Страница 18 из 21
– «Начдиву Заднепровской Дыбенко, командюжфронтом Гиттису… Нахожусь в сердце Донецкого бассейна Юзовке. Наступаю Ясиноватую, Иловайскую… Захват Таганрога и Ставки Деникина вопрос дней… Также возьму Ростов… Несу большие потери. Срочно нуждаюсь боеприпасах, вооружении, пополнении живой силой… Комбриг батько Махно».
– Открытый текст, могут перехватить! – предупредил Черныш.
– А хрен с ними, пусть боятся! Со страху голова кругом пойдет!
Махно еще не знал, какой сокрушительный удар будет нанесен ему здесь, в Донбассе. На следующий день на станции Юзовка он принял очень вдохновляющую юзограмму: «…Эшелон вооружением боеприпасами вышел Константиновки прямым направлением Юзовка. Встречайте. Командюжфронт Гиттис, начштафронт Тарасов».
– Ну от, хлопцы, – удовлетворенно произнес Нестор. – С утречка попрем на Таганрог, в гости до Деникина. Обед генералу спортим!..
Хлопцы рассмеялись. До чего же весело воевать у батьки!..
Ставка Деникина размещалась на лучшей улице Таганрога – Петровской, которая пролегала от вокзала до самого маяка, перерезая город на две части, словно ножом.
Антон Иванович, небольшого росточка, осанистый, расхаживая по кабинету, говорил начальнику штаба генералу Романовскому:
– Иван Павлович, прошу составить приказ по Вооруженным силам юга России… Идея генерала Врангеля об основном ударе на восток для соединения с адмиралом Колчаком мною окончательно отвергается. Принимаю директиву «Поход на Москву». Основное направление через Харьков, Курск, Орел, Тулу… Предполагаю в первую очередь освобождение Донецкого бассейна и портов Азовского моря. Я должен быть спокоен за тылы. А между тем…
В приоткрытые высокие окна особняка врывалась перекличка судов на рейде Таганрога. Было хорошо видно, как трепещут на морском ветру французские, английские и русские флаги. Тяжело грохотали гусеницы танков на брусчатке безукоризненно ровного Петровского проспекта. Доносился цокот копыт конницы.
– Антон Иванович, Махно сейчас в районе Юзовки, у него около пятидесяти тысяч штыков и сабель.
– Отлично. Он в переплетении железных дорог. Направьте туда все бронепоезда. Это хороший аргумент против бандитских тачанок. Отрежьте его от Девятой дивизии красных конницей Шкуро. Кто там сейчас командует Девятой?
– Бывший подполковник, выпускник Академии Генштаба Молкочанов.
– А-а… – Деникин задумался. – Помню его по Сандомиру. Был командиром Восьмого полка. Нерешителен. Боится охватов. Пусть махновские вояки посмотрят, как умеет бежать Красная армия. Это на них подействует. И вот еще что. Я понимаю… э… гуманность. Но наших офицеров махновцы подвергают жестокой смерти. Поэтому я не возражаю, если этих дикарей тоже не будут брать в плен!
Ставка возрождающейся Русской армии носила пока скромное название Вооруженные силы Юга России. Просторный кабинет, из высоких венских окон которого хорошо просматривается город. Шелестит карта, над которой склонились сам Антон Иванович Деникин и его штабные. Дерзкие умы, обширные планы. Звездный час русского освободительного движения, которое уже никогда не достигнет столь высокой точки.
– Антон Иванович! – Романовский указал на кабинетные часы. – Десять двадцать… Историческое мгновение. Я верю: начался отсчет времени нашего победоносного похода на Москву!
Деникин пригладил холеную, клинышком, бородку. Кивнул. Он тоже верил, но не был склонен к экзальтации. Сын крепостного, подневольного рекрута, забритого на военную службу на двадцать два года, он, благодаря усердию, достиг высочайших генеральских вершин. Но он не стратег, не мыслитель и не политик. Для него махновцы – озверевшие крестьяне, которых надо лишь как следует напугать, чтобы привести в чувство. Сам из крестьянского рода, он не понимал их жажды иметь свою землю… Он многого не понимал, как почти все царские генералы. Но пока он – победитель, наносящий неожиданный выпад. Кто мог ожидать такого поворота событий?
Он, Деникин, которого все считали честным служакой, не более того, вдруг может стать спасителем России! Освободителем древней Москвы от ига большевиков, которое пострашнее любого иного…
– Господи, кто мог ожидать? – вслух произнес Деникин, крестясь на икону Божией Матери Смоленской, список которой он всегда возил с собой. Теперь иконка висела в углу его кабинета, над лампадкой. – Отправляясь в Ледовый поход, мы были жалкой кучкой патриотов… обреченных, несчастных. Каледин застрелился… Большевики сами создали нас своими репрессиями и казнями. Они пробудили Дон. И вот теперь мы идем освобождать матушку-Москву…
Романовский тоже перекрестился. Он безоговорочно верил в своего старшего друга и вождя армии. И притом надеялся на чудо. Ну разве не чудо – возрождение Русской армии в то время, когда, казалось бы, все потеряно?
Глава восьмая
Паровозик, пыхтя, подкатил к вокзалу Юзовки. У путей уже стояли телеги, брички. Все ждали оружия, боеприпасов. Возчики были нетерпеливы и сердиты:
– Ты куда со своим возом, Петро? Я раньше приехал!
– Може, – отвечал невозмутимый Петро. – А тилькы мои хлопци сейчас под Мушкетовкой бьются. На трех одна винтовка!
– А нашим под Ольховаткой, думаешь, легше? Два кадетскых бронепоезда пидийшлы, а снарядов нема!
Без очереди прорвались тачанки, на передней сидел дед Правда:
– Расчисть дорогу махновским танкам, пехота! Хлопци без патронов!
– Сами добувайте. На то и тачанкы!
– Дурень! Вам подсумок на поясе, а нам ящика мало! Лента улитае, як варенык в пузо!..
Споры, крики. Где три хохла, там и ярмарка. Какие-то телеги сцепились колесами. Возчики лупили батогами коней, а заодно и друг друга. Хохот. Обстановку разрядил тощий селянин с высоким козлиным голоском:
– Осади, тачанки! Вы хоть весь час с горячей водой: одлыв з кулемета та попыв чайку. А я пятый день без кипятка. Скоро воши в животи заведуться.
– Ты карасину попый! Од вошей помогае!
Зубоскалят махновцы.
Хотя через минуту им уже будет не до веселья.
А рядышком, на перроне, стоял обоз с ранеными. На телегах лежали только тяжелые. Легко раненные, кто мог ковылять или у кого руки на перевязи, сидели возле телег или обслуживали тяжелых.
Один из лежачих приподнял с соломы голову, посмотрел на прибывший поезд: там махновцы раздвигали скрежещущие двери, открывая темные зевы вагонов.
– Стёпка! – слабым голосом окликнул он кого-то из своих ходячих приятелей. – Глянь, шо там в вагони. Може, хоть бынт якый чи якись лекарствия. Кровью изойду, тече и тече, зараза…
– Ты ладонью затыкай… ладонью, – посоветовал другой легкораненый. – То в тоби жилу прострелило.
Не всем, выходит, здесь весело…
Из вагонов хлопцы стали вытаскивать длинные ящики с непонятными надписями. Быстро топорами поддевали доски, вскрывали нутро.
Кто-то уже держал в руках поблескивающую смазкой винтовку.
– Якая-то загранична, хлопци!..
Попробовал передернуть затвор. Оттянув «шишку», заглянул в ствол.
– Однозарядна, зараза! – разочарованно сказал парень. – Баштан охранять!
– Дайте пройти, хлопцы! – протиснулся сквозь толпу Черныш. За ним Лашкевич с портфелем, готовый вести учет, и несколько «специалистов» из бывалых вояк. Следом торопились Кожин и Тимошенко.
– А ну, покажь мени цю пушку! – попросил старослужащий у молодого, с интересом стал рассматривать винтовку. – Николы таку не видал!
Чуть позже в станционном помещении Черныш докладывал Нестору:
– Прислали, батько, две тысячи французских винтовок «гра» и по двадцать штук патронов на винтовку…
– На полчаса несерьезного боя, – нахмурился Нестор.
– Но и не в том дело! Винтовки со старых складов. Однозарядные, вроде наших берданок. Может, когда-то царские министры по дурости чи с пользой для своего кармана закупили… Еще пять тысяч винтовок системы «Тула»…
– «Тула»! Шо за винтовка? Даже не слыхав, – мрачно сказал Махно.
– Так это ж и есть «Бердан» номер два. Тоже однозарядка.