Психопат

Своими действиями она попыталась разрушить внешнюю оболочку, которая пеленой накрыла сознание собеседника. Вызов в интонации, а также физическое приближение должны были вывести его из ступора. Она напряженно всматривалась в его лицо, пытаясь подметить реакцию мимики, изменение размера зрачков… любые соматические проявления, которые могли бы стать для нее инструментом для дальнейших манипуляций.

В этот момент их взгляды впервые соприкоснулись. Она увидела в его глазах чистый искрящийся водоворот энергии. Он полыхал всеми красками по ту сторону хрусталика, притягивая внимание и не давая оторвать взгляд. Это было фантастическое зрелище, пугающее своей необъяснимой природой, силой и необузданностью спрятанной в нем стихии. Она почувствовала, что еще мгновение и ее сознание утратит плотность и будет сметено им, словно пушинка, и поэтому отвела взгляд. Ей понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя. Никогда еще эти слова не имели для нее такого прямого значения. Она откинулась на спинку стула и, глубоко вздохнув, скрестила руки на груди. Машинально, не задумываясь, можно сказать, интуитивно, придала рукам положение, ограждающее ее от внешнего воздействия. Он тоже, словно повинуясь ее приказу, отвел взгляд в сторону. Молчание, повисшее между ними, повело бег времени в обратном направлении. Прерванный разговор стремился вернуться к точке привычных представлений о жизни. Анна раскрыла в медкарте нужные ей странички и сделала попытку продолжить сеанс.

– Кстати, что касается новообразования в височной доле мозга… – произнесла она, как вдруг неожиданно из страниц выпала свернутая конфетная обертка. Она глухо ударилась торцом об пол и упала рядом с ее сомкнутыми стопами. Он тут же перевел на нее взгляд и задумался.

– Запонки! У него были такие запонки на манжетах. Я еще подумал, ведь он может себе позволить, но они не выглядели, как украшения. Простая функциональная деталь одежды и все.

– Это ты про кого сейчас? – озадаченная таким разворотом беседы, спросила она.

– Про президента! Я беседовал с ним недавно в его резиденции в Ново-Огарево.

Он произнес это тихо и обыденно, как будто такие встречи были для него повседневной задачей.

Анна продолжала пристально вглядываться в своего собеседника, боясь что-либо упустить и не понять.

Пациент откинулся в кресле, обхватив подлокотники ладонями и широко расставив стопы ног. Смазанные очертания его внешности придавали такой посадке схожесть с тем, как сидит в кресле сам президент. В какой-то момент это чувство превратилось для нее в наваждение.

– Он зашел в комнату поздно, часов так в десять вечера, после завершения важной встречи. Скинул пиджак, повесил его на плечики и убрал в гардероб. Тогда-то я впервые обратил внимание на его запонки. Их холодный металлический блеск диссонировал с ослепительно белой рубашкой. Мне показалось, что они стягивали манжеты, словно наручники на его запястьях.

– Да уж… наручники! – не сдерживая эмоций, вставила свой комментарий Анна.

– Так, по крайней мере, мне показалось. Он не сразу меня заметил, но когда наши взгляды пересеклись, то был крайне удивлен. Не отрывая от меня взгляда, президент расстегнул браслет часов и положил их на край стола, автоматически посмотрев на лежавшие там же красные папки с докладами от спецслужб. В тот момент он больше был обеспокоен тем, что я мог ознакомиться с их содержанием, нежели причиной моего присутствия в самом центре охраняемой территории. Он не паниковал, лишь был слегка взволнован. В принципе, как и любой другой в подобной ситуации. Затем он опустился в кресло напротив, внимательно посмотрел мне в глаза и со сдержанной улыбкой спросил:

– Ну и что же мы теперь будем делать?

– Необходимо поговорить! – спокойно ответил я.

– Не лучший способ вы для этого избрали, – произнес он, пытаясь визуально оценить исходящие для него риски. – Вы хоть понимаете, чем все может для вас закончиться?

– Там у вас конфеты в вазочке стоят… Я без вас не решился попробовать. Позволите?

– Угощайтесь, – удивившись такому развитию ситуации, с натянутой улыбкой ответил президент.

Я встал и направился в другой угол комнаты, при этом находился спиной к нему и был в постоянном поле зрения. Поход за конфетами занял секунд сорок. Этого времени было вполне достаточно, чтобы хоть что-то предпринять, дабы обезопасить себя от непрошеного гостя. Я нечто подобного ожидал. Но, к моему удивлению, президент продолжал сидеть в своем кресле и наблюдать, лишь периодически вращая стопами ног. Он, безусловно, был взволнован моим присутствием, что проявлялось в таких вот непроизвольных мышечных движениях, а главное, пока не понимал цель визита. Однако сам визит, особенно в такой форме, его заинтересовал.

Я поставил вазу на край стола так, чтобы она оказалась примерно посередине между нами. При этом демонстративно небрежно отодвинул вглубь те самые красные папки, в которых находились сведения, составляющие государственную тайну, и опустился в кресло напротив.

– Я не читал. Не было необходимости.

– Это теперь не имеет никакого значения, – он спрятал свою улыбку, но холодная интонация сквозила в каждом слове. Он точно знал, что воспользоваться этими сведениями мне теперь вряд ли удастся.

– Да? Ну и ладно! Просто посчитал нужным проинформировать.

Я продолжал говорить непринужденно, стараясь не придавать эмоциональность словам. – Конфеты точно не будете?

– Нет, спасибо.

– А я, знаете ли, сладкоежка. Не могу удержаться, когда вижу что-то сладкое. Руки прямо сами тянутся.

– Да вы угощайтесь, угощайтесь, – президент одобрительно махнул рукой, внимательно наблюдая, как я разворачиваю очередную конфету и аккуратно скручиваю обертку в тонкую трубочку. Его глаза следили за моими руками, но мысли были сосредоточены на другом. Свет мутных хрусталиков напряженно сканировал пространство. Бесцветное лицо выдавало дикую усталость от прошедшего дня. Его внимание не было занято мной, сейчас он просчитывал варианты. В этом клубе улыбающихся лиц ни на секунду нельзя потерять концентрацию, утратить внимание, сосредоточенность на словах, жестах окружающих членов. Любое слово, движение глаз могут выдать их скрытые намерения. Здесь не бывает прямых вопросов и практически исключены прямые ответы. Поэтому он наблюдал, как питон наблюдает за кроликом, с каждой секундой уменьшая его шансы на жизнь. Пока что ему было интересно, с чем было связано появление незнакомого человека в его кабинете. Какие силы обеспечили мне сюда доступ? Какие цели я преследую и что намерен предпринять?

– И все равно вкус у конфет не такой, как в детстве. Тогда все было натуральней, что ли. Шоколад был шоколадом, фруктовая помада изготовлялась из фруктов. Сейчас же – эмульгаторы, консерванты, усилители вкуса. Детей угощаешь – как отраву даешь. А чаем конфету запить – не дай бог! Сразу устойчивое послевкусие, как будто на уроке химии реактивы съел. Экономят, мерзавцы! – с чувством злорадства сказал я. – Заметьте, экономят на здоровье наших детей. Не на энергоносителях, не на производственных издержках, не на любовницах своих, в конце концов. На здоровье нашем экономят, подлецы. Продукты в магазине выбираешь не по надобности, а по наименьшей степени опасности. Дожили! – добавил я, взяв очередную конфету. – О, «Рошен»! Надо же, это многое объясняет.

Я резко замолчал и, не отводя от него взгляда, начал энергично стряхивать с колен на пол крошки от съеденного только что печенья. Президент брезгливо поморщился.

– Послевкусие от конфет! – как ни в чем не бывало, продолжил я. – Как они это делают? Умом ведь понимаю, что уже достаточно наелся, но это сладостное ощущение блаженства не отпускает, заставляет брать следующую. Что они туда добавляют? Как им удается лишить человека воли и внутренних тормозов, заставить поверить, что все происходит по его собственному желанию?

Бросив короткий взгляд на вазу с конфетами, я тут же отодвинул ее от себя. Он молча продолжал наблюдать за мной. Он понимал, что реприза с вазой конфет была явно не главной в этом спектакле. Он ждал основных мизансцен.