Страница 2 из 13
Вовремя их путешествия из Андрюшино в Калининград с Катей происходило что-то неладное. На Московском вокзале она вдруг исчезла в момент выноса вещей из вагона. Сначала Вера разозлилась на дочь и наняла для переноса четырех чемоданов недружелюбного носильщика. Потом на перроне она увидела одинокую фигуру дочери в облаке паровозного пара, и впервые очень испугалась за нее.
Вид Катюши даже со стороны был несчастным. Ее толкали проходящие мимо пассажиры, а она, как пригвожденная, не двигалась с места. Со стороны казалось, что девочка совершила прыжок во времени и неожиданно очутилась в незнакомом ей будущем, а теперь она собиралась с духом, чтобы начать жизнь сначала. Катя по-воровски курила сигарету, судорожно выпуская дым в морозный воздух столицы.
Так курят люди с опустошенной душой, перед тем, как им опуститься на самое дно, которое по Горькому не имело выхода к нормальной жизни. Вера читала Горького, но такая участь не должна была случиться с ее дочерью. В этот момент впервые она жалела не столько себя, сколько свою непутевую гордую девочку, и в ее душу прокрались сомнения, а поймет ли Катюша свою маму, хоть когда-нибудь?
Но, поддаваться размышлениям можно тогда, когда есть на это время, а не в дороге, когда носильщик увозит багаж, не оглядываясь, на его хозяйку. Вера, пробегая мимо Кати, приказала ей, следовать за ней и бросить курить немедленно, но та притворилась глухонемой и не пошевелилась.
Позже, когда Вера рассчиталась с носильщиком и определила свои вещи в камеру хранения, она отправилась за дочерью. Катя стояла на прежнем месте, возле ярко зеленого киоска, торгующего пивом и пирожками. Изношенная курточка и взгляд слепого человека вызывали к ней острую жалость. Может быть, этот киоск представлялся Кате надежной опорой на пути к взрослости, но для ее мамы этот киоск был просто торговой точкой. Странно, но именно этот вид дочери, с опущенными плечами и потухшими глазами, придали Вере силы самой не упасть духом.
– Катюша, мы сейчас вдвоем пойдем на вокзал. Там остались наши вещи. Нам надо взять билеты на Калининград.
Девочка отвернулась от матери и продолжала угрюмо молчать.
– Даже курение не поможет тебе начать жизнь сначала, надо продолжать жить даже на чужой территории. Андрюшино и все, что было прежде, осталось в прошлом. Нам надо двигаться вперед! В Калининграде нас ждет другая жизнь, более цивиллизованная.
Опять скорбное молчание. Катя медленно опустила свой взгляд на грязный перрон.
– Катя, прекрати надо мной издеваться!
– Отстань!
Но Вера не сдавалась.
– Катюша. Да, мне тоже нелегко. Прошу, прости, что опять сорвала тебя с насиженных мест, но по-другому я не могла поступить. Пойдем со мной, … я прошу тебя.
Тут Катя подняла глаза, в глубине которых Вера увидела недетскую ненависть. Не зная, как надо правильно поступать в подобных случаях, она оставила дочь стоять у зеленого киоска, а сама пошла в здание вокзала. Там она выбрала для себя свободную скамейку у окна. И приготовилась жать свою дочь ровно столько, сколько ей дано будет жить.
– Ну, что ты творишь со своими детьми?
Но этот вопрос к самой себе, только укрепил Веру в том, что у детей нет другого выбора, как следовать за ней, за их мамой. Ожидая Катю, Вера не смотрела на часы, чтобы, не дай бог, отчаяться и повернуть назад, хотя дороги назад уже не было.
Надежда вернулась к ней только с возращением дочери. Катюша с тем же потухшим взглядом беспризорницы нашла маму, когда вечернее солнце оранжевым светом слепило глаза. Она села на скамейку рядом с Верой и приготовилась к незавидной участи декабристки, следовать за своей мамой, покорять далекий запад.
Но беда, влекущая за собой бедность, случилась позже.
За первый месяц своей учебы в новой школе Катя успела поссориться с директором, с завучем и с учительницей по литературе, которую в этой элитной школе Гурьевска просто боготворили. Вера не понимала, как до ее умной девочке не доходила простая истина, что без получения аттестата зрелости у нее не будет будущего.
– Катя, тебе предстоят выпускные экзамены! Ты же умница-разумница, и зачем тебе вмешиваться в воспитание твоих учителей? Живи с ними в мире!
– Мама, наша учительницы по литературе вошла в класс с пирожком в руках!
– Хоть с двумя! Ну, и что из этого? Может быть, она голодна и перед уроком ей достался лишний пирожок! Вообще-то, прожорливость ненаказуема!
– Зачем она стала придираться ко мне за то, что я смотрю во время урока в окно? Что мне оставалось делать? Я ответила Марине Семеновне, что если учительница по литературе во время чтения Есенина жует пирожок с картошкой, то почему бы мне, ее ученице, не смотреть в окно.
– Катя, кто тебя за язык тянул, когда выпускные экзамены на носу! Ты бы могла, хоть раз, скромно промолчать. Что Есенину от того, что кто-то голодный читает его стихи, он не пострадает, а ты …
– Нет, мама, ты ничего не понимаешь в отношениях между детьми и их учителями. Она поставила «двойку» за мое последнее сочинение, за его содержание. Я пыталась игнорировать эту «двойку», так Марина Семеновна под шкуру ко мне стала лезть.
– Ты – говорит, – что такая недовольная сидишь? Да, слог у тебя корявый, деревенский, и твое сочинение не придерживается правильной схемы по изложению материала. Приехала из дикой Сибири в наши трущобы, так учись, моя дорогая, скромности! Возьми учебник и спиши из учебника свое сочинение, никто не требует от тебя свои мысли излагать! Вашим учителям в деревне только коров доить, а не детей учить литературе. Мама, наша учительница по литературе – это личность! Она учила нас думать, а не писать под диктовку. Мои сочинения на районной выставке занимали первые места. Думаешь, мне не обидно за нашу Андрюшинскую школу? Но я этой толстухе не перечила, а только скромно попросила ее сначала научить меня «схеме сочинений», а потом «двойки» ставить. Знаешь, что мне эта Марина Семеновна ответила?
– Она предложила тебе дополнительные уроки по литературе? Катенька, мы заплатим ей, если надо будет.
– Нет, она мне сказала, что мой «поезд ушел»!
Тогда-то и Вера поняла, что наступила беда: Кате не сдать выпускные экзамены при таком раскладе вещей.
– Что делать? Может быть, на эти месяцы тебе опять вернуться в Андрюшино и пожить у тети Вали? Ее Настя наши пороги оббивала столько лет, пусть теперь тетя Валя позаботится о тебе до окончания средней школы. Всего, на каких-то, 3-4 месяца.
– Мама, как бы я этого хотела. Я очень хочу вернуться в наше родное село. В Андрюшино меня все знают. Там я хорошо сдам выпускные экзамены. Обещаю!
– В Андрюшино все знали не тебя, а меня. Запомни это и не шали там без надобности!
Вера с Катей еще никогда не говорили по душам. Может быть, этому мешала разница в возрасте? Но, прежде всего, Вере не хотелось выставлять себя на суд дочери, но не потому, что она боялась дочернего осуждения или заботилась о своем материнском авторитете, а потому, что она не хотела вешать на девочку свои жизненные проблемы и терпеливо ждала ее взросления. Женщине казалось, что этим ожиданием она оберегает души своих детей от жестокости мира.
Да, и сама Катя не стремилась к близости со своей мамой, в уверенности того, что та все равно не сможет понять, как тяжело быть ее старшей дочерью.
Катя слышала, как мама поела рыбу и ушла в свою спальню. Девочку с каждым часом все сильнее мучил голод, но она не хотела терять своего лица перед мамой. На завтра намечалась контрольная по математике, поэтому Катя усиленно занималась, сидя на раскладушке в своей спальне.
Поздно ночью, убедившись, что мама крепко спит, крадучись, отправилась она на кухню. Голод – это вам не тетка из деревни. Он скручивал желудок и призывал Катю к активным действиям. Не включая свет, девочка села за кухонный стол перед сковородкой, прикрытой тарелкой. На тарелке лежали кусочек старого хлеба и вилка.