Копи Хаджибейского лимана

– Докладывайте, – вступил шишка из ЦК. Это прозвучало как приказ.

– Мы проделали достаточно большую работу, – Фингер откашлялся, – и выяснили следующее. Во главе всех этих нападений стоит некий Кагул – вор в законе из Кишинева, получивший авторитет в кишиневской тюрьме. Он быстро пошел в гору, сколотил банду и принялся бомбить город.

– С чего вдруг такая честь заезжему вору – банда в Одессе? – хмыкнул шишка из ЦК.

– Кагул стал правой рукой Тучи, – объяснил Фингер. – Причина – он с подельниками организовал побег Тучи из Александровского участка. После этого Туча стал доверять ему, как самому себе. Кстати, тех, кто организовал побег, вы здесь так и не нашли, – не удержался он от шпильки, повернувшись к начальнику уголовного розыска. Володя заерзал на стуле, но быстро взял себя в руки.

Тот зло фыркнул, и Сосновский понял, что после этого Фингер приобрел в его лице врага.

– Докладывайте по существу, – подняв руку, вмешался Трилисский, которому тоже явно не понравился выпад Фингера.

– Кагул – наглый и дерзкий вор, – продолжил Фингер. – Сейчас он в большом авторитете, второй человек после Тучи в городе, но действует он не один – во всех этих разбойных нападениях у него есть сообщник. Точнее – сообщница. Это женщина, смелая, ловкая, искусная актриса, она вызывает огонь на себя и тем самым открывает Кагулу путь для нападения.

– А вот это интересно, – нахмурился Трилисский. – Кто такая, есть приметы?

– Есть, – кивнул Фингер, – хотя получить удалось их с трудом. Женщине лет 25–27, высокая, темноволосая, с короткой стрижкой, достаточно красивая, чтобы нравиться мужчинам и втираться в доверие. Обладает большими связями в криминальных кругах. Любовница или жена Кагула – есть и такие сведения. Имя ее пока неизвестно.

– Да что ж такое?! Почему до сих пор никто не задержан?! Чем вы тут занимаетесь? – рявкнул шишка из ЦК. – В городе беспредел творится, а вы тут приметы расписываете! Да хватать всех подходящих воровок, и на Люстдорфскую дорогу! Чего с ними церемониться! Мне цифры по статистике сдавать надо!

– Этак полгорода можно пересадить, – негромко хмыкнул Фингер, а начальник уголовки, которому тоже не понравился разнос, сухо ответил:

– Схватим.

– Есть мнение, – Фингер бросил на шишку убийственный взгляд, – что это воровка, так сказать, из старой гвардии, с давней криминальной, чисто одесской школой, оттого и в большом авторитете. Вычислить ее не так просто – город прикрывает своих на каждом углу.

– А вот для этого мы и позвали товарища Сосновского, который хорошо знает криминальный мир старой Одессы, – вмешался Трилисский. – Товарищ Фингер, назовите имя, которое вам дал информатор.

– Да, мы работаем с агентами, – не давал себя сбить с мысли Фингер. – И вот один из них рассказал, что давно, еще во времена Японца, в Одессе была женщина, которая работала под ним. Ее называли Алмазной. Ну, как обычно – воровала драгоценности, участвовала в налетах. Одно время у нее даже была своя банда, хотя начинала она как хипишница…

– Кто? – не понял шишка из ЦК.

– Хипишница – воровка старой гвардии – усыпляет клиента, а затем с подельниками устаивает ему хипиш – то есть скандал, и тот сам деньги отдает. В общем, хипишница в одиночку не работает – только с подельниками. Ну а банда… Да, потом у нее была банда…

Володя сидел ни жив ни мертв, изо всех сил стараясь не пошевелиться. И только побелевшие костяшки пальцев, которыми он впился в поверхность стола, выдавали охватившую его тревогу. Он старался дышать ровно, но и это было тяжело. Молнии дикого напряжения время от времени проскальзывали по его лицу. Но, к счастью, никто не смотрел на него.

– Товарищ Сосновский, вы что-то слышали об этой Алмазной? – Тут Трилисский таки повернулся к нему.

– Слышал, конечно, – невероятными усилиями Володе удалось взять себя в руки. – Но Алмазная не подходит под эти приметы. Это была полная, низкорослая женщина средних лет. Сейчас ей было бы не меньше 40-ка. У нее были длинные рыжие волосы и одутловатое лицо. Она любила выпить и жила с каким-то бандитом из банды Японца… Имени его я не помню. Ну и главное – Алмазная давно умерла!

– Что это значит? Поясните! – нахмурился Фингер, а начальник уголовки уже открыто смотрел на Володю во все глаза.

– Насколько мне известно, она была убита во время облавы на банду самозванца, лже-Японца, поимкой которого занимался покойный комиссар Патюк, – ответил Сосновский, очень надеясь, что со стороны его голос звучит естественно, без актерского налета. – Она была на сходе в катакомбах в Барятинском переулке, когда туда нагрянули чекисты с облавой. Началась перестрелка, и ее застрелили. А похоронена она как будто на Втором Христианском кладбище…

– С чего вы это взяли? – хмыкнул Фингер. – У меня есть сведения, что Алмазная жива и здорова, и живет с Кагулом!

– Ну, значит, либо это кто-то другой, либо ваш информатор ничего не смыслит в криминальном мире, – парировал Володя. – У меня сведения достоверные – мне рассказывали свидетели, которые видели ее труп. Знаете, слава Алмазной была велика, так что ее именем мог назваться кто угодно.

– Да, это вариант, – вскинулся начальник уголовки.

– Но если бы Алмазная была жива, она могла бы участвовать в подобных налетах? – не отставал Фингер.

– Нет, не думаю, – резко отозвался Володя, – она была не так умна, как вам представляется. Просто обычная одесская бандитка.

– Вам, товарищ Сосновский, придется пересмотреть картотеку и отобрать тех женщин, кто подходит под приметы Алмазной, – снова вмешался Трилисский.

– Я не видел ее в лицо и лично не знал, – пожал плечами Володя, – помочь в этом вопросе не смогу. А если укажу на кого-то и пущу вас по ложному следу? Так что лучше вы сами. Уверен, справитесь.

– Вот это правильно, – кивнул начальник уголовки.

После этого Володю отпустили, но, выходя из кабинета, он отметил, что только его – Фингер и шишка из ЦК остались, не говоря уже про шпиона.

Сосновский шел к Каретному переулку, нет, не шел – почти бежал, при этом стараясь не привлекать к себе внимания. Несколько раз до этого он уже бывал здесь. В старой квартире Таня больше не жила. Соседи сказали, что выехала она в конце января. И тем не менее Володя все равно приходил сюда и смотрел с тоской на темные окна.

Сам Сосновский тоже больше не жил в Каретном. Он снял неплохую двухкомнатную квартиру на Нежинской улице, угол Дворянской, и ему ужасно нравился этот тихий и спокойный район. Окно второй комнаты выходило на Дворянскую, и Володе приятно было вглядываться в знакомые очертания улицы – первой, что увидел он после переезда в Одессу и где было проведено столько незабываемых и важных часов.

То, что он услышан на совещании, его страшно взволновало, сердце билось в груди тяжелым молотом, Володя буквально не мог дышать. Он видел безжалостные глаза Фингера, в которых уже появился охотничий азарт: тот учуял след Тани. Против своей воли Володя испытывал парализующий его страх.

Дом в Каретном переулке выглядел заброшенным. Сосновский поднялся на второй этаж, потрогал на двери огромный замок. Затем спустился вниз, на улицу, и остановился напротив безжизненных окон. Мысли роились в его голове. Неужели Таня связалась с Кагулом? Да, она вполне могла это сделать. Почему, почему не пожалела свою дочь?.. Или наоборот – пожалела?..

Стоя напротив мертвых окон, Володя вспоминал картину, которую увидел, – Таня идет по переулку на руках с маленькой девочкой… У него мучительно заныло сердце…

Алена стояла в коридоре редакции и болтала с кем-то из сотрудников. Володя сразу же, с порога разглядел ее ярко-рыжие волосы, и у него появилось такое чувство, словно его ударили под дых. Уже достаточно много времени прошло с тех пор, как они общались, и тем не менее она формально оставалась его законной супругой.

Когда же они виделись с Аленой в последний раз? Память подсказывала Володе, что больше года назад. Тогда его жена тоже пришла в редакцию, держалась тихо, мирно, даже попросила прощения. И Сосновский от полноты чувств согласился пересылать ей какие-то деньги – время от времени, при условии, чтобы больше они не встречались. Так он и делал. С тех пор он ее не видел. И вот она появилась…