Последние километры
(Роман)

Выпили за «именинника», его очаровательную сестру, за представителя вооруженных сил рейха Эдмунда Фогеля. С угреватого лица радиста не сходила снисходительная и высокомерная улыбка. Он решительно отодвинул рукой рюмку, чувствовалось, боится охмелеть. Габи, по условному знаку брата, плотнее придвинулась к Фогелю и, словно в шутку, выдернула из кобуры офицерский браунинг.

— Осторожно, заряжен! — строго предупредил Фогель.

Но револьвер был уже в руках Рудольфа.

— Что это значит? — поднялся радист. На его бледном как мел лице выступили капельки пота, щеки покрылись красноватыми пятнами. — Немедленно отдайте оружие!

— Отдадим! — пообещал Рудольф Шульц. — Садись!

— Милый Эдди! — подошла к Фогелю Габи. — Я люблю тебя и не хочу потерять…

Но он резко оттолкнул ее и рванулся к двери. Дорогу ему преградили оба поляка. Вошел Лихобаб с автоматом наизготовку. Эдмунд Фогель оглянулся:

— Западня… — прошипел он в отчаянии и упал на стул.

— Послушай, Фогель, — спокойно произнес маркшейдер. — Моя сестра любит тебя, это факт, иначе я не стал бы возиться с тобой, нашли бы кого-нибудь другого для этой беседы.

— Какой беседы? Чего вам нужно? — разъяренно взглянул он на Осику и Лихобаба.

— Это советские разведчики, — невозмутимо пояснил Шульц.

— Проклятье! — в глазах Фогеля теперь был панический страх.

— Так послушай же нас. Силезия окружена, твоя дивизия в котле. Еще день-два, и всем вам — конец. За что ты будешь умирать? За кого?

Радист молчал.

— За фюрера? За того, кто, пролив реки крови, принес нам гибель? Еще день, еще неделя — и все. Позорный конец.

— Неправда! — вдруг вскочил на ноги Фогель. — Ты паникер! Мы накануне триумфа! Нового огромного триумфа!..

— Я знаю, что ты имеешь в виду, — продолжал Рудольф.

— Не знаешь, не знаешь!.. — истерично воскликнул Фогель. — Это произойдет сегодня ночью. Пустите меня, я должен быть в штабе!..

Не для всех присутствующих последние слова таили весомое содержание. Но для Осики в них вместилось много.

Березовского разбудил Чубчик-Платонов. Ивану Гавриловичу снились родные Озерца: цветет вишня, привычно гудят пчелы, хлопочет возле ульев отец. Стариковское это, говорят, занятие, но отец еще с молодых лет любил пасеку, а пчелы признавали его своим хозяином. Интересно, как это пчела привыкает к человеку, безошибочно узнает его?

В мирное время, когда вот так будили его, просыпался медленно, с неосознанным сопротивлением, с неизменным: «А?», «Что?», «Что случилось?». Теперь вскочил, будто подброшенный пружиной.

— Майор Тищенко… — доложил ординарец.

— Из госпиталя? Что ему?

— На проводе, — только и мог объяснить Чубчик.

Иван Гаврилович схватил трубку.

— Тищенко? Где вы?

— На работе, — будничным тоном ответил майор.

— А госпиталь?

— Бежал… — И перешел к существу вопроса.

— Выходит, этот Осика не зря ест разведческий хлеб, — подытожил комбриг, выслушав сообщение майора.

И закружилась средь ночи штабная карусель. У танковой бригады и других частей, которые участвуют в операции, осталось два или три часа, чтобы, выждав момент, перейти на вариант номер два. Оба варианта — первый и второй — детально разработал штаб армии. Номер один — наступательный, если придется прорывать вражескую оборону самим, номер два — оборонительный, если вылазку сделает враг, пробиваясь на соединение с померанской группировкой. Следовательно, вводится в действие вариант номер два. Танки Бакулина и Чижова и самоходки Журбы занимали заранее определенные места засад, а свежий батальон Барамия должен быть готовым к контрнаступлению.

Гвардии майор Бакулин со своим Т-34 занял позиции как можно ближе к переднему краю немцев. Во дворе заброшенного помещичьего фольварка замаскировалась тридцатьчетверка начальника штаба Соханя, которую тоже решено было бросить в бой вместо сожженной машины Коваленко. Этой «коробкой» командовал сейчас лейтенант Белокамень, который только что возвратился из госпиталя. Обоим танкам и трем самоходкам приказано перекрыть гудронированную дорогу из Глейвица на Оппельн. Также тщательно контролировались остальные дороги — от селения к селению, от шахты к шахте, между заводами, фабриками, мастерскими, фольварками. Сетчатая паутина дорог, с одной стороны, способствовала врагу, давая возможность наступать одновременно в нескольких направлениях, а с другой — упрощала задачу обороны: наступление расчленялось на отдельные сектора, силы распылялись, их легче было отсекать и уничтожать по частям. Все будет зависеть от того, сумеет ли враг добиться успеха на первом этапе боя.

Командир бронетанковой дивизии «Рейх» генерал-лейтенант Карл-Иоганнес Брукнер досконально знал рельеф местности. Она затрудняла широкий маневр, поэтому он решил осуществить прорыв по трассе Глейвиц — Оппельн. Это направление, безусловно, предусмотрит советское командование и сосредоточит здесь основные огневые средства. Поэтому русских необходимо ввести в заблуждение: имитировать наступление на трассе, а тем временем обойти их позиции двумя боковыми дорогами. Только двумя, во избежание раздробления сил. На карте генерала Брукнера начерчено три направления. Прямая красная стрела — легенда главного удара, две извилистые — синяя и зеленая — по ним с боем прорвутся основные силы дивизии.

На красной стреле ударный кулак из пятерки «тигров». Маловато, но Силезия — не Курская дуга! Танки-гиганты протаранят оборону противника, вызовут на себя огонь, прорвутся в тыл и поднимут панику. Березовский сегодня нападения не ждет, поэтому вслепую бросится спасать положение. Пока на трассе будет идти бой, дивизия двумя обходными путями выйдет на оперативный простор.

План разработан до мельчайших деталей. Полки заняли исходные рубежи. Остается разве лишь помолиться богу, дабы помог он фатерлянду в эту тяжкую годину.

Карл-Иоганнес Брукнер поднял глаза на суровое распятие из кости, которое всегда возил с собой. Приобрел его он в безоблачные годы юношеских мечтаний, когда писал стихи, увлекался философией. Философ Фридрих Ницше и привел его к ефрейтору Адольфу Шикльгруберу. От «По ту сторону добра и зла» до «Майн кампф» — таков был его путь.

— Господь с нами!

Генерал окунулся в холодную влажность февральской ночи. Привычно взглянул на небо — погода летная — и неторопливо побрел к машине. Его догнал адъютант оберлейтенант Краузе, подхватил за локоть, помогая сесть в неуклюжий штабной автомобиль. Сел рядом, укрыл ноги генерала шерстяным пледом (память о Париже триумфального сорокового года) и дипломатично кашлянул в кулак. Брукнера, который хорошо знал привычки своего адъютанта, это насторожило.

— Ну, что там? — спросил он недовольно.

— В оперативном отделе исчез радист Фогель. Посылали на квартиру, говорят, из штаба не возвращался.

— Какое предположение?

— Дезертирство.

— Поздно, — вздохнул Карл-Иоганнес Брукнер. Трудно было понять, что он имеет в виду: поиски дезертира или изменение в плане операции. Так и не объяснив своей мысли, генерал приказал шоферу:

— На позиции!

Ровно в пять тридцать на полную мощность заработал радиоузел роты пропаганды дивизии СС «Рейх». На этот раз громкоговорители не вопили о новом уничтожающем оружии и близкой победе фюрера, не призывали советских воинов сдаваться в плен, суля сказочные выгоды. Из многочисленных репродукторов понеслись звуки бодрых походных песен и бравурных воинственных маршей. Взвились в небо сотни белых, желтых, красных, розовых и сиреневых ракет.

Под эту увертюру громыхающей лавиной колонна «тигров» двинулась по гудронированному шоссе, обстреливая его обочины. Советские танки, самоходки, противотанковые батареи пока молчали. Ведущий «тигр» медленно приближался к перекрестку.

И тогда заговорил противотанковый дивизион. Отдельные снаряды, попавшие в броню из легированной крупповской стали, не причинили «тигру» большого вреда. Яростно отплевываясь огнем, он двигался на позицию взвода Полундина, несколькими выстрелами превратив строение дорожного участка в груду обломков.