Страница 71 из 89
С первыми лучами закатного солнца я ступаю на землю Энгеды. Станция-призрак, на которой остановился мой поезд, тоже находится под землей, и поэтому мне пришлось подниматься по лестнице вверх, прямо по стене, а потом еще и открывать тяжелый каменный люк. Выбравшись наружу, я еле подавила в себе желание растянуться прямо на этой горячей от солнца земле – сколько же времени я не видела неба? И как они, эшри, выживают без солнечного света над головой? У них есть Исток и Солнечный ветер, но небо… что может заменить его? Я не знаю. Я выпрямляюсь и ступаю на землю Энгеды. Городские окраины уже совсем близко от меня.
Энгеда – великий город. Даже стоя здесь, на пустыре, среди колючек и камней, я смотрю на его стены и башни и прихожу в трепет. Каким же было это место тогда, еще до Первых смут? Я вспоминаю голограммы у Истока, и мое сердце вздрагивает. Это другой мир. Совсем другой. Все смешалось в моей голове. Последний раз я видела эти места почти три года назад. Я могу поклясться, что знаю каждую трещину в этих зданиях и каждый камень в гладких мостовых. Но ведь могло быть иначе. Я знаю этот город таким, каким я оставила его, и я видела его таким, каким он был задолго до меня. Каким он должен быть. Но что, если сейчас он окажется совершенно другим? Или это я смотрю на него другими глазами? Глядя на него, я вижу не отобранную родину – я вижу тюрьму. Перевожу глаза вдаль – а там, за городской чертой, совсем близко высятся башни Праотцов и Зиккурат.
Вот, вот она – тюрьма. Вот храм, построенный задолго до всех нас. Дань памяти Непризнанным Праотцам, чьих имен уже давно никто не смог бы назвать полностью. Дань памяти тем, кто убивал и уничтожал. Дань памяти всем тем, кого не помнят. Никто ведь не вспомнит ни их чинов, ни рангов, ни имен. Равно как никто не помнит тех, кто возводил эти величественные здания – они кажутся насмешкой на фоне изрядно побитой войной столицы.
Равно как никто не помнит тех, кто что-то строил…
…чтоб помнили, необходимо это сжечь.
Я отгоняю эти мысли. Почему-то слова Зодчей все еще звучат внутри меня. Но ведь сама Зодчая и есть та, кто строит, а не разрушает. И от этого еще яснее слышится мне горькая насмешка. Но, может быть… не все так однозначно? Там, при последней встрече с Кайтеном и его матерью, я назвала себя таким же титулом. Я – Зодчая. И я пришла не созидать, а разрушать. Я разрушаю ложь, которой все было опутано, как паутиной. Я разрушаю стены и ломаю цепи. Так кто же я на самом деле? Дороги, которыми я иду, хранят смерть за каждым поворотом… Могу ли я разрушить и их тоже? Я не знаю. Я пришла сюда за своим братом. И я разрушу все оковы Госпожи, которыми она еще способна удержать его.
Проводя ладонями по лицу, я снова натыкаюсь пальцем на проклятую шестеренку у себя во лбу. Я не знаю, как в Энгеде относятся к сефардам, если эти самые сефарды просто ходят по улицам и никого не трогают. Когда меня изгнали, мне не запрещали возвращаться. Но помнят ли меня здесь как дочь Самара Гаддота, сатрапа из гильдии Энгеды? Столица – великий город. Так каковы мои шансы на то, чтобы спокойно пройти по улице и не натолкнуться ни на одного из тех, кто знал меня или моего отца? Я опять не знаю. Я рискую. Я привыкла рисковать вместе с Мэлом, а теперь я рискую одна. И это меня совсем не радует. Но это был мой выбор, и он был правильным. А значит, я не проиграю. Я просто не имею права проиграть.
Я покрываю голову так, чтобы ткань закрывала лоб по самые брови. Да, сомнительная затея, но вдруг сработает? Мне вообще теперь полагается ходить на людях с покрытой головой, ведь я… со вчерашнего-то дня… уже замужем. Но это все будет потом. Я скоро получу ответы абсолютно на все свои вопросы – даже на те, которые я и не подумала бы задавать.
Миновав городские ворота – такие широкие, что по ним могут спокойно разъехаться две или три колесницы – я вхожу за черту города. Здесь довольно тихо, но я чувствую едва слышный гул. Мне даже начинает казаться, что земля чуть подрагивает под моими ногами. Я знаю – это звуки, доносящиеся из центра. Там – лошадиное ржание, грубые окрики хедоров, визгливые голоса торговцев, нахваливающих свой товар, детский плач и скрип колес по мостовым… Как же давно меня здесь не было, черт побери. Я здесь уже чужая. Солнце освещает стены города, и город будто загорается – от блеска и от чьей-то любви.
Не моей любви.
Я знаю, они счастливы здесь – особенно те, кто живут на нижних этажах. Нижние этажи домов всегда самые роскошные и комфортные, потому что они строятся самыми первыми. Остальное – лишь надстройки, и, чем выше, тем беднее они выглядят. Здесь, если ты на высоте, гордиться тебе нечем. Здесь высота есть пустота и бедность. И все же они могут чувствовать себя счастливыми – да, даже те, кто обитает выше всех. У них есть небо, звезды и облака. У них есть птицы, которые садятся на карнизы и заглядывают прямо в душу своими умными глазами, ожидая, пока человеческая ладонь протянет им крохи хлеба. В Энгеде это – высшая степень любви.
Но не моей любви.
Моя любовь – другая. Не такая. Моя любовь всегда негромка, но отзывается стекольным звоном вдалеке. Моя любовь – не дикий танец в лагере кочевников, моя любовь – горящий факел в подземельях эшри. Моя любовь – не пожар, а пепелище, по которому я ползаю на коленях, выбирая и выхватывая то ценное, что не сумели выхватить у бушевавшего здесь пламени. Моя любовь не принадлежит ни одному городу и ни одной земле. Моя любовь принадлежит одному мальчику и двоим мужчинам. И я покрыла голову, скрывая заплетенные Мэлом косы, чтоб сохранить и их – от ветра или от чьего-либо меча. Так и любовь свою я прячу, закрываю, заплетаю прочными узлами, чтобы никто и никогда не протянул к ней рук. Моя любовь зашифрована в линиях на ладонях и в тонких нитях вен, она птицей проглядывает сквозь решетки ребер. Пусть города горят чужой любовью, и пусть пути сплетаются в петлю. Моя любовь ведет меня, как компас – корабли среди пустыни.