Страница 57 из 61
— Ах, ты… — бабай не договорил фразу, и так и осталось неизвестным, что он хотел этим сказать, хлопнул дверью и был таков.
— Проем в заборе стал шире, так что не стесняйся, — крикнула ему вдогонку Минникунслу.
Долго не мог уснуть этой ночью Шагей-бабай. Неужели ему так и придется ходить к соседке каждый день и распивать с ней чаи? Неужели она никогда не отдаст ему заветный самовар? Это только в старых сказках и преданиях рассказывается о ловушках и западнях, какие устраивали мстительные шахи, падишахи, желая извести кого-либо из своих близких. А тут простая поселковая баба придумала такой дьявольский капкан, который, глядишь, вот-вот и захлопнет тебя…
Три дня Шагей-бабай был сам не свой, злой, надутый, места себе не находил. Три дня по утрам, вечерам раздавался на весь поселок крик Минникунслу:
— Айда, сосед, чай пить!
На четвертый день Шагей-бабай не выдержал разлуки с самоваром. Он пришел не то чтобы выпить чашку чая, а просто посмотреть на своего любимца. Но соседка не отпустила его, пока он не отведал чаю.
Так и повелось. Сначала он ходил на утренний чай, потом захаживал и на вечерний. Минникунслу все приветливее, все ласковее встречала его. Воспользовавшись тем, что Гульгайша захворала, Минникунслу постирала белье, убрала в доме. Делала она все это не таясь, открыто, даже афишировала, и скоро по поселку пошел слух, будто Шагей-бабай вошел в дом Минникунслу. Это походило на правду, так как уже трудно было отличить, что шагеевское, что соседкино. Все, кроме, разумеется, самовара.
В одно прекрасное летнее утро Шагей вышел во двор прогуляться и… Что за наваждение! Дощатый забор, разделявший дворы бабая и соседки, был повален во всю длину. Из двух дворов образовался один широкий. Долго чесал Шагей свою бородку, гадая, чьих это рук дело. Вроде бы ночью никакого гарасата-урагана не было. Оставалось думать одно: все это дело рук и ног мощной Сумитэ. Под ее натиском забор свободно мог рухнуть!
Минникунслу не делала никаких секретов из поползновений Шагей-бабая на ее свободу и дом. Поваленный (неизвестно кем) забор только подтверждал слухи о том, что старик намерен объединить оба хозяйства в одно.
Спустя неделю после падения забора Шагей-бабай признал свое поражение — послал зятя Абсаляма сватом к Минникунслу. Но при этом бабай поставил одно непременное условие: Сумитэ отдает ему самовар!
Минникунслу милостиво приняла предложения Шагея. Прошло немного времени, и вслед за свадьбой Гульгайши сыграл свадьбу и Шагей-бабай. Собственно, то была не свадьба, какая полагалась и по закону и по традициям, то был свадебный ужин, на который съехались дети из Уфы и Стерлитамака. Из посторонних — впрочем, какой он посторонний! — был приглашен старый наш с вами знакомый журналист из Уфы — Хайдаров.
Газетчик прибыл в Яшкалу по двойному приглашению: Шагей-бабая и Аксакала. Шагей звал на свадьбу, Аксакал сулил «любопытный» материал. «Мы готовим на бюро вопрос, несомненно, он вас заинтересует. Встретитесь со своими старыми знакомыми».
Хайдаров привез молодоженам подарки: невесте — оренбургский шерстяной платок, а жениху, как заядлому спортсмену, — гантели…
За свадебным столом Шагей и Хайдаров ни о каких делах, понятно, не говорили, отложив их на следующий день. А о чем они беседовали на следующий день — читатель догадывается и без нашей помощи.
До третьих петухов продолжался свадебный ужин. На удивление всем острая на язык Минникунслу на этот раз молчала. Она не сидела, как положено, на почетном месте невесты, а суетливо хлопотала вокруг стола, обхаживая гостей. Она была счастлива безмерно: в доме появился мужчина: пусть старый, но при бороде и усах.
Да какой он старик? Одна только приставка — бабай, что значит старик. К тому же Шагей уж очень хороший. И не только хороший, а прямо-таки редкий, как и его самовар…
И Минникунслу при ближайшем рассмотрении оказалась не такой уж страшной. И никакая она не ведьма, а полная сердечной теплоты женщина.
ЗАКАТИЛАСЬ ЗВЕЗДА
Итак, Аксакал готовился докладывать на бюро о работе промкомбината. Ибрахан также готовился к этому заседанию: вместе с Булатом писали, черкали и снова писали доклад. Оба понимали, что заседание будет разгромным, и принимали самые энергичные меры, чтобы смягчить силу удара.
О, как хотелось Ибрахану до бюро осуществить свои честолюбивые планы! Впрочем, если смотреть на вещи трезво, ничего зазорного и предосудительного в так называемых мечтах-планах Ибрахана не было.
Ну у кого подымется рука осудить Ибрахана за его законное желание реализовать, и притом по выгодной цене, злополучные топорища?! Он слал по следам Акопа одну телеграмму-молнию за другой. Он вызывал его по междугородному телефону, теребил, торопил и накручивал хвост своему незадачливому торгпреду.
Телефонные разговоры при плохой слышимости доводили Ибрахана до белого каления. Он только догадывался, о чем хотел информировать шефа Акоп.
— Алло, алло! — гремел Ибрахан на всю опустевшую контору. — Докладывай обстановку!
Ибрахану казалось, что Акоп говорит очень тихо, еле слышно, и просил говорить громче. С такой же просьбой обращался и Акоп. Таким образом, оба кричали изо всех сил.
— Сижу… в Яицке…
— Где, где?
— Повторяю: в Яицке… Где Пугачев…
— Какой Пугачев? У нас нет никакого Пугачева…
— Топорища не берут… предлагают вес…
— Чего предлагают?
— Вес… пуд копеек… Еду… альский…
— Куда, куда? Зачем?
— …альске вес золота…
— Понял: в Уральске топорища на вес золота. Не надо золота. Возвращайся обратно… Верни машины… Меня повесят…
— …одал одну …шину…
— Чего, чего продал? Не понял: топорища или машину?
— Повторяю… машину… Обратно выехать не могу…
— Почему не можешь?
— Вышлите деньги… Деньги… ясно?.. рубли…
Надежда на то, что Акоп распродаст топорища до бюро, рухнула. Неужели придется признать поражение и на этом участке фронта?
Остается — досрочный пуск туннельной газовой печи! Все упования были теперь только на это — последнее слово кирпичной техники.
Оставаясь наедине с невеселыми мыслями, Ибрахан не раз задумывался о своем будущем. Пусть бюро пройдет более или менее благополучно, и он уломает Ямбику, она согласится отправить Булата и Миниру в Стерлитамак на жительство. Оба там начнут работать, будут приезжать к ним в гости, да и они к ним, в Стерлитамак.
Но если бюро… Он гнал от себя мрачные мысли, как будто заклинаниями можно предотвратить грозу. Но если… Как было бы хорошо — спокойно удалиться на пенсию, или, как говорят, на заслуженный отдых… Даже если он и уйдет на пенсию, все равно надо будет отправить куда-нибудь подальше от себя Булата с Минирой….
Нет, едва ли на бюро все сойдет для него благополучно… О, как возрадуются его «доброжелатели», всякие Хамзы…
На стройке туннельной печи работа кипела круглые сутки. Ибрахан торчал на пусковом объекте чуть ли не двенадцать часов в сутки, уходил домой поспать на два-три часа, когда его сменял Булат. Оба они порядком изнервничались, торопя субподрядчиков — строителей, монтажников, наладчиков и газовщиков. По официальному графику туннель намечалось пустить через десять дней после предполагаемого заседания бюро. Ибрахан и Булат разработали ускоренный график: пробный пуск был назначен накануне бюро.
А накануне этого кануна Ибрахану пришла пространная телеграмма от Акопа.
Ибрахан читал телеграмму, руки дрожали, словно после запущенной неврастении. В глазах рябило, он читал и ничего не понимал. Все кругом помутилось, казалось, весь мир рушился: и громады высотных зданий, и вершины гор, и океаны — все навалилось на Ибрахана. Он провел рукой по лбу, стиснул виски, желая наконец осознать, что же в конце концов произошло? То была горькая правда: с топорищами полный провал, а следовательно, скандал и расплата неизбежны.
Ибрахан окликнул Булата, которого, когда нужно, никогда не было на месте. Правда, сегодня он, как и Ибрахан, суетился на стройплощадке, где вот-вот монтажники и газовщики должны были привести печь в состояние боевой готовности.