Страница 36 из 52
— Красные! Партизаны! Красные партизаны! — закричал во все горло Генрих, не поднимаясь с газона.
Однако это не произвело ожидаемого впечатления на окружающих.
— Бандиты! Террористы! Грабят! Убивают! Караул! — ассистент перебрал все крики, которые могли бы привлечь внимание сограждан, но так и не получил никакого результата. Солдаты, правда, стали выглядывать из бани чаще и в больших количествах. Зато редкие прохожие с улицы испарились совсем.
— Никто не хотел умирать, — вслух прокомментировал Драпов и, вскочив на ноги, зигзагообразно побежал через дорогу.
Вслед ему из бани донесся дружный смех.
— Салаги! — не оглядываясь, но как можно громче крикнул напоследок ассистент и затерялся среди растянувшихся вдоль тротуара коммерческих киосков.
— Ты будешь жить у меня, — сказал Евгений, пропуская Инну в свою мастерскую.
Он ни на секунду не хотел оставлять ее одну, словно боясь, что она исчезнет тем же чудесным образом, что и появилась.
— Но мне забрать хотя бы часть своих вещей. И вообще, кто присмотрит за моей квартирой?
— Я присмотрю, но дай слово, что ты не пойдешь к себе хотя бы неделю. А вещи мы тебе купим. Ну что тебе стоит? Пообещай мне.
— Ну хорошо, хорошо. Я обещаю, хотя и не понимаю, зачем это. Ты что, решил держать меня взаперти?
— Не взаперти, а в уединении. Как там у Бродского:
— Нет, я тебя не узнаю. Так что все-таки произошло?
Вместо ответа он взял ее за руки и притянул к себе.
Проснувшись утром следующего дня, Евгений застал Инну у своих полотен.
— Извини, что я смотрю без разрешения, — несколько смутилась она. — Не дождалась, пока ты проснешься.
— И что ты скажешь на это?
— Здорово! Приятно, что здесь так много меня. Но почему все так мрачно и даже трагично? И что это за рельсы — здесь и вот здесь?
— Так, символика. Это те самые пути Господни, что так неисповедимы.
Пока Евгений готовил завтрак, она смотрела телевизор.
— Что новенького слышно? — спросил Евгений.
— Какие-то партизаны взорвали мост и теперь не хотят сдаваться, — сказала Инна и очень внимательно посмотрела на Евгения. — И еще говорят, что они кого-то повесили…
— Не бери в голову. Сейчас много всяких террористов и бандитов развелось, если из-за всех переживать…
Он на минуту задумался и вдруг, словно разговаривая с самим собой, сказал:
— Интересно, если бы наши войска времен Великой Отечественной каким-то чудом смогли переместиться в наше время, кто победил бы — те наши или эти? Отцы или дети?
— Не знаю, — растерянно ответила Инна, — я во всем этом как-то не разбираюсь.
— И слава Богу, — улыбнулся Евгений. — Все это такая чушь!
Звонок в дверь заставил художника насторожиться. Едва он открыл, как в квартиру по привычке, словно к себе домой, ворвался Светлый. Евгений даже не успел загородить ему дорогу.
Ну что, скажешь спасибо или будешь выговаривать? — живо полюбопытствовал он.
Евгений судорожно искал причину, чтобы выпроводить приятеля, но она, как назло, не находилась. Тогда он решил сначала просто вытащить его из квартиры в коридор и не успел.
Инна вышла на знакомый голос. Она очень обрадовалась приходу Антона. Поэт застыл с вытаращенными глазами и побледнел.
— Евгений, почему ты его не пригласишь? Вы что, так и будете беседовать в прихожей? — спросила она смеясь.
Евгений отошел от Антона и из-за спины Инны стал делать ему знаки, призывая приятеля, во-первых, молчать, а во-вторых, выйти.
— Я это… — наконец обрел дар речи Светлый. — Мне срочно надо.
Он почти выскочил из квартиры.
— Странно, — удивилась Инна, — никогда его таким не видела. У него какие-то неприятности?
— Сейчас выясню, — нашелся Евгений, выходя вслед за Светлым.
Антон стоял у входа в подъезд, словно точно знал, что Евгений выйдет.
— Ну что тебе сказать, — начал Охрин и вдруг разозлился из-за необходимости давать длинное и нелепое объяснение. — Короче, этот твой экстрасенс может не только отправить человека в прошлое, но и забрать кого-нибудь оттуда. Все!
Охрин испытал чувство облегчения, одним махом покончив с разъяснениями.
— Я думал, это какая-нибудь мистификация или галлюцинация, — тихо сказал Антон. — Но если это действительно так, а это, похоже, именно так, то в какую историю я тебя втравил!
— В какую историю?! Ты даже не представляешь, как я благодарен тебе. Ты когда-нибудь слышал, чтобы я был кому-нибудь за что-нибудь благодарен? Это просто чудо! Это такой поворот!..
— Постой, но если все настолько реально, что можно не только отправлять людей в прошлое, но и кого-то забирать оттуда, то это просто ужас! Представляешь, какие могут быть последствия для всего нашего общества, для человечества вообще?
— Ах, оставь! Разберутся как-нибудь. И вообще, чему быть — того не миновать. Не будь занудой. Ты же поэт.
— Но если ты не будешь об этом думать, я не буду, он не будет, — тут Антон неожиданно ткнул пальцем в сторону вышедшего из подъезда гражданина, заставив его опасливо покоситься на собеседников, — то кто будет это делать? Кто?
— Желающие найдутся, не переживай. Вон их сколько, снующих, мельтешащих, лезущих друг другу на голову. Телевизор включишь — какие лица! Какие речи!
— Не заводись. Скажи лучше, что теперь делать будешь.
— Что делать? Любить буду! Писать буду! Жить буду!
— Все это хорошо, но, помнится, мы мечтали жить не только в кругу своих мелких личных интересов.
— Искусство и любовь — вот все, ради чего стоит жить на этом свете. Все остальное — стойло и пойло.
— Она все знает? — спросил Светлый, оставив попытки в чем-то переубедить своего оппонента.
Евгений отрицательно покачал головой.
— Вот! — предупреждающим тоном сказал Антон.
— Да не переживай ты! Все образуется.
— Как-то неубедительно прозвучало.
— Не придирайся. И не обижайся. Заходи через пару дней, увидишь — все образуется.
Поэт понял, что разговор окончен. Евгений направился в подъезд.
— Стой! — крикнул Светлый. — А эти странные партизаны, которые мост…
Художник, не дослушав вопроса, утвердительно кивнул головой и удалился, оставив Антона стоять с открытым ртом.
— Ты проводишь меня? Я хочу пойти к маме на могилу. Надеюсь, это можно? — спросила Инна в тот же день.
— Да, конечно. Но, может быть, лучше завтра? Я думал, мы сегодня побудем вдвоем.
— Я хотела бы сегодня, — заупрямилась Инна. — Если ты не можешь, я пойду одна.
— Нет-нет, я пойду с тобой. К тому же, мы хотели купить тебе кое-что из вещей. Вот и зайдем на обратном пути. Мне кажется, тебе пойдет оранжевое платье.
— Я хочу синее.
— Может, лучше зеленое?
— Тебе что, не нравится синий цвет?
Евгений неопределенно пожал плечами.
— Как, тебе не нравятся мои синие глаза? — нарочито сердитым тоном спросила она.
— Синие глаза нравятся, а синее платье не очень. Впрочем, если ты очень хочешь…
На кладбище было тихо и пусто. Пахло прелой листвой. Могила ее мамы неожиданно оказалась в довольно запущенном состоянии. Евгений не отходил от Инны ни на шаг. Часто ему приходилось буквально закрывать собой то, что находилось совсем близко, и чего ей видеть было нельзя.
— Ты можешь пройтись, — попросила Инна.
— Я минут пять посижу одна.
Евгений отошел, стараясь по-прежнему закрывать собой страшный объект.
— Сколько заброшенных могил! — сказал старик, похожий на старинного пустынника, в видавшей виды рясе. — И сколько зла развелось, алчности, никто ни о чем не думает наперед. А ведь сказано у пророка: «Горе тем, кто постановляет несправедливые законы и пишет жестокие решения, чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права у малосильных из народа моего, чтобы вдов сделать добычею своею и ограбить сирот. И что вы будете делать в день посещения, когда придет гибель издалека? К кому прибегнете за помощью? И где оставите богатство ваше?».