Страница 8 из 9
Мне было очень стыдно перед самим собой, как бы не оказалось, что я способен лишь на слова, а сам никогда добровольно не взялся бы ни за какое дело.
Плёс – это шанс. Я почти наверняка знаю, что меня ждет поражение (не так уж я глуп); ну а вдруг?.. Все дело в этом «почти». Я обязан попробовать.
Дерзновенный человек идет вперед не потому, что он знает, что его ждет, – а потому, что он дерзновенный… Бывает, даже большею частью так бывает, что он не рассчитывает и не вправе рассчитывать на удачу. Наоборот, он ясно видит перед собой неудачу и с ужасом в душе берет на себя ответственность за действия, последствия которых ни он сам и никто другой из людей предугадать не может.
…И нужно пожалеть только, что туда еду я, а не кто-нибудь другой, более смыслящий в деле и более способный возбудить интерес общества.
Но нужны были не знанье и не пониманье, – не их я так отчаянно жаждал, – а впечатления, решенье, толчок и прыжок.
Ну а пугающая реальность, которая проступает из-за нагрянувших на меня романтических мечтаний… Что ж, против нее остается только одно – мое старое: отобьемся!
Следует вспомнить еще художественный критерий Фолкнера: качество произведения измеряется глубиной поражения, которое потерпел в нем художник.
Чтить тем выше то, что не удалось, как раз потому, что оно не удалось, – это уже принадлежит к моей морали.
И Дон Кихот о том же: «Даже если это приключение закончится не так, как я думаю, а совсем наоборот, то все же, отваживаясь на такой подвиг, мы приобретаем славу, которую не может омрачить никакая злоба на свете»[18].
Когда говорят о превращении Верховного Совета в парламент, о многопартийности, региональном хозрасчете, частной собственности и т. п., – я вижу за этим все тот же мистический позыв: ухватившись за готовые формы западной цивилизации, сразу, одним махом, достичь западного благополучия. Надо же понимать: у нас другая почва и другие возможности. Надо исходить из того, что есть, а не из предвзятых представлений. Говорят: экономические законы – как законы Ньютона… Но законы Ньютона оказались лишь частным случаем в физике XX века. Наша страна – это царство теории относительности и квантовой механики, где Ньютон прав только отчасти.
Когда теперь мы, русские, материально и духовно обнищавшие, все потерявшие в жизни, ищем поучения и осмысления у вождей европейской мысли, у которых большинство из нас привыкло раньше учиться, мы. с изумлением узнаем, что собственно учиться нам не у кого и нечему и что даже, наученные более горьким опытом наших несчастий, испив до дна чашу страданий, мы, пожалуй, сами можем научить кое-чему полезному человечество. Мы по крайней мере уже тем опередили его, что у нас меньше осталось иллюзий и призрачных верований.
Попробовали кооперацию, попробовали совместные предприятия, попробовали аренду – что получилось? На бумажке-то, конечно, все гладко выходило. Говорят: виноваты «противники перестройки». Противники или не противники, но это реальные, живые люди и притом отнюдь не только «бюрократы». На Западе богатого человека, нажившего свое богатство честным трудом, уважают, а к администратору, к власти относятся просто, по-деловому. У нас – наоборот: любое богатство вызывает зависть и ненависть[19], а власть – желание пресмыкаться. И в этом – всё. Поэтому «архангельский мужик», как бы он ни был хорош, какие бы выгоды ни сулил его опыт в государственном масштабе, всегда останется уязвимым одиночкой, противостоящим прежде всего своим же односельчанам, которые оказываются, таким образом, заодно с райкомом. И они будут ему вредить, устраивать поджоги, сживать со света и ждать только повода, чтобы «разграбить награбленное». Глупо же, в самом деле, приписывать коллективизацию исключительно Сталину и его подручным. Они только произвели очередной толчок, пробуждающий и поощряющий все темное и подлое в нашем народе. Большевизм не с Луны на нас свалился, не дело рук каких-то там «масонов», это наше, чисто национальное явление. Как ни чудовищно, а надобно признать: победа большевизма в нашей стране – это реакция на освободительный процесс, начатый реформами 1860-х. Уже не в первый раз Россия из множества представившихся возможностей выбрала несвободу…
И вот теперь перед нами опять этот выбор. Страшно подумать, что нам предстоит.
Облицовщик Ренат в конце прошлого лета, когда с ним и с помогавшей ему женой Наташей мы сели пить водку, взглянув на моих рослых сыновей, заметил мне:
– А неплохо ты подготовился к гражданской войне.
И попал прямо в точку. Я, действительно, (удалить зпт.) с давних пор живу ожиданием этой войны. Уже лет двадцать назад, если не больше, я говорил своим друзьям: «Оригинальность нашего положения в том, что, когда большевиков станут наконец вешать на фонарях, мы, при всей нашей ненависти к ним, будем вынуждены встать на их сторону. Потому что те, кто будет их вешать, будут еще хуже»[20].
По-моему, гражданская война уже началась, хотя мы пока не отдаем себе в этом отчета. На национальных окраинах она идет вовсю. («Молоко закипает с краев», – как говаривал Марк Александрович Поповский.) Не надо думать, что она ударяет, как гром среди ясного неба. В нее втягиваются постепенно и плохо замечают ее ход. Что там, в самом деле, видели и сознавали современники 1605–1612 и 1917–1921 годов? Да то же самое, что и мы сейчас: жить год от года становится все труднее, продукты исчезают, власть слабеет и не справляется, беспорядок растет; время от времени докатываются слухи о резне кого-то с кем-то, о жертвах…
Это потом, в истории, события подбираются по принципу значимости и приобретают характер стремительной и тотальной катастрофы. Да еще те, кому не посчастливилось – кто оказался в эпицентре, попал под колесо, – на себе в полной мере ощущают эту катастрофу. А остальные – простые обыватели – ничего не знают.
18
Сервантес. Дон Кихот. II. 41
19
«В России, – говорит Розанов, – вся собственность выросла из “выпросил”, или “подарил” или кого-нибудь “обобрал”. Труда собственности очень мало. И от этого она не крепка и не уважается» (Розанов В. Уединенное).
20
Хоть я и сознавал преступную сущность большевизма, но все же не ожидал, что он так естественно срастется в новых условиях с организованным криминалом, что именно он станет привычно разжигать в бывшей империи гражданскую войну, используя националистическое движение в республиках и даже консолидируясь с откровенными фашистами (1993).