Страница 13 из 44
Алька злится, но молчит. Миша отбрасывает сигарету и отходит на пару шагов от приятелей.
– Ну, что?
– Слушай, та записка, которую тебе передали, она на самом деле для меня.
– Чё?
– Через плечо! – сердится Смирнова, – это мне отвечали, а к тебе она попала случайно.
– Ты хочешь сказать, это тебя Ларка приглашала в женский туалет после уроков? – насмешливо тянет Миша, затем присвистывает.
– А куда она меня еще могла пригласить? В мужской, что ли? – спрашивает Смирнова.
Миша свистит, свистит, потом останавливается:
– Ну, в «Макдоналдс» хотя бы… или в кафе-мороженое.
– Отдай записку.
– Ах, она мне дорога как память, – издевается Медведев.
Алька смотрит в его наглую рожу еще полминуты, потом разворачивается и уходит. Медведев уже оглушительно свистит ей вслед:
– Бросай ее, Смирнова! Я ее лучше! Я в платный сортир могу пригласить!
По знакомой галерее Данька проскользнул как сонное привидение. Броский солнечный свет искрил в глаза сквозь проемы, на площади перед зданием факультета толпилась веселая ребятня: вчерашние абитуриенты. Ворон поймал себя на том, что слегка им завидует: его студенческая жизнь получилась бурной, но бессистемной; собственно, и не было ее у него. От однокурсников он всегда держался наособицу, в пьянках и пикниках участия не принимал. Сначала давала о себе знать небольшая, но чувствительная в этом возрасте разница в годах (до универа Данька два года щедро посеял в кулинарном техникуме), потом у него вечно находилось много отдельных и увлекательных дел: школа, Яна, журналы.
Фельдшер курит. Раненый двигает губами. Медик дает ему сигарету. Рефлекторно затягиваюсь.
Взгляд на мгновение проясняется.
Назови мне имя, а больше никому не называй. На всякий случай.
– Я Днм…
– Денис? Дмитрий?
Ворон быстро миновал вахту и помчался по лестнице; перескакивая через две ступеньки и швабру мрачной кривоногой уборщицы, которая устроила на лестнице целый пенный потоп. Изможденный факультетский паркет привычно застонал под ногами.
Кафедра истории Средних веков располагалась на отшибе; это была как бы расплата за герметичность и вопиющую непопулярность добываемого здесь знания. В медиевисты с курса обычно шли от силы полтора человека: во-первых, увлечение «рыцарями» требовало уйму сопутствующих: от латыни до языка изучаемого региона в его давно снятом с производства варианте, плюс обширная зарубежная историография, да еще куча мертвых, слежавшихся дисциплин – от геральдики до исторической географии: не подскажете ли, эн Даниэль, как нам проехать из Авиньона в Каркассон? А это смотря какое у нас, милый друг, на дворе тысячелетие. Данька улыбнулся, вспоминая, как его хором отговаривали от дурной и непродуктивной затеи: мало того, что за этих твоих трубадуров въябывать придется по первое число, так еще и не факт, что поможет: ну, будешь в командировки ездить. В Европу. А вот звездой исторической науки побывать мало надежды: в твоей милой Франции небось и своих специалистов навалом. Занимайся лучше какими-нибудь вечно актуальными князьями и не мудри. Ну что вы, ребята… – упорствовал в ереси Ворон. Если насчет актуальности, так это на соседней улице, журфак называется. Хотел бы – туда отправился. А!.. – махнули на него продвинутые сокурсники. Не наигрался юноша в рыцарей; что с него требовать. В ответ на эти рассуждения Данька обычно садился верхом на стул и раскрывал ладони в сторону собеседника: вот если про актуальность, – говорил он. Неважно, в каком срезе изучать дерево – двадцать ему, пятьдесят или полтораста, но едва ли елка превратится в ясень – разве не так? В чем-то главном люди не меняются. В двенадцатом веке атрибутами воинского сословия, то есть тогдашних хозяев жизни, были меч у пояса и конь… гм, под седлом. Если у тебя есть собственное оружие и транспорт – можешь наняться на службу и со временем заслужить феод. В двадцатом у пацана сотовый у пояса и тачка под парами. Он надевает кожаную курточку и идет сдаваться на службу к авторитету. Так начинается карьера. Большинство безземельных псов-рыцарей поляжет по дороге, но кто-то заслужит феод, закажет себе герб и родословную от Карла Великого, заведет кухарку, дворецкого, офисных крепостных и ловкого лоера из бальи или духовного сословия. И ручного попа. Наладит связи в муниципалитете; словом, превратится в сеньора. В ответ на рассуждения сокурсники хмыкали; на дворе была середина девяностых.
Ну, ладно.
Я тоже Дима.
Лязг, лязг – ледяной и железный. Утро конца февраля, город атомщиков, медсанчасть номер тридцать восемь. Небо посветлело и прояснилось окончательно, между тем.
– Михаил Павлович, что с п-подснежником этим, которого утром доставили?
– Подснежником он бы все-таки стал, если б не доставили… Да и то. Скорее подледником… или подводником.
Младший ординатор, тридцатилетний армянин с плечами борца, хрипловато усмехнулся, оценив остроумие начальства. Завотделением продолжал рассматривать на просвет рентгеновские снимки. Кивнул ординатору, ткнул пальцем в один, приглашая высказаться.
– Дв-вусторонние переломы ребер с шестого по восьмое слева, шестое-седьмое справа, левая шестерка и п-правая семерка со смещением отломков, – с готовностью откликнулся младший коллега. – Пункцию сделали, но все равно возможен п-пневмоторакс. Ну и обморожения – на н-ногах, похоже, четвертая степень.
Михаил Павлович, крупный краснолицый доктор с признаками военной выправки, одобрительно погладил короткую седеющую бороду.
– Одно ребро вынем бедолаге. Словно Господь наш Адаму.
– С-совсем?
– Совсем дурачок, что ли, Аванесян? Вынем, но не с-савсэм. Не совсем! – со смешком покачал головой – ой, темнота. – Отломочек вот этот свободный вынем, – снова потыкал пальцем. – Нам его не зафиксировать с наличным ресурсом, я, во всяком случае, не возьмусь. А на ступнях посмотрим, как некроз пойдет, может, и пальцами обойдется. Меня больше интересует, что у него… с головой.
Увлечение трубадурами для Даньки началось действительно с рыцарей; конкретно – с одного. С Ричарда Львиное Сердце, сына Генриха Плантагенета и Алиенор Аквитанской, человека, возглавлявшего крестовые походы, а военные вызовы сочинявшего в форме стихотворений-сирвент, на родном его матери южнофранцузском языке Ок. С того, кто в советском фильме про Айвенго с песнями Высоцкого бьется с закрытым лицом, как простой ратник, а противников кладет ниц вибрацией львиного рыка. Уже после Данька узнал о своем кумире, что был он невысок ростом, пидарас и неврастеник – в общем, в высшей степени творческая личность, но много лет назад сочетание пера и меча в одних руках примирило Ворона со странной для мальчишки любовью к французским стишкам.
Дверь на кафедру была приоткрыта, в коридор била тоненькая полоска света. Данька осторожно постучал, но никто не отозвался. Он вздохнул и попытался собраться: сейчас, когда дело уже почти сделано, искушение отступить было особенно велико. Черт – как неудобно, как неприятно. Он неловко повернул ручку и легонько подвинул дверь; тут же пришла спасительная мысль позвонить научруку и прийти в другой раз; да, зря он об этом не подумал… Надо было заранее договориться о встрече. Решение прямо просилось, легкое и относительно приятное – прикрыть дверь обратно, пробежать по коридору, вылететь на солнце. Еще на пару недель вздохнуть спокойно. А военкомат? – напомнил себе Данька. Не, дорогой, ты же сам говорил, что унижаться не планируешь. А военкомат?..
Ординатор тоже присмотрелся к снимку, присвистнул.
– Н-ну, если б здесь перелом основания был…
– Тогда и разговаривать было бы не о чем, мда. Но все же картина странная. Первый раз такое вижу. – Михаил Павлович посыпал профессиональными терминами. Аванесян следил за его мыслью, чуть не взмокнув от внимания. Наконец в дверь постучали, вошла старшая медсестра. Завотделением прервал педагогический монолог и снова погрузился в задумчивость.