Страница 13 из 89
- Мне плевать.
Окраины остаются внизу. Мы едем все выше и выше, по обманчивым горным тропам, и ветер пробирает нас насквозь. Вокруг – каньоны и обвалы, пещеры и провалы, на которые даже смотреть страшно. Немного подумав, я помогаю Малкольму убраться из тамбура подальше в вагон. Он пуст, поэтому мы ложимся прямо на пол. Ветер гоняет листья и обломки веток от окна к окну. Он пахнет горечью и дымом, и солнце прорывается сквозь щели в скалах. А сгоревший дом Саабы остается где-то далеко, за гранью преломления света, за гранью наших обгоревших жизней и обугленных воспоминаний.
О, Малкольм Росс, беду ли ты принес или награду – скажет время. Ты преломил меня, поставил на мне знаки в виде трещин, метки в виде точек скола. Моя душа скололась, заострилась, стала крепче. Ты начал огранять меня, снимать с меня слои двухлетней коросты. Я сильная, я крепкая, я твердая. Сефард – и человек. Внутри идет война.
- Расскажи мне, - просит летчик. – Расскажи, кто ты такая.
- Да что рассказывать? – Я кладу нам под головы свой узелок с вещами. – Ты уже и так все знаешь… ну, то, что я тебе позволила узнать. И я бы с радостью впустила тебя в сердце, если бы мне только помнить, где в нем дверь. Прости, конечно, но моя душа – это гроб, а не пустой дом.
- Ну, значит, мы с тобою квиты, - легко соглашается он. – Ты не открываешь мне себя, а я не открываюсь перед тобой.
- Не торопись, - предостерегаю я. – Дорога будет долгой.
Дорога будет слишком долгой. Витая и ветвистая, она вскроет все старые шрамы и разбередит былые раны. Мы лежим и смотрим, как по потолку скользят длинные тени. Солнце поднялось над горизонтом и укоряюще смотрит нам в спины. Мы едем на закат, на запад, туда, где умирает свет.
Мы едем.
Мы горим.
- Ты боишься меня, да? – снова начинает Малкольм. – Нет-нет, не отвечай. Я знаю, что боишься. И, черт возьми, ты имеешь на это право.
- Я зна-ю… - говорю я с расстановкой и вдруг вспыхиваю: – Да что ты прицепился, в самом деле? Да, боюсь! Тебя боюсь, саму себя боюсь… У нас, сефардов, правило такое: сильные жрут слабых, кого сожрали – тот и слабый! А мы вступились за тебя, - Я напираю на это слово, будто пробуя его на вкус. – Мы только этим своим делом выступили против всех законов. У меня и так полмира рухнуло. А тут еще и ты.
- Крессий Лард, - Летчик резко переводит тему. – Тот, что меня лечил. Кто он такой? Кто он тебе?
- Альхедорский сын, - В моем голосе снова прорезается злость. – Он лекарь – и убийца. Я не знаю, как это возможно, Малкольм.
- Наверно, так же невозможно, как сефард – и человек.
Ток снова проходит по всему моему телу. Я не знаю, что это за странная игра. Он говорит со мной, а я отвечаю – но все мои ответы что-то значат для него, и я пока не понимаю, что.
- Сейчас сменю повязку, - говорю я, чтобы отвлечься. – До этого тебе везло: я делала это, пока ты спал. Наверно, будет больно.
- Переживу.
Стандартная процедура: снимаю бинт, прикладываю холод, пытаюсь заставить Малкольма хоть немного пошевелить рукой. Не получается. Рука сильно ослабла, она опухла и свисает. Похоже, боль отдает и в запястье: пальцами двигать летчик тоже не в состоянии.
- Дело плохо, да? – спрашивает Малкольм, пока я достаю из узелка новый бинт: этот совсем истрепался.
- Не страшно, - говорю я, опустив глаза. – Заживает потихоньку…
- Ты не умеешь врать, - усмехается он. – По крайней мере – не мне. Ларду ты же солгала, сказав, что ничего не знаешь.
- Но Лард – наш враг, - вырывается у меня, и я сгибаю его руку чуть резче, чем следовало бы. – Болит? Прости, я не хотела…
- Но я ведь тоже враг.
- Не знаю…
Внезапно поезд резко дергается в сторону и накреняется. Раздается жуткий скрежет. Малкольма отбрасывает к стене, я тоже падаю, ударяясь виском. Успеваю закрыть глаза, представив, что сейчас мы полетим с откоса – но покосившийся вагон замирает на месте и, покачнувшись, встает прямо. В ушах звенит. Я ищу глазами Малкольма. Ему не повезло – похоже, он ударился больной ногой.
- Малкольм! – вскидываюсь я.
- Ни с места! На колени!
Резкий женский голос врезается в горячий воздух, словно пуля. Я порывисто оборачиваюсь. До моего слуха долетают два выстрела и топот ног. Малкольм, морщась от боли, приподнимается на здоровом локте. Бегущие все приближаются и приближаются: они уже в вагоне.
- Стоять! – раздается прямо позади меня.
Из-за перегородки выскакивает женщина. Ее лицо закрыто маской, но она не сефард. Она держит в руках пистолет, а глаза злобно сверкают. За ее спиной появляются две такие же, но без оружия.
- Подними руки! – приказывает она.