Аделар и Малкольм, которых я знаю и которых люблю. Они еще не искалечены, еще не ранены, еще не отчаялись. Они… мальчишки. Двое юношей, во все глаза глядящих в высокое лиддийское небо и, должно быть, говорящие о том, что небо-то на всех – одно. Нет лиддийца и азарданца, нет сефарда и нет аутента. Ведь на одной земле и под единым небом были рождены мы, так какое мы имели право разрывать связавшие нас линии дорог? Я знаю, они понимали это. Понимают и сейчас.
А я здесь для того, чтобы помочь им.
Всем нам.
И, перевернув рисунок, я замечаю в нижнем углу тонкий и едва заметный росчерк с подписью.
«Самар Гаддот».
Отец.
Я медленно поднимаю голову и упираюсь взглядом в стену.
Та птица как будто снова летит прямо на меня.
И я, как и тогда… сдаюсь ей.
Подхватив листок с пола, я вскакиваю на ноги. В голове стучит, в ушах шумит, а ток в ногах сбивает с толку. Поспешно сворачиваю рисунок и прячу его за пазуху, стараясь не замечать, как земля уходит из под ног, в буквальном смысле. Но перед этим, за один короткий миг, вдруг успеваю заметить, как под росчерком и подписью мелькает написанная воском фраза. Я вижу ее, потому что тепло из моих пальцев проявляет то, что было скрыто. Мои руки уже прячут драгоценный лист, а перед моими глазами все еще стоят эти короткие, полные боли слова.
«Я устал их убивать».
Сквозь пелену доносятся шаги, и я торопливо прячусь за один из самых дальних стеллажей. Мне душно, мне страшно, а сердце колотится так, что я боюсь, что оно меня выдаст. Кто бы это ни был, он идет сюда, а мне это совсем не на руку. Я вздрагиваю, когда дверь снова открывается. Я знаю, что идущий уже заметил, что замок был взломан. А значит, меня могут засечь… Но не за этим ли я пришла сюда? Не затем ли, чтобы наконец перестать скрываться, перестать бежать и выйти на свет?
И в этот момент в зале появляется женщина. Высокая, статная и красивая, с белоснежными волосами и в дорогой одежде. На ее ногах – специальная обувь, очевидно, защищающая ее от тока. Ее движения похожи на движения огромной хищной птицы, а черты лица кажутся мне знакомыми. И спустя всего несколько мгновений я понимаю, где я видела их. Я могла заметить их в лице того голографического мальчика, тогда, в пустыне.
В лице погибшего Таира Росса.
А его мать стоит передо мной.
Я еле успеваю задержать дыхание, я прижимаюсь к полками и сквозь щели пытаюсь вглядеться в то, что она делает. Тем временем в моей голове все рушится и громыхает, будто бы во время революции. Кого устал убивать мой отец? При чем здесь Сарцина Росс, будь она сто раз неладна? Внезапно всю меня охватывает злость. Вдохнув, я сжимаю кулаки до такой степени, что еще чуть-чуть – и проткну ногтями кожу. Она была неверна, Малкольм говорил об этом. Она ушла от него. И, вглядываясь вниз, я вижу на ее пальце кольцо с альхедорской печатью.
Еще одни детали, щелкнув, складываются во всей этой картине. Теперь я понимаю кое-что еще, чуть-чуть больше, чем мне положено понимать. Теперь я понимаю, почему тогда, пять лет назад, Сарцину Росс оставили в живых. Она… альхеда. Спутница, а может быть, и жена альхедора Ларда. А мальчик… Что ж, вряд ли Ларду-старшему был нужен чужой ребенок, тем более – ребенок предателя. Так что он приказал Крессу… Черт, я не могу. Я не могу об этом думать. Меня бьет дрожь.