Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 89

«В обрывках записей «чёрных ящиков», в последних словах, сказанных за секунду до ледяной тишины эфира, в момент, когда точные расчёты становятся роковой ошибкой, можно увидеть истину».

Майор А. де Сент-Принс

 

Но за моей спиной, я слышу, мчится

Крылатая мгновений колесница;

А перед нами - мрак небытия,

Пустынные, печальные края.

Эндрю Марвелл

 

Любые вещи превратятся в хлам...

Никто не помнит, кто построил храм;

Такая жизнь - не сахар и не шелк:

Здесь помнят лишь того, кто храм поджег.

А. Васильев

 

Вик все еще не вернулся. Но я не беспокоюсь: я привыкла. Да и он умный мальчик, он знает, куда не стоит забираться, чтобы не нарваться на неуместное внимание хедоров. «Белые мантии», словно стервятники, так и кружат по всем окраинам – ловят беглых сефардов и беспризорников. Мы уже давно научены: и малыши, и взрослые. Но до темноты ему лучше вернуться.

Я жду, когда встанет Венера. Это наш с Виком условный сигнал: когда она появляется на небе, ему нужно быть рядом со мной – и ни секундой позже. После этого он автоматически считается убитым, раненым, похищенным, отобранным хедорами – все, что угодно. И ему придется здорово постараться, чтобы доказать, что это не так. Такой уж уговор. С самого того дня, когда я украла его из приюта и увела с собой. Он ведь тоже сефард, как и я. Кровь-то одна на двоих. Так что рано или поздно ему все равно придется хлебнуть этой жизни. А меня тогда может уже вообще не быть. Лучше пусть будет со мной.

Я смотрю на небо. На его холодной глади кое-где загораются первые ночные звезды. Сейчас период звездопада – из нашего каньона это чудо видно лучше всего. Вик ушел рано утром, когда я еще спала, и до часа Венеры остается от силы минут пятнадцать. Я уже начинаю нервничать. Но тут далеко на равнине, со стороны Стеклянных скал, появляется силуэт моего братишки.

Видно, как осторожно он идет, стараясь не поскользнуться: скалы оттого и названы Стеклянными, что на них – просто голый камень, нет никаких растений и даже вьющейся травы. Вик медленно, пригнувшись, двигается вперед и еще не знает, что я его вижу. Я приглядываюсь и понимаю почему: он что-то тащит за собой. На плече – веревка, которую он крепко держит обеими ладонями. Но что он мог найти среди камней и равнин? Я выхожу за ворота и машу ему рукой, но братец ничего не видит: смотрит только под ноги, иногда оборачиваясь. Его серая одежда сливается с сереющим пейзажем вокруг. И только его ноша кажется черным пятном на холодной земле.

- Викбур! – зову я, приложив ладони к губам.

Кричать всегда рискованно, но на этот раз поблизости нет ни «белых мантий», ни кого-то из сефардов. Все уже попрятались по своим хибарам или пропадают где-то на свалках. Мы с братом вообще стараемся лишний раз никому не попадаться на глаза. И сейчас Вик вскидывает голову, видит меня, прикладывает к губам палец, будто призывая к тишине, и снова оборачивается назад. Я переступаю с ноги на ногу, срываюсь с места и подбегаю к нему.





- Викбур аль-Гаддот! Это что еще такое?

- Т-ш-ш, сестренка, - шепчет он еле слышно, когда я оказываюсь совсем близко. – И не ругай меня. Я только так и мог.

- Как – так? – Я щурюсь, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь, и делаю шаг в сторону. – Что ты натворил? Викбур!

Вик молчит, поглядывая на свою ношу. В руках у него кусок какого-то полотна: большой, надо сказать, кусок, в который можно было бы завернуть его, меня и еще осталось бы место. От куска тянутся несколько длинных веревок, и я вижу, что они уже изрядно растерли братишке пальцы.

- Я его вытащил, - говорит он наконец и снова смотрит вдаль: черное пятно лежит довольно далеко. – Там самолет был. Он разбился. Я нашел…

- Самолет?

Я оставляю Вика и подбегаю к тому, кого он тащит. Сомнений нет: это правда человек. А то, что в руках у братца – это парашют. Значит – летчик? Но… какого черта? Я не знаю. Я наклоняюсь над лежащим и опускаюсь на колени. Его глаза закрыты, а на голове – тяжелый черный шлем. На рукавах нашивки в виде белых звезд. В глаза сразу бросается неестественно вывернутая правая рука.

- Кто он? – спрашиваю я у Вика. – Он был в сознании?

- Был, - отвечает братишка, подойдя ко мне. – Я дал ему воды. Он сказал, что его расстреляли. Ну, его самолет.

- А потом?

- А потом я его потащил, - говорит Вик, наклонив голову. – У него болит плечо. И нога ушиблена.

- Боюсь, что не просто ушиблена… - Я стою на коленях над раненым летчиком и понятия не имею, что делать дальше. – Ты не видел, когда он потерял сознание? По дороге?

- Наверное… - Вик закусывает губу.

- Ты что, реветь надумал? Брось… - говорю я строго. – Надо подумать, что делать будем. Пульс просчитывается, - я кладу пальцы на шею несчастного. – Значит, еще не все потеряно. Ты понял?