Страница 18 из 30
По словам А. Н. Щеглова, проект рескрипта был написан им, причем «сущность его состояла в том, что Начальник Морского Генерального Штаба имел непосредственный доклад у Государя, подобно начальнику Сухопутного Генерального Штаба. Бирилев, обладая природною сметкой и хитрым умом, отлично понял, что власть Министра тем сводилась на второстепенную роль … поэтому … [он] уговорил его (А.Ф. Гейдена. – К.Н.) изменить рескрипт и предоставить Начальнику Морского Генерального Штаба Всеподданнейший доклад в присутствии Морского Министра, чем Начальник Морского Генерального Штаба как бы подчинялся Министру»[144]. Если исходить из данных А.Н. Щеглова, то в его действиях была не ошибка, а сознательный шаг к разделению центрального аппарата морского ведомства на независимые части. С другой стороны, Александр Николаевич превратно толковал полномочия начальника Главного управления Генерального штаба (ГУГШ) сухопутной армии. Тот никогда не имел права всеподданнейшего доклада в полном объеме, как министр, а лишь получил после русско-японской войны право докладывать императору в присутствии военного министра. Это право вскоре было у начальника ГУГШ отнято, так как противоречило идее единства военного ведомства. Таким образом, в исправленном А. А. Бирилевым рескрипте права начальника МГШ в отношении всеподданнейших докладов точно соответствовали правам начальника ГУГШ.
Одновременно был утвержден царем и «Наказ Морскому Генеральному штабу», регламентировавший структуру и функции учреждения, права и обязанности его начальника[145]. На вновь созданный штаб возлагались следующие задачи: сбор и анализ состояния зарубежных флотов и отечественных морских сил, разработка судостроительных программ, распределение кораблей по соединениям, разработка планов войны на море и мобилизации, руководство деятельностью оперативных отделений главных портов, обобщение боевого опыта, совершенствование тактических приемов. Офицеры МГШ могли также заниматься преподавательской деятельностью и пропагандой «идеи флота» в общественных организациях. Начальник МГШ становился по должности членом Совета государственной обороны, образованного 8 июня 1905 г. В этот высший орган государственного управления входили кроме начальника МГШ министры военный и морской, начальники Главного управления Генерального штаба и Главного Морского штаба, генерал-инспекторы родов войск сухопутной армии. Кроме того, в Совет могли приглашаться царем и другие военачальники или высшие чиновники. Начальник МГШ получал право личного доклада царю, ежегодно он был обязан представлять ему же всеподданнейший отчет о деятельности штаба.
Деятельность МГШ началась 2 мая 1906 г. Естественно, что некоторое время заняло решение организационных вопросов – предстояло создать пять отделений: оперативное, русской и иностранной статистики, мобилизационное и архивно-историческое, но на первых порах сформировали лишь первые три.
2 октября 1906 г. начальник МГШ Л. А. Брусилов сформулировал недостатки существующей организации морского ведомства во всеподданнейшем докладе «О состоянии, воссоздании и реорганизации флота»[146]. Учитывая, что через записку красной нитью проходит идея разделения центрального аппарата морского ведомства на несколько независимых частей, есть все основания считать вдохновителем этой записки все того же А.Н. Щеглова, тем более что, по его словам, Л.А. Брусилов был «хоть и не блестящих дарований, но человек честный», а не «оппортунист»[147]. Видимо, «проталкивая» Л.А. Брусилова на пост начальника МГШ, А.Н. Щеглов справедливо рассчитывал занять при нем важное, хотя и неофициальное, положение.
В докладе Л.А. Брусилова анализировался наличный состав русского флота, подчеркивалось отсутствие постоянной организации кораблей в соединения, нехватка специалистов и другие недостатки плавающего флота. Главными изъянами системы центрального управления флотом Л.А. Брусилову представлялись: излишняя централизация «системы управления 1886 г.», смешение разнородных обязанностей, отсутствие «основной идеи» организации, искусственное возвышение хозяйственной части над строевой[148].
Обращаясь к иностранному опыту, автор доклада замечал, что «в германском, японском и итальянском» флотах имеются три «отрасли» военно-морского управления: Генеральный штаб, которому принадлежала «военная инициатива», плавающий флот – «действующая сила» и центральные и портовые управления, – «органы, обслуживающие флот». Итальянский флот попал в этот ряд явно по недоразумению – организация управления им существенно отличалась от германской или японской. В позднейших документах итальянский флот в числе «образцовых» уже не фигурировал.
Эти три отрасли, по мысли автора записки, являются независимыми и контролируют друг друга. Л.А. Брусилов подводил основания «равноправия и независимости» трех частей морского управления, отмечая, что человеческая деятельность делится на: изобретение (идею), приспособление и выполнение. В соответствии с таким делением центральные учреждения морского ведомства должны быть разделены на три группы: МГШ, учреждения, подчиненные товарищу морского министра, и действующие флоты во главе с полновластными командующими. В докладе Л.А. Брусилова власть морского министра, как лица, объединяющего все морское управление, еще не подвергалась сомнению. На каждом из трех главных морских театров должен был распоряжаться полновластный командующий морскими силами, так как существовавшие тогда главные командиры флота и портов занимались больше хозяйственными вопросами. В военное время должен создаваться пост начальника тыла флота, подчиненного командующему морскими силами. Одновременно в докладе ставился вопрос об освобождении морских команд от береговой службы, прежде всего от караулов, для чего предлагалось перевести в морское ведомство несколько батальонов из сухопутных войск. Офицеры и нижние чины этих батальонов должны были нести службу как в армии, но при этом обучаться гребле и действиям в десанте «на случай образования из них на военное время авангарда десантных частей»[149]. Этот доклад, естественно, должен был убедить Николая II в целесообразности предлагавшейся его автором реорганизации, и, по-видимому, он заинтересовал царя.
Таким образом, одним из центральных положений записки Л.А. Брусилова было обращение к германской системе управления флотом, как к идеальной. Как же в действительности развивалась структура германского морского ведомства? По словам А. Тирпица, «первое распределение функций произошло в 1859 году, когда управление флотом было отделено от верховного командования. Это привело к трениям, в результате которых в 1871 году вся полнота власти была вновь вручена одному лицу – Штошу». Немецкий адмирал сообщал далее в мемуарах, что главной причиной разделения функций единого командования флотом между несколькими автономными органами было то, что «император хотел разделить функции адмиралтейства, чтобы иметь возможность вмешиваться в них. Князь Бисмарк, имевший ряд столкновений со Штошем, был недоволен широкими полномочиями последнего, а потому, к сожалению, одобрил это разделение функций морского руководства (1888 г.), которое приносило вред даже в мирных условиях, а во время войны явилось чуть ли не роковым […] Таким образом, открывалось широкое поле для интриг и вместо единой морской политики получалось три или четыре […] Только в августе 1918 года, когда почти все уже было потеряно, имперское морское ведомство и верховное командование, которых десятилетиями натравливали друг на друга, были фактически вновь объединены в верховном руководстве морской войной, а с вмешательством начальника кабинета было покончено.
Внутренние затруднения и конфликты, которые в мирное время препятствовали деловой работе разделенных властей, остались, разумеется, неизвестными широкой общественности»[150]. Впрочем, как явствует из планов русских морских генштабистов, «затруднения и конфликты» в германских высших сферах остались неизвестны не только «широкой общественности», но и людям, профессионально подготовленным и имевшим доступ к разведывательной информации. Далее видный германский адмирал называет единство системы морского управления «как это всегда было в Англии, да и у нас (в Германии. – К.Н.) до 1888 года» «недостижимым идеалом»[151]. Но ведь именно в России существовал тот самый «недостижимый идеал»! Русские генштабисты и А. Тирпиц, кажется, жили по пословице: «Что имеем, не храним, потерявши – плачем». К счастью, потери единства морского управления в России не произошло. Вообще о структуре немецкого Морского Генерального штаба А. Тирпиц отзывался так: «Схема Генмора (Морского Генерального штаба. – К.Н.) была скопирована с генерального штаба армии. Не знаю, было ли удачей для армии, что благодаря величию Мольтке Генеральный штаб развивался самостоятельно и после его ухода. Возможно, что вследствие этого генеральный штаб лишился понимания технических вопросов, а военное министерство слишком мало занималось войной. Однако для флота такое выделение Генмора являлось определенно неправильным; это была эпигонская идея, породившая фактически нежизненноспособное учреждение […] В конечном итоге результаты деятельности учреждений зависят от работающих в них людей. Лишь тот может решить великую творческую задачу, кто долго вынашивал в себе убеждение в правильности своих целей, и либо сам намечает в общих чертах путь к достижению их, либо по крайней мере полностью осознает, каков этот путь. К нему текут советы и предложения, и ничто не было бы более неправильно, чем отказ от тщательного рассмотрения их. Но решения должны выноситься тем учреждением, на которое возложена ответственность за проведение их в жизнь.
144
Щеглов А.Н. Предисловие к материалам… С. 59.
145
Указатель правительственных распоряжений по морскому ведомству за 1906 г. СПб., 1907. С. 609-610, 810-813.
146
РГА ВМФ. Ф. 418. Оп. 1. Д. 1241. Л. 6-33.
147
Щеглов А.Н. Предисловие к материалам… С. 58.
148
РГА ВМФ. Ф. 418. Оп. 1. Д. 1241. Л. 51.
149
Там же. Л. 60.
150
Тирпиц А. Воспоминания. С. 85-86.
151
Там же. С. 172, примечание.