Страница 10 из 16
Грустная малороссийская песня сменилась нервным, надрывным гопачком… душу Даше резанул смычок скрипки.
Выкрашенный желтой николаевской краской мертвый анатомический театр не был мертв – быстрый огонь пронесся за темными стеклами.
На первом этаже, там, где располагалась трупарня, в окне мелькнуло расплывчатое белое пятно – чье-то лицо? За ним второе и третье…
«Там, помню, пузач один лежит… скрипач один преставился, музыкантишка».
Абсолютный музыкальный слух выпускницы Глиэра вновь уловил скрипку – невыносимый, разудалый мотивчик… музыка была все слышней.
– Что это? – с ужасом спросил Дашу Чуб голос сзади.
Прямо за ней, обронив нижнюю челюсть, стоял бледный усатый городовой с тяжелою саблею на боку.
– Что это? – повторил он.
«…праздник сегодня большой.
…Хэллоуин?»
– Это же там… там, где студенты людей режут. Ага? – тоненько спросил представитель закона.
– Ага, – отозвалась Даша. И словно со стороны услышала свой испуганный голос.
В тот же миг одинокий звук скрипки оборвался – нет, разорвался на сотни звуков – немыслимых, диких и невозможных, точно сотня мертвецов одновременно встала с оцинкованных столов, вылезла подобно червям из узких убогих дыр ледника и принялась отплясывать тропаря, отбивая голыми пятками о холодный покрытый плитами пол. Десятки необъяснимых огней заметались за мертвыми окнами.
Снова раздался испуганный женский крик – Даша подняла голову, в доме над ней, в открытом окне на втором этаже стояла старая женщина в белом чепце и, в ужасе раззявив рот, наблюдала «пляску смерти» напротив. Старуха тыкала высохшим пальцем в окна второго этажа страшного театра…
И Даша увидела ЕЕ.
Бледную русалку с изуродованным кровоподтеками телом. Бледная фигура стояла у окна и явственно манила Дашу рукой.
Скрипка мертвого музыканта подыгрывала ей.
Рядом с «русалкой» возникла вторая ипостась… и Даша вспомнила офицера с ужасающей раной на бледном виске, с красивым лицом, почти совершенным, и совершенно мертвым телом. Вспомнила так ясно, что захотелось подойти к нему, утешить…
А вдруг это он? Тот, второй. Он тоже ходил за ней… и шептал:
«…я во Тьме… как и ты… как и ты…»
Вдруг манящую черноволосую «русалку» и нужно бояться. Русалки, они, никому никогда не помогают – только заманивают в болото… заманивают ведьм прямо в ад?
Иначе, почему ей, бывавшей на самых разгульных шабашах, стало так страшно?
Кто-то со смехом пробежал с факелом по второму этажу театра, кометой промчался за темными окнами. Белая размытая фигура манила Дашу все отчаянней, пятки покойных стучали все громче, мазурка сменила трепак.
На противоположной от «анатомички» стороне уже собралась небольшая толпа разбуженных шумом, перепуганных вусмерть киевских обывателей, поднятых среди ночи адскими звуками прямо с постелей.
– Мертвецы пляшут! – прошамкал какой-то старик в старом ночном колпаке и заштопанном на обоих локтях халате. В неверном свете фонарей он, сухой и прозрачный, с черными провалами глаз, сам казался мертвым, восставшим из могилы.
– Не-е, ведьмы… – возразил тощий усач.
– …упыри!
– Черти проклятые!
Несмотря на дьявольские звуки мазурки, песня не унималась:
Русалка все манила и манила Дашу…
«Не хочешь встретиться с Тьмой, не заходи в дом, где танцуют призраки…»
Чуб прищурилась, невольно оскалила зубы как зверь и отступила на шаг, чувствуя болезненную акупунктуру страха на коже. Отшатнулась и побежала, помчалась со всех ног прочь, по Фундуклеевской, туда, где впереди маячило здание другого – нормального Городского театра, и, проскочив метров сто, снова увидела его…
Золотое окно, горевшее прямо в туманном небе! Даша вдруг поняла: окно горит именно там, где должна быть их Башня, еще не построенная Башня Киевиц, светившая ей сквозь столетия, словно маяк.
Город звал ее домой.
И она всем сердцем устремилась на зов, в их розовый дом-замок на Ярославовом Валу, 1 – мечтая зайти в круглую комнату Башни, в такой знакомый, родной, уютный Провал, куда не в силах попасть без их приглашения ни один посторонний, найти там Машу, такую похожую на созданную и уничтоженную Врубелем Богоматерь, Машу, одним своим присутствием наполняющую тебя тихим покоем и светом.
– Я хочу туда… хочу туда… хочу туда! – сказала средняя из Трех Киевиц.
Даша Чуб не умела щелкать пальцами, меняя день, век и час… но, видимо, отчаяние, бесприютность и страх, охвативший ее, были слишком сильны, она почувствовала, как тьма отступила.
Электрическая ночь XXI века была ярче дня, дома подросли на семь этажей, заслонив золотое окно Киевиц, у подъезда Оперного театра стояли дорогие машины.
– У-у-у-… – набросился на Чуб молодой человек в белой маске маньяка из фильма «Крик». Он держал за руку худого вампира с выдающимися верхними зубами из пластмассы.
Она была в своем настоящем времени – и угодила, похоже, прямо в Хэллоуин. В освещенных витринах магазинов горели электрические тыквы. К вампиру и маньяку бежала через дорогу молоденькая ведьма с метлой синтетического оранжевого цвета.
– Ух ты, – похвалила она Дашин костюм. – Классный стим-панк. Молодца! Ты тоже к нам на съемку?.. Слыхала, нас на «плюсах» на Хэллоуин покажут!
– А какое сегодня число?
– 27 октября.
«Еще только Первая Параскева…»
В Настоящем время стояло, и, отлучившись в Прошлое больш, чем на неделю, она вернулась домой в тот же вечер.
– Так ты с нами?
Проигнорировав вопрос потенциальной коллеги с оранжевой метлой, Чуб подобрала подол и помчалась по Лысенко вверх – туда, где ждало ее золотое окно безопасной Башни.
– И сапожки стимпанковские, такие крутые. На ebay такие не меньше двухсот баксов стоят, – проводила ее завистливым взглядом «ведьма».
27 октября по новому стилю,
первый праздник Параскевы Пятницы –
светлой Макошь
Стоило Даше произнести написанное на стоптанном мраморном пороге слово «Salve» и, перешагнув порог, оказаться в другом измерении Первого Провала, перед взором ее предстало непонятное зрелище.
На всех четырех маршах готической лестницы замка выстроилась длиннющая очередь ведьм и ведаков, большинство было в вышитой народной одежде, иные во вполне обычном casual, некоторые, судя по костюмам, как и Даша, пришли из других столетий – молодые и старые, женщины и мужчины, местные и иностранцы, стрекочущие что-то на своих языках, все они держали в руках сундуки и корзины, плетеные бутыли, горшки, букеты сухих цветов и банки с человеческими черепами.
Поднимаясь по лестнице, Даша ловила на себе жгучие любопытные взгляды и обрывки историй.
– …я аж до XVII века дошла… в святое озеро… Его давно уже нет, слепые все изничтожили. Целый кувшин набрала для постреленка ее.
– В святое… ты бы еще на святой источник сходила!
– Отчего нет? Все святые воды были когда-то водами Пяточки. Чего же нам водицей ее не лечиться?
– Истину говорит она, даже слепые знают: вода все хвори уносит! Выкупать в ней мальца, а вслед за ним выкупать жертву, чтобы ей болезнь передать.
– А я вот в травы верю, – говорили на втором этаже. – Ее еще прабабка моя собирала на третьей горе, сама истолкла. Взаправдашная одолень-трава Зилота-дня… сейчас такую не сыщите… все радиация!
– Я росу почитаю… первая купальская роса все болести снимет.
Все с поклоном пропускали Киевицу вперед, и шепот за Дашиной спиной становился все сильнее, сливаясь в змеиный гул: