Страница 15 из 18
Нападению Роландову ничто не могло противиться. Он пробился сквозь мавританские ескадроны, и все, что ни представлялось ему, было испровержено. Но солдаты его не были Роланды; они чувствовали крепкое с неприятельской стороны сопротивление. Вдруг сперлись они с музульманами, сешались и кровь лила ручьями. Роланд летает везде, где больше видится опасности: везде открывает себе путь, везде ужас и смерть ему сопутствуют. Протчие начальники делают ему посильное вспоможение, и ободрены будучи его примером начинают Мавританцев приводить в безпорядок.
Ренод с своей стороны такие же имеет успехи. Он врывается в Радомонтову конницу и низлагает все, выключая неустрашимаго Киязя Алжирскаго. Сей ужасный Африканец, вооруженный мечем безмерный ширины и длины, сражает все ему попадающееся. Оливиер, Луркен, Гуг де Клермон, Годефроа, Беренжер, юные и храбрые Кавалеры погибли от руки Радомонтовой. Двадцать других имели ту же участь. Брадаманта видя страшное поражение чинимое сим Африканским львом, устремилась на него, настигла, напала и подняла на него меч свой: сей меч был Фламберг по достоинству вверенный ей Ренодом. Радомонт успел избежать смертоноснаго удара, и обратясь на войственницу, столь жестоко поразил ее мечем своим, что шлем ея разсечен был на части и открыл Африканцу развевающиеся долгие власы и прекрасное лице ея. Она прелестна, сказал Радомонт; но здесь ей не место, отведите ее в мою палатку. Брадаманта услышала сии последний слова, бросилась на него с поднятым Фламбергом. Тщетно Радомонт защищался широким щитом своим покрытым змеиною кожею; щит был отторжен и рука отсечена. Войственница схватила Радомонта за оставшуюся руку и отдая сего ужаснаго пленника солдатам, говорила: отведите в мою палатку сего зверообразнаго Срацина.
Взятие Царя Алжирскаго причинило в левом крыле смятение. Оно тотчас отступило и склонилось к правому, которое Роланд принудив так же отступить, гнал сильным образом. Тут оно сошлись с Ренодом вместе и разсудили, что успех их не известен, естьли они совсем не разсыплют соединившихся крыл и составивших довольно великий корпусе. Они наступили снова, привели неприятеля в безпорядок, погнали его и обратили в бегство.
Между тем как они чинили сии кровопролитные подвиги, обещавшие им победу, Императорская пехота находилась в опасности. Аграман, выгянув передовую часть свою в обе стороны, налетел с лица и с боков на главный Императорский корпус. Христиане долго противоборствовали, но окружены будучи со всех сторон, близки были уже к тому, чтоб превосходнейшей силе уступить. Уже сражение считали потерянным и некоторые робкие воины удалившись в стан, произвели там великое уныние. Уже начали раздаваться страшный вопль и стон женщин: все кончено, говорили они, Роланд и Ренод убиты, государство погибло, ах! они уже убиты: теперь уже ничто спасти нас неможет.
Рыцари вместо того живее были прежняго и возвратились победителями. Низложив и разложив на голову Мавританскую кавалерию, ударили с тылу на Африканскую пехоту. Прибытие их возвратило Христианам бодрость и надежду и отняло оныя у Магометан. Французская конница прорвавшись в неприятельские ряды разбивает, топчет под ноги, подавляет и посекает Африканцев. Тогда Аграман понял, что он с лишком много о себе думал. Он приказал ударить отступ, и за великое уже поставлял щастие спасти, хотя остаток армии на которой он основывал гордыя свои намерения.
Но Рыцари наши не любили довольствоваться половиною победы. Они дали на один час отдыху утомленной своей коннице; после чего пустились преследовать Аграмана. Они так безпокоили ею во всю ночь, что на утрии увидели поле покрыто мертвыми, да сверх того привели в стан тридцать шесть тысяч пленных.
Роланд и Ренод приняты были торжественным образом. Они славились и прежде во всех народах неслыханными подвигами; но тут одержали они такую победу, которою спасено их государство и разсечены оковы целой Европе уготованныя. Казалось бы, что на земли никого больше и щастливее их не было. Слава их была в высочайшей степени… О не постоянное щастие! Как ты играешь человеческими великостями! — Вскоре уведомили их, что нет ни Ангелики ни Роксаны. При сей ужасной новости блистательные успехи, почести, величество, слава, торжество, все было забыто. Они почитали себя нещастнейшими из всех смертных.
Самыя прилежныя розыскания не могли известить их, что сделалось с Ангеликою. Волшебник Могис отказался подать им утешение, и щитая случай сей выгодным для влюбленных рыцарей, только забавлялся оным. Они терялись в мыслях своих и намерениях, и воображая что Ангелика взята была Мавританцами, в ту же минуту решились освободить ее. Ренод хотя и чувствовал, что неимел ни малейшаго притязания на сердце Ангеликино, но ему ничего так не хотелось, как взять ее из неволи, и отвезти в Кашемир или во всякое другое место, куда ей угодно будет. Чтоже касается до Роланда, он имел безпокойство и желания сродныя самому страстному любовнику.
Ангелика и Роксана не были взяты Мавританцами; но оне опасались, чтоб не подпасть сему бедствию. Когда разпространилось в стану смятение и слух о смерти Рыцарей, оне объяты были ужасом. Они убиты, любезная моя Роксана, говорила Ангелика: без сомнения их уже нет, потому что войско сие побеждено. Для того ли мы пришли в страну сию, чтобы носить оковы? убежим Роксана, убежим. Мы с помощию кольца моего можем возвратиться в свое отечество. Роксана одобрила сие намерение. Так, моя Княжна, удалимся отсюда, говорила она, и возвратимся в Кашемир. Естьли судьба велит нам жить в серали, то ты конечно в Азийской серали будешь первая; но в серали Мавританской мы бы только невольницами были.
По сих словах оне вышли из стану и обратились в лес. Случай начал им благоприятствовать; оне нашли там множество лошадей оставшихся от убитых на сражении. Сделавшись по нужде смелы, оне поймали двух лошадей и на них сели. Оне ехали по первой попавшейся им тропинке, которая наконец вывела их из лесу. Крестянин, у коего спрашивали оне о пути к морю, показал им оный и уверил, что оне на другой день удобно туда прибудут. Ободрены будучи столь благоприятным началом, удалялись оне поспешными шагами. При всей своей нежности оне ехали целый день и вечером прибыли к одному великому дому в Нарбонском предместий.
Хозяин того дому вышедши к ним, оказал им обыкновенную учтивость и пригласил их к себе для отдыху. Ласковый прием его уверил их на первый случай, что Французы исправляют должность гостеприимства гораздо благороднее, нежели другие народы.
На утрии сей человек оказав им новыя учтивости, просил о заплате ему двадцати ефимков. Оне смотрели друг на дружку с удивлением. Не безпокойтесь Сударыни об этой безделице, говорил гостеприимчивый хозяин, она не попрепятствует вам в продолжении вашего пути; я доволен буду и лошадьми вашими. Наши прекрасныя путешественницы весьма запасны были дорогими камнями, но чистых денег у нихе не было ни копейки. Оне показали хозяину большой алмаз, и просили призвать купца. Но он на такия товары сам быле купец добрый; сей алмаз, сказал он, весьма дорогой, он мне кажется, стоит ста ефимков золота. Оне на то согласились и за вычетом должных ему двадцати ефимков за постой, остальные получили, хотя алмаз стоил и десяти тысяч. Хозяин был столько великодушен, что отдал им лошадей. Оне тотчас отправились в путь и оставили его в отчаянии о своей прошибке. — Нещастный! говорил он сам себе, я потерял сто ефимков за такую вещь, которую бы мне отдали за десять или двенадцать; видно я всегда буду простаком и не буду иметь в торговле ни малейшаго успеха.
В последнюю ночь казалось Ангелике во сне, будто Миранда говорила ей: возвратись любезная моя дочь, возвратись в объятия своей матери: поспешай к Эгеморту; там найдеше ты корабль, на котором можешь доехать до Египта.
Сие сновидение было ей представлено от ея стража, который начал уже льститься успехом препорученнаго ему дела. Он предполагал, что стрегомый им цветок лишился уже нескольких листочков; но надеялся еще доставить его Миранде в довольно хорошем состоянии.